АНАЛОГИЯ ПРИ ПРИМЕНЕНИИ УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ НОРМ
В ходе осуществления правоприменительного толкования уголовного закона дознаватели, следователи и судьи могут столкнуться с ситуацией, что законодатель не предусмотрел в УК РФ какого-либо события, которое имело место. В данном случае возникает так называемый правовой пробел1. Правовой пробел в теории отечественного права понимается как неурегулированность нормами права каких-либо вопросов или событий, когда они в этом нуждаются2.
Например, до 1999 г. в УК РФ отсутствовала специальная норма, которая бы предусматривала ответственность за невыплату заработной платы работникам предприятий или организаций. Однако катастрофическая ситуация, сложившаяся в указанной области, по своим масштабам и последствиям к этому периоду уже представляла угрозу национальной безопасности, поскольку создавала предпосылки для массовых народных волнений, что и вынудило законодателя устранить существующий правовой пробел.
Вместе с тем природа правового пробела подразумевает, что его источниками могут выступать только две причины: 1) изменение общественных отношений, которое не нашло отражение в законодательстве; 2) недостатки техники законодательства.
Первая причина носит объективный характер, так как общество в ходе своего развития непрерывно меняется. Законодатель не всегда успевает своевременно отреагировать на эти изменения. Вторая причина означает определенный непрофессионализм законодателя, когда он неудачно формулирует нормы права. В качестве подобного примера можно привести изменение субъекта преступления, предусмотренного в ст. 198 УК РФ, с «гражданина» на «физическое лицо», поскольку преступления, связанные с уклонением от уплаты налогов, могут совершать не только граждане, но и, например, лица без гражданства.
Мы придерживаемся точки зрения, разделяемой большинством ученых, что компетенцией устранять пробелы права обладает только законодатель. Однако при этом не следует забывать, что изменения законодательства позволят урегулировать лишь факты, которые произойдут в будущем. Реальное же событие, с которым сталкивается правоприменитель под действие измененного законодательства не подпадет, так как закон обратной силы не имеет3. Следователь-
Б.П. МОРОЗОВ, Тюменский юридический институт МВД России
но, в данной ситуации правоприменителю требуется принять юридически обязательное решение и основывать его он может только на результатах применения основных способов толкования закона.
По отношению к первой категории пробелов возможности правоприменителя достаточно ограничены. Если имеет место общественно опасное деяние, не предусмотренное уголовным законом, то толкование УК РФ может предоставить возможность привлечь лицо, совершившее этого деяние, за способ, наличие орудий или средств совершения деяния и т.д.
Для разрешения второй категории выделяемых нами пробелов правоприменителю необходимо выйти за пределы систематического толкования уголовного закона, что с точки зрения общих правил правоприменительного толкования УК РФ недопустимо.
Результаты систематического толкования уголовного закона являются окончательным выводом о содержании отдельных положений УК РФ. Единственным способом, предусмотренным в праве, допускающим расширение результатов систематического толкования, является применение аналогии. Аналогия в теории отечественного права — распространение правовой регламентации на факты, которые схожи с урегулированными в данном случае, но прямого правового разрешение на это нет4. На это нас ориентирует ст. 3 УК РФ.
Вместе с тем исходя из положения иных отраслей права, допускающих аналогию, следует, что применение аналогии в толковании норм права требует, чтобы правоприменитель сравнивал возникшие факты и определял возможность распространить действие норм права на случаи, прямо не предусмотренные этими нормами. Таким образом, интерпретатор фактически по своему усмотрению расширяет действие правовых норм, что очень схоже с процессом нормотворчества. Именно поэтому в ст. 3 УК РФ содержится категорический запрет на использование аналогии при применении уголовного законодательства. Таким образом, законодатель исключает возможность придания правоприменительному толкованию уголовного законодательства статуса источника уголовного права. В противном случае тезис: «был бы человек, статья найдется» может быть реализован и в наше время в точном соответствии с контекстом.
Однако не всегда столь жесткое отрицание аналогии при применении уголовного закона, характерное для современного этапа развития отечественного уголовного права, встречалось в процессе его исторического развития. Для сравнения отметим, что аналогия была знакома со времен римского права, в котором предусматривался особый вид преступлений, именовавшийся «crimina extraordinaria». Данный вид деяний предоставлял суду право самостоятельно устанавливать правила помимо обыкновенных законов5.
Достаточно широко использовалась аналогия и в Средние века. В частности, при отсутствии уголовной ответственности за какое-либо общественно опасное деяние такие документы, как Каролина (1532) и Терезиана (1768), предоставляли судам право применять дух и смысл закона для наказания виновных лиц, получив при этом поддержку высшего суда или высшей королевской власти6.
Скорее всего, применение аналогии было обусловлено интересами господствующих элементов феодального государства, поскольку аналогия закона позволяла толковать его в ту или другую сторону. При этом аналогия часто использовалась против интересов идущей к власти буржуазии, которая высказалась с резкой критикой в адрес ее применения7. Буржуазными теоретиками в уголовном праве был выдвинут известный принцип: «нет преступления — нет наказания без указания на то в законе»8. Данный принцип не позволял применять уголовный закон по аналогии.
Например, Ч. Беккариа в своем трактате по этому поводу писал: «Судьям не может принадлежать право толковать уголовные законы исключительно в силу того, что они не являются законодателями»9. «Нет ничего опаснее банальной истины, предписывающей руководствоваться духом закона, что является иллюзорной преградой на пути потока мнений»10. Подобные тенденции обусловили выход в свет целого ряда актов, устанавливающих ограничения в области толкования закона и применения аналогии. В частности, ст. 39 Великой хартии вольностей (1213) гласила: «Ни один свободный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или каким-либо способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе как по законному приговору равных его (пэров) и по закону страны»11.
Не менее интересен и опыт уголовного законодательства царской России, которое не только не содержало запрета на применение аналогии, наоборот, требовало этого от судебных органов. Уголовным кассационным департаментом Сената, руководящего органа суда царской России, было выработано учение о праве суда на восполнение пробелов закона:
«Наше уголовное законодательство подвергает уголовной ответственности даже и за такие деяния, которые не определены с точностью в уголовном законе, если только они имеют преступный характер, а затем и судебное преследование таких деяний не только дозволено, но и составляет обязанность обвинительной власти»12.
Вместе с тем в литературе не раз данная позиция подвергалась серьезной критике со стороны ученых и практиков.
Н.С. Таганцев, например, отмечал, что применение аналогии: 1) приводит к полному смешению деятельности судебной и законодательной; 2) ставит судью выше законодателя, поскольку судья имеет возможность пополнять пробел, сознательно сделанный законодателем; 3) наносит страшный удар гражданской свободе и спокойствию граждан; 4) не обусловлен интересами общественного порядка и безопасности, так как законодатель сам может восполнить допущенный пробел13. Как следствие, можно сделать вывод, что применение аналогии не только не целесообразно, но социально опасно по правовым последствиям.
Если говорить о законодательстве первого советского периода, которое было представлено уголовными кодексами РСФСР 1922 и 1926 гг., то они разрешали применение закона по аналогии. Статья 10 УК РСФСР 1922 г. прямо устанавливала: «В случае отсутствия в Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания или меры социальной защиты применяются статьи Уголовного кодекса, предусматривающие наиболее близкие по важности и роду преступления, с соблюдением правил Общей части сего кодекса»14.
При этом циркуляр Народного комиссариата юстиции от 8 июля 1922 г. предоставлял судам право привлекать к ответственности лиц и в тех исключительных случаях, когда их деяние, хотя точно и не предусмотрено Уголовным кодексом, признается судом явно опасным с точки зрения основ нового правопорядка, установленного рабоче-крестьянской властью, но не законов свергнутого правительства15.
Однако анализ указанных источников уголовного права приводит к выводу, что обязательным условием такого применения уголовного закона, выработанным теорией и нашедшим поддержку в судебной практике того времени, было совпадение признаков совершенного общественно опасного деяния и признаков предусмотренного в УК состава преступления по объекту, субъективной стороне и субъекту. Могли не совпадать лишь признаки объективной стороны преступления. Вместе с тем за годы действия УК 1922 и 1926 гг. нормы об аналогии судами применялась
редко, чаще в плане расширительного толкования норм УК16.
В дальнейшем, как известно, уголовно-правовая доктрина убедила законодателя полностью отказаться от применения уголовного закона по аналогии. Отметим, что произошло это не только в силу того, что отечественное право основывается на доктрине континентального права, для которого аналогия не характерна, но и в силу психологических причин. Применение аналогии уголовного законодательства в советский период иногда приобретало гротескные формы.
Так, разбивание бюста И.В. Сталина квалифицировалось как террористический акт со всеми вытекающими последствиями17. Поэтому страх перед анал
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.