ОКСАНА КАБАЧЕК
Арлекины Набокова
Загадки родовой памяти
Как у лунатика, его движения безошибочно-ловки и находчивы, пока ими не руководит сознание.
Г. В. Адамович
ПОЧЕМУ Владимира Набокова так влекла «потусторонность»? Это понятие-ключ, данное им самим1, ставшее общим местом у зарубежных и отечественных исследователей при определении доминанты его творчества, само порождает вопросы.
Типичный ответ: «Жизнь, мечта, творчество были для него установлением космоса в окружающем хаосе. <...> Герои Набокова и их верховный автор сами существуют и мир этот оценивают лишь в постоянном сопоставлении его с миром, симметрично отстоящем от нашего мира яви. Там, в координатах фантазии, только и существует для его героев норма»2. Впрочем, «потусторонность для героя — то, что находится по ту сторону зеркала. Это может быть как иной мир, так и мир прошлого, мир воображения»3.
Но для чего автору сложная, удвоенная конструкция? Ведь и почти все главные герои имеют своих двойников — нравственных антагонистов: П. Лебедев отмечает отданные автором героям «две ипостаси: кощунство и праведность, отчаянье и просветленность, неверие и веру. <. > Набоковский дар основан на высочайшей разности потенциалов между двумя этими линиями»*. Эта двучастность (мир «романтиков-мечтателей, наделенных художественной зрячестью»\ «комических святых»6 — и пошляков, «слепцов», неспособных «видеть мир вечно новым,
всегда меняющимся»1, погружённых в «жизнерадостное, нахрапистое анти-бытие»»8) в произведениях Набокова по-лярна, но не рядоположена: последние, по М. Шульману, — лишь «придаточные» персонажи: за исключением главного героя, который спускается в ново-создаваемый мир, как водолаз, вестником автора, прочие «безжалостно истребляются сразу по иссякании в них нужды», как существа, «не желающие знать небесную истину»9.
Вот попытка психологически (или онтологически?) обосновать тягу к иномирью как к покинутой родине: «.свою особость Набоков, передав её героям, описывает как мучительные попытки как-то приспособиться к окружающей, вольно и легко льющейся за окнами, жизни — где звучит музыка, где веселятся после рабочего дня клерки, покупают башмаки и бьют посуду, — и куда с тоской, отмечая ось-миноговым глазом тысячу подробностей, глядит инопланетянин, не дрогнув кожистым веком»110. Сам Набоков писал: «любимые мои создания, мои блистательные персонажи — в "Даре', в "Приглашении на казнь" в "Аде", в "Подвиге" и так далее — в конечном итоге оказываются победителями»11: они же возвращаются туда.
Иномирность — причина его особого писательского зрения или есть какие-то земные аналоги удивительного дара Набокова? Исследователи подчёркивают особый сплав восприятия, воображения и памяти у писателя: «В основе этого поразительно блестящего, чуть что не ослепительного таланта лежит комбинация виртуозного владения словом с болезненно-острым зрительным
Владимир Набоков, может быть, самый загадочный писатель ХХ века. Поделимся вопросами, вызванными его творчеством и личностью, — и попытками ответов на некоторые из них.
Оксана Леонидовна Кабачек, кандидат психологических наук, главный научный сотрудник отдела социологии, психологии и педагогики Российской государственной детской библиотеки, Москва
#06[216] »2014 Д Л О ^
восприятием и необыкновенно цепкой памятью, в результате чего получается какое-то таинственное, почти что жуткое слияние процесса восприятия с процессом запечатления»12. «Иногда кажется, что Набоков сохранил в себе некое рудиментарное начало, уже неизвестное нашим просвещённым временам»13, «особый набоковский феномен — одержимость памятью, бремя, иго, господство, власть памяти над сознанием писателя. <...> Она интерпретируется как пространство, дом, вместилище, оптическое устройство, наделённое энергией и творческой силой существо»14, «мироощущение "как бы двойного бытия" имело свой безусловный аналог в набоковском двойственном положении "на пороге" разных времен и "эпох"»15.
Память настолько важна, что впрямую связывается с личностью: она «стала не просто запасом хранимых в сознании впечатлений, а особой нравственной доминантой в душе человека, мерой его совести, его духовно-сти»16; главным для писателя «является приглашение к "тотальному воспоминанию", понимаемому как духовный акт воскрешения («собирания») личности»17.
Что же хочет вспомнить Набоков, чтобы собрать себя?
Родовая память: приобретение и излечение травмы
...Память есть род воображения,
сконцентрированного на определённой точке.
(В. В. Набоков)
Набоков — писатель-гносеолог18, в творчестве которого присутствует «нечто изначально не-игровое, нечто предельно серьёзное, даже истовое»19, и «под обложкой этюда о смерти и бессмертии таится экскурс в становление личностного самосознания. Кто мы? Какова природа человеческого "я"? <...> «Сколько раз я чуть не вывихивал разума, стараясь высмотреть малейший луч личного среди безличной тьмы по оба предела жизни! — пишет он в «Других берегах». — Я готов был стать единоверцем последнего шамана, только бы не отказаться от внутреннего убеждения, что себя я не вижу в вечности лишь из-за земного времени, глухой стеной окружающего жизнь»70.
Прямое постижение инобытия, по Набокову, совпадает со смертью21. Попасть в идеальный мир посредством странной, «зеркальной» болезни через краткий миг блаженства пытается герой роман «Смотри на арлекинов!». Образы окрестностей накладываются у него друг на друга при повороте героя на 180 градусов, меняя левое на правое. К этому безобидному, но непонятному синдрому он мог бы привыкнуть, если бы не сопровождающие его иногда страшные приступы беспамятства, галлюцинаторное существование на грани бреда и комы — с тем самым внезапно на мгновение открывающимся окошком в параллельную реальность.
Более прямым путём в иные миры ходили только шаманы (волхвы, жрецы).
Смелый вопрос: не было ли у Набокова вереницы шаманов-предков, способных запросто посещать иномирье? Может быть, он пытался вернуть утраченные, бывшие ранее способности — бывшие не у себя-нынешнего, а у себя-прошлого? Потомок духовидцев настойчиво, раз за разом, пытался пробить ранее открытое окошко в вечность, воссоздавая иномирье (в широком смысле слова) с помощью своего удивительного искусства.
Словно сошедший со страниц набо-ковского «Бледного огня» земблянец Вадим Зеланд (не Ново-Зеланд, а в отличие от бродящих в Сети новоявленных зеландов-копий, исконный пра-Зе-ланд), физик и модный писатель-философ, одарённый, по его словам, нездешними силами ключом к заветному про-
странству вариантов судьбы (мирно дожидающихся посвящённых бесчисленных мебиусовских кинолент воображения и памяти), постулирует зеркальность человека и мира (в зеркале ты видишь не мир, а себя; меняй себя — и послушно, как двойник, изменится мир)22, даёт намек на возможную причину зеркальности, неправильной симметрии: тысячелетняя профессиональная жреческая привычка каждодневно переворачивать себя пред зеркалом мира закрепилась в мозговых структурах отдельных — избранных или проклятых? — потомков, спутывая им лево и право при повторном прохождении любого земного маршрута.
Это и знак того, что пора разобраться с собой, своими странными способностями и предназначением. Встраивание в бесконечную цепь «предки — потомки» помогает осознать и «присвоить» свою собственную биографию как продолжение и развитие биографии рода: «Жизненная задача всякого, — писал о. П. Флоренский, — познать <...> собственное своё место в роде и собственную свою задачу, не индивидуальную свою, поставленную в себе, а свою — как члена рода как органа высшего це-лого»23.
Подумаем, какими могли быть предки Набокова (попробуем реконструировать то, какими они должны были быть, чтобы когда-нибудь породить гениального писателя, человека с мощным воображением-памятью и тягой к запредельному).
Свою фамилию он хотел бы вывести от псковских Набоковых, на обочине («Другие берега»), и сожалел, что это не получилось: Набоковы появились в Пскове только в XIX веке. Назимовы же (девичья фамилия прабабки В. В. Набокова Анны Александровны) очутились там раньше, переехав из Новгорода на Псковщину в XVI веке. В Новгород же — если идти всё дальше и дальше вглубь истории — они, Назимовы, были приведены Иваном III после покорения Великого Новгорода в конце XV века.
Скорее всего, В. В. Набоков не знал об этих своих, пусть кратких, новгородских корнях. И точно не знал о новгородских корнях многовековых: что, выполняя свою тысячелетнюю родовую миссию, общались с вечностью и её обитателями столь чаемые им «единовер-
Д Л О #06 [216] *2014
цы» — волхвы О-вы, чьи потомки породнились в 1575 году с Назимовыми24.
Новгородская закваска объясняет знаменитый либерализм Набоковых. (Как и то обострённое чувство собственного достоинства, который был свойственен писателю25.) На фоне других русских средневековых государств Великий Новгород выделялся разумным, гуманным и социально ответственным государственным устройством26; вся новгородская политическая система и система ценностей новгородцев были построены на исключении тирании27. (У них, напомню, было магдебургское право и членство в Ганзе.) Коренным отличием новгородцев от населения других русских земель было их политическое сознание28; «в понимании личной свободы как абсолютной ценности новгородцы далеко опередили не только остальную Русь, но и свою эпоху»29. Для характеристики новгородцев понятие достоинства — ключевое.
В Москве на века утверждается модель «могучего государства и пассивного общества»330. И «мерой всех вещей в России был не человек, а кнут. Размахивая огромным кнутом, Иван III погнал ошалевшую от испуга страну вскачь по дороге истории»31. Известны «свобода великого князя от морали»32, «хамоватая издёвка» Ивана III33 и ужас, который он внушал людям одним своим видом.
Иван покорял вольный Новгород долго, хитро и подло. Объявленные им «крестовые походы» под надуманным предлогом отпадения новгородцев от православия в латинство были настоящими картельными экспедициями: татарская конница и объединённые войска московского великого князя оставляли после себя разорённые земли, сож
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.