ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Наталья Фагимовна Федотова
Филиал Казанского федерального университета в г.Набережные Челны, факультет филологии и журналистики, кафедра филологии, Набережные Челны, fnf1@yandex.ru
«ДИКАРСКИЕ НАПЕВЫ» СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Примитивизм в русской литературе к. XIX - н. XX вв.», проект №10-04-29412 а/В.
Луховный кризис на рубеже на рубеже ХХ-ХХ веков приводит к поиску и реабилитации когда-то отвергнутых систем истолкования действительности. На этом пути особый интерес был проявлен к примитивным, вместе с тем антропологически универсальным моделям мира. Статья посвящена изучению генезиса примитивистских идей и их развития в русской поэзии начала ХХ века.
Русская поэзия начала ХХ века, примитивизм, образ дикаря.
Сегодня признано, что «в современной культуре людей все более явно притягивают наиболее примитивные, но вместе с тем и наиболее изначальные, антропологически универсальные модели обживания пространства, общения с другими, заставляющие вспомнить о временах палеолита»[7, с 18]. Между тем еще недостаточно изучены явления духовной жизни, подготовившие такой социокультурный феномен. Важнейшую роль здесь сыграли процессы, происходившие в искусстве начала ХХ века, в том числе и в русской литературе. Настоящая статья посвящена изучению преемственности и развития примитивистских идей в отечественной поэзии этого времени.
Желание найти точку опоры в динамичном хаосе современной жизни, интуитивное сопротивление постоянно увеличивающемуся потоку информации, приводящему к расслоению сознания, толкало творческую интеллигенцию рубежа Х1Х-ХХ веков на поиск выхода из тупика. Были опробованы разные варианты, большинство из которых представляло не что иное, как возвращение человека в лоно природы, где он стал бы вновь частью всеобщего. Утраченный идеал блаженного состояния, когда люди «жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми, насколько могли быть таковыми по своей природе, и продолжали наслаждаться всей прелестью независимых отношений» [6, с. 748], еще в середине XVIII века представил Ж.-Ж. Руссо. Счастье было возможно, говорил он, «пока люди довольствовались сельскими хижинами, шили себе одежды из звериных шкур с помощью
древесных колючек или рыбьих костей, украшали себя перьями или раковинами, разрисовывали себе тело в различные цвета» [6, с.748-749]. Но «изобретение» дикаря во времена Руссо, пишет М.Элиаде, «было лишь реализацией в радикально секуляризованной форме намного более древнего мифа - мифа о земном Рае и его обитателях в сказочные времена до начала истории» [8, с. 40].
Этот миф получает отзвук еще в философии киников. Так, Антисфен, Диоген и их единомышленники (V -IV вв. до н.э.) считали, что в глубокой древности человек жил счастливой жизнью, т.к. именно в первобытном обществе с его примитивными, естественными потребностями могла царить автаркия (самодовольствование). Уйдя от природы, человек утратил естественность и счастье, потерял свободу. Отсюда в киническом учении берет начало установка на идеализацию не только первобытных людей, но и варварских племен и народов (например, скифам), живущих естественной и здоровой жизнью, которая, как считали киники, невозможна в условиях разлагающейся цивилизации эллинов.
Таким образом, за два с половиной тысячелетия комплекс образов и сюжетов о дикаре и Земном раю стал одной из парадигм в европейской культуре. Но все это время он существовал в относительно неизменном виде, характеризуясь набором устойчивых мифологем и мотивов. В начале ХХ века он подвергся не только развитию, но и переосмыслению.
В русской литературе существенный вклад в популяризацию указанной темы внес Н.С. Гумилев. Причем не только своими стихами, но и путешествиями по Африке, из которых привозил местный фольклор и «дикарские вещи» для петербургского Этнографического музея. Об абиссинских песнях, собранных в одной из экспедиций и самостоятельно переведенных, Гумилев писал с искренним восхищением: «Свежесть чувства, неожиданность поворотов мысли и подлинность делает их ценными независимо от экзотичности их происхождения. Их примитивизм крайне поучителен наряду с европейскими попытками в том же роде» [3, с. 483].
Результатом приобщения к жизни Африки становится вполне определенная система культурных координат и мировоззренческих ориентиров, заявленная Н.Гумилевым в целом ряде стихотворений посредством образов, символизирующих два противопоставленных друг другу мира: цивилизованного и первобытного (Африка). Выбор его лирического героя - это Африка: «дикарский напев зурны» вместо гитары, жизнь среди диких животных, водопадов и облаков, а не прозябание в залах и салонах, необузданная страсть в любви вместо рыцарского поклонения даме, и, наконец, смерть в «какой-нибудь дикой щели», а «не на постели, при нотариусе и враче» [3, с.257]. Это осознанный выбор человека европейской культуры, произошедший под влиянием определенных идей и
«Дикарские напевы» Серебряного века Н. Ф. Федотова
близкого знакомства с жизнью африканских племен. Но лирика Гумилева показывает и другой путь возращения человека в первозданный мир -через оживление архетипической памяти.
Почва здесь была подготовлена русским символизмом, в среде которого Гумилёв до самоопределения акмеизма и формировал свой талант. Стоит обратиться к творчеству В.Я. Брюсова, чтобы понять степень заинтересованности и глубины в разработке указанной темы. Там, где у Брюсова появляется древний и «дикий» человек, его бытие предстает в цельности и неразделенности с природой. В стихотворении "Мы к ярким краскам не привыкли..." (1899) поэт выражает настроение значительной части творческой интеллигенции рубежа веков, осознающей подорванность жизненных сил современной цивилизации: «Мы дышим комнатною пылью, // Живем среди картин и книг, // И дорог нашему бессилью // Отдельный стих, отдельный миг. // А мне что сниться? - дикие крики. // А мне что близко? - кровь и война. // Мои братья -северные владыки, // Мое время - викингов времена» [2, с.83]. Европейской культуре, ее достижениям и ценностям противопоставлена в данном случае древняя Скандинавия, современному человеку, творчески истощенному - яркая, полная страстей и опасностей жизнь воинственных викингов. Но лирический сюжет не имеет своей целью только противопоставление двух миров. Брюсовский герой стремится к варварскому прошлому, чувствуя его зов. И в стихотворении происходит смещение хронотопов, прошлое не отпускает современного человека, он сознательно и бессознательно (мотив сна) тянется к давно минувшему, ощущая его своим временем.
Целый ряд произведений поэта актуализирует комплекс представлений о Золотом веке. Несмотря на многозначность и текучесть их образов (что принципиально для символизма), смысловой компонент структуры поэтического высказывания свидетельствует о том, что здесь ярко отразилось примитивистское понимание счастья. Оно, как говорили еще древние киники, возможно лишь в исходных моментах существования мироздания, когда человек не выделился из мира природы. Так, основные мотивы стихотворения «В раю» (1903) - это гармоничное сосуществование божественно прекрасной первозданной природы и человека; богатство окружающего мира; свободная, радостная, наполненная счастьем, дружелюбным отношением друг к другу жизнь людей; высокая оценка («лучший век») ушедшего времени. Можно сказать, что перед нами традиционное изображение Золотого века и традиционное отношение к нему. Но специфика творческой интенции поэта свидетельствует: стихотворение написано не для того, чтобы в очередной раз выразить умиление и восхищение жизнью первобытного человека. Главное заключается в обнажение неразрывной связи лирического героя с далеким прошлым: «Да, я знаю те земли и знаю то время, // Их свободно и быстро в мечтах узнаю. // И часами смотрю на
блаженное племя, // И как путник-прохожий я с ними в раю!» [2, с. 155-156]. Архетипическая память позволяет герою Брюсова в целом ряде произведений воплощаться в первобытного человека. Это возможно благодаря излюбленному символистами приему сна: «И вот - я лежу в полусне // На мху первобытного бора; // С мерцаньем прикрытого взора // Подруга прильнула ко мне. // Мы тешились оба охотой: // Гонялись за пестрым дроздом. // Потом утомленно вдвоем // Забылись недолгой дремотой. // Но чу! Что за шелест лиан? // Опять вау-вау проказа? // Нет, нет! Два блестящие глаза. // Подруга! мой лук! мой колчан!» («В ночной полумгле», 1895) [2, с.38-39].
Принимая от В.Брюсова эстафету, Н.Гумилёв напишет в стихотворении «Прапамять» (1917): «Когда же, наконец, восставши // От сна я буду снова я - // Простой индиец, задремавший // В священный вечер у ручья» [2, с. 38-39]. Но здесь происходит принципиальная метаморфоза в самоидентификации героя: реальность - я-древний индеец, а сон - я-современный человек.
Своеобразным апогеем развития «дикарской» темы станет футуризм, представители которого будут творить искусство, ориентируясь на сознание и мирочувствование не столько человека древнего, как это, например, было, в мифопоэтике символистов, сколько на сознание человека в принципе не принадлежащего какой-либо культуре. Например, в стихах В.Каменского так выглядит определение счастья: «Счастье жизни - // Это разинуть рот с утра. // Днем сто раз // Перевернуться через голову. // Вечером скакать // В костер. // А ночью // Ловить // За хвост кометы» [4, с. 66]. А так идет по земле герой Д.Бурлюка: «Будем кушать камни травы // Сладость горечь и отравы // Будем лопать пустоту // Глубину и высоту // Птиц, зверей, чудовищ, рыб, // Ветер, глины, соль и зыбь! // Каждый молод молод молод // В животе чертовский голод // Все что встретим на пути // Может в пищу нам идти» [5, с.115]. Бессмысленный набор звуков в произведении А.Кручёных предстает как мучительная попытка первого на земле человека что-то произнести: «ГО ОСНЕГ КАЙД // М Р БАТУЛЬБА // СИНУ АЕ КСЕЛ // ВЕР ТУМ ДАХ // ГИЗ» [5, с.115].
Такое творчество было воспринято современниками как дикость и как показатель кризиса искусства
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.