СПЕЦИАЛЬНАЯ ТЕМА НОМЕРА: КОНЦЕПЦИИ ПОЛЯ И ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
ЭО, 2013 г., № 6 © А. Гупта, Дж. Фергюсон ДИСЦИПЛИНА И ПРАКТИКА:
"ПОЛЕ" КАК МЕСТО, МЕТОД И ЛОКАЛЬНОСТЬ В АНТРОПОЛОГИИ*
Ключевые слова: антропология, методы полевой работы, концепция поля
Keywords: anthropology, fieldwork methods, field concept
I. Введение
Практика полевой работы, вместе с ассоциированным с ней жанром - этнографией, как в смысле ее теоретических принципов, так и в отношении профессиональных практик, пожалуй, никогда не была так важна для антропологии как дисциплины1, как сегодня. В интеллектуальном отношении этнография уже давно перестала восприниматься как "простое описание" или сырой материал для естественной науки о поведении человека. В преобладающем сегодня варианте социальной/культурной антропологии, который практикуется на ведущих факультетах США и Великобритании2, за счет ли обращения к литературной (от "густого описания" до "описания культуры"3) или к исторической критике (политэкономия и региональная социальная история), этнографическое объяснение стало рассматриваться как ценный и самодостаточный интеллектуальный продукт. Действительно, не может не поражать то обстоятельство, что теоретики обобщения и компаративистики, которые доминировали в антропологии в середине века (такие, например, как Рэдклифф-Браун, Лесли Уайт и Джордж Мёрдок), оказались с течением времени мнемонически "отрезанными" от фамильного древа антропологии, в то время как работы тех, о ком помнят как о великих полевиках (Малиновский, Боас, Эванс-Причард, Ленхардт и др.), продолжают все шире обсуждаться.
В терминах профессиональной социализации и подготовки полевая работа также оказывается ядром того, что Стокинг назвал фундаментальными "методологическими ценностями" антропологии - "само собой разумеющимися дотеоретическими представлениями о том, что значит заниматься антропологией (и быть антропологом)"
Публикация материалов по теме осуществляется в рамках исследовательского проекта "Методологические и концептуальные инновации в антропологических и этнологических исследованиях", реализуемого по Программе фундаментальных исследований Президиума РАН "Традиции и инновации в истории и культуре", этап 2013 г.
* «Discipline and Practice: "The Field" as Site, Method and Location in Anthropology» из: Gupta, Ferguson 1997a: 1-46 (перевод разделов I—III С.В. Соколовского; разделов IV-V О.А. Пово-рознюк). Редакция выражает свою признательность проф. Акилу Гупте за предоставленное разрешение публикации перевода сокращенной и адаптированной к журнальному варианту версии статьи.
(Stocking 1992: 282). Именно полевая работа, как знают все аспиранты-антропологи, превращает тебя в "настоящего антрополога", а настоящее антропологическое знание зачастую понимается как знание (как мы говорим), "основанное" на полевой работе. И в самом деле, как мы полагаем, единственным наиболее значимым обстоятельством, определяющим, будет ли воспринято то или иное исследование в качестве (это волшебное слово!) "антропологического", является то, насколько в нем был применен опыт, полученный "в поле".
И все же идея "поля", оставаясь центральной для нашей интеллектуальной и профессиональной идентичности, остается в современной антропологии мало исследованной. Понятие культуры в последние годы подверглось жесткой критике и детальному анализу (ср.: Wagner 1981; Clifford 1988; Rosaldo 1989a; Fox 1991a); этнография была признана литературным жанром и критически переосмыслена (Clifford, Marcus 198б; Geertz 1988); подробно рассмотрены также беседы (dialogic encounters), составляющие полевой опыт (Crapanzano 1980; Rabinow 1977; Dumont 1978; Tedlock 1983); и даже особый жанр полевых заметок был подвергнут рефлексии и анализу (Sanjek 1990). Но чем является само "поле" - местом, в котором может осуществляться "полевая работа", тем предполагаемым пространством, в котором пребывают другая культура или общество в ожидании того, чтобы быть изученными и описанными? Это таинственное пространство - не то, "чем" является антропология, а то, "где" она происходит, - было оставлено здравому смыслу, т.е. оказалось за рамками всякой рефлексии.
Удивительно, но факт, что большинство отделений антропологии в университетах США не дают формальной и лишь в малой степени предоставляют неформальную подготовку по методам полевой работы; по данным одного из обзоров - их всего 20% (цит. по: Stocking 1992: 14). Верно и то, что большинство антропологических программ обучения практически не содержат рекомендаций или критических замечаний относительно выбора места полевой работы, как и комментариев, какие места подходят на роль "поля", а какие - нет. Как будто мистика полевой работы в профессии антрополога играет столь большую роль, чтобы серьезно обсуждать такие очевидные и практические вопросы, не говоря уже о том, чтобы подвергнуть саму идею "поля" тщательной проверке и осмыслению.
Обращая критический взгляд на подобные вопросы, мы не ставим целью ради собственного удовольствия нарушить традиции, которые принято обходить молчанием. Скорее, наше стремление открыть этот предмет для обсуждения мотивировано двумя обстоятельствами. Во-первых, то, каким образом идея "поля" функционирует в микрополитической академической практике, за счет которой антропологическая работа отличается от работы в смежных дисциплинах: истории, социологии, политологии, литературе и литературоведении, религиоведении и (в особенности) в исследованиях культуры. Многие согласятся, что различия между антропологией и всеми этими дисциплинами лежит не столько в темах исследований, которые, в конце концов, значительно пересекаются, сколько в том особом методе, который применяют антропологи, а именно в полевой работе, основанной на включенном наблюдении. Иными словами, наше отличие от других специалистов академических учреждений строится не на предположении, что мы являемся специалистами по инаковости, но на особой методологии для раскрытия и понимания такой отличительности. Полевая работа, таким образом, помогает определить антропологию как дисциплину в двух смыслах слова - как создающую пространство возможностей и, одновременно, задающую границы этого пространства. Оказавшись не просто техникой исследования, полевая работа стала "основной составляющей как опыта антропологов, так и антропологического знания" (Stocking 1992: 282).
Поскольку полевая работа постепенно превращается в единственный элемент антропологической традиции, используемый для обозначения и утверждения дисциплинарных границ, переосмысление этих границ или анализ их содержания становятся
невозможными без столкновения с понятием "поля". "Поле" антропологии и "поле" "полевой работы", таким образом, тесно переплетаются в политическом и эпистемологическом отношениях; критическое размышление об одном требует готовности поставить под вопрос и второе. Исследование возможностей и ограничений понятия "поля", следовательно, несет возможность, либо (в зависимости от точки зрения) -риск проблематизации сущности нашей профессиональной и интеллектуальной идентичности как антропологов.
Во-вторых, обсуждение понятия "поля" в антропологии побуждает поддержать широко распространенное сегодня сомнение в соответствии традиционных этнографических методов и понятий политическим реалиям современного постколониального мира. Антропологи уже давно обеспокоены несоответствием между проблемами, возникающими в подвижном, меняющемся и глобализирующемся мире, с одной стороны, и теми ресурсами, которые предоставляет метод, изначально разработанный для исследования предположительно небольших обществ, с другой (см., например, Hymes 1972; Asad 1973). В последнее время, однако, сомнения по поводу традиционного идеала полевой работы получили более широкое распространение и осмысление. Некоторые критики указывают на проблемы построения этнографических текстов (Clifford, Marcus 1986), другие - на структуры и техники установления взаимоотношений между этнографами и их "информантами" в поле (Crapanzano 1980; Dumont 1978; ср.: Harrison 1991). Третьи усматривают суть проблемы в том обстоятельстве, что мир, описываемый этнографами, радикально изменился, а соответствующих преобразований в научно-практической области не произошло именно потому, что "полевая работа" в антропологии заняла господствующее положение. Аппадураи сформулировал эту проблему в следующим образом:
Так как группы мигрируют, перегруппировываются в новых местах, реконструируют собственные истории и реконфигурируют свои этнические "проекты", этно- в этнографии приобретает неуловимое, нелокализуемое качество, на которое должны реагировать описательные практики антропологии. Ландшафты групповой идентичности - этно-шафты (ethnoscapes) - перестали по всему миру быть знакомыми антропологическими объектами в той же степени, в которой группы больше не являются компактно территориализованными, пространственно ограниченными, обладающими историческим самосознанием или культурной однородностью. [...] Задачей этнографии сейчас становится решение головоломки: какова природа локальности как проживаемого опыта в глобализованном и детерриториализованном мире? (Appadurai 1991: 191, 194)4.
Мы рассмотрим ниже возможные решения проблемы изменившегося контекста этнографической работы. Сейчас достаточно отметить определенное противоречие. С одной стороны, антропология, кажется, решила отказаться от старых идей о существовании территориально ограниченных сообществ и стабильных локализованных культур и попытаться понять мир в его взаимосвязях, где люди, объекты и идеи быстро перемещаются и отказываются оставаться на месте. Однако в это же время, защищая свою "территорию" от других дисциплин, антропология стала методологически приверженной к длительным исследованиям в строго ограниченном месте. Что же нам делать с дисциплиной, публично отторгающей традиционные идеи "локального" и в то же время настаивающей на методе, опирающемся на эти идеи как на нечто само собой разумеющееся? Продуктивное переосмысление столь важных практических проблем в антропологической методологии потребует
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.