научная статья по теме ЭКСПРЕССИВНОСТЬ В РЯЗАНСКОЙ ЛЕТОПИСНОЙ ПОВЕСТИ Языкознание

Текст научной статьи на тему «ЭКСПРЕССИВНОСТЬ В РЯЗАНСКОЙ ЛЕТОПИСНОЙ ПОВЕСТИ»

Экспрессивность в рязанской летописной повести

© И. В. ДЕНИСОВА

В статье проанализированы наиболее яркие черты экспрессивно-эмоционального стиля рязанского текста на примере летописей XVI века. Поэтическое своеобразие летописного фрагмента о начале междоусобицы рязанских князей свидетельствует о языковом богатстве книжников той эпохи и их знакомстве с агиографическим типом повествования.

Ключевые слова: летопись, Рязанское княжество, экспрессивно-эмоциональный стиль, летописная повесть, прямая речь.

В летописях XVI века под 1186 годом помещена небольшая повесть о начале междоусобицы рязанских князей, наследников князя Глеба Рязанского - Романа, Игоря, Святослава, Всеволода, Владимира, Ярослава [1. С. 40] и безуспешной попытке их примирения владимирским князем Всеволодом Большое Гнездо. Данный фрагмент интересен с художественной точки зрения: его поэтические особенности являются ярким примером проявления в летописях XVI века экспрессивно-эмоционального стиля.

Краткий вариант повести содержится в Никоновской и Львовской летописях, пространный - в Воскресенской летописи и Тверском сборнике. Все перечисленные своды XVI века начинают описание с указания на княжескую вражду, царившую на рязанской земле. Только Никоновская летопись дополняет его библейской и исторической аллюзией, во времена Каина и Авеля, Бориса и Глеба: «Того же лета диавол в Рязани сотвори вражду, якоже и в начале Каина на Авеля возстави убийством, таже и потом многи убийства сотвори в братиах и сродницех, таже и князя Святополка возстави убийством на Бориса и Глеба, такоже и в Рязанских князех Глебовичех сотвори убийство. Прииде окаянный сатана невидимо к великому князю Роману Рязанскому, и пошепта ему лукавствы...» [2. С. 15].

Таким категоричным дидактическим вступлением книжник не только предваряет дальнейшие события, но и намекает на участь князей-крамольников, «заключивших сделку с дьяволом». Упоминание о братьях-страстотерпцах читается и в обращении князя Всеволода Большое Гнездо к старшим Глебовичам в Тверском сборнике: «Почто

тако деета, братие? не дивно, оже ны были Половци воевали, се ныне хощете братию свою избыти; якоже убил Святополк Бориса и Глеба про волость, ци сам долго поживе?» [3. С. 326]. Столь эмоциональный призыв не был услышан, напротив, он породил еще большую ненависть старших братьев к младшим: «Они же, то слышавше, восприаша буй помысл, начаша гневатися на н и болшу вражду воздвизати, и рать замышляти» [2. С. 15]. Прием библейской и исторической аллюзии характерен для произведений экспрессивно-эмоционального стиля. С его помощью книжник показывает читателю свое отношение к героям и их поступкам.

Описание событий, развернувшихся после сдачи города, насыщено деталями, причем чаще в передаче книжником эмоций, охвативших владимирского правителя: «Всеволод же ... печален бысть велми; и бысть ненависть межи ими люта»; «... князь великий Всеволод Юрьевичь, оже предался Святослав на лсти, а дружину его Володимерци выдав, и посла ко Святославу со гневом глаголя» (Курсив здесь и далее наш. - И.Д.) [4. С. 140]. Обилие оценочных эпитетов свидетельствует об отношении летописца к владимирскому князю, не единожды названному великим: вероятнее всего, книжник имел отношение к владимирской земле. Подтверждением служит пространное обращение князя Всеволода к Святославу с требованием отдать захваченных в плен владимирцев: «Дай мою дружину добром, якоже еси у меня взял; аще миришься с братьею своею, то мои люди чему выдаешь, а выбив у мене челом в помощь себе? аще ты ратен, то и тии ратни, аще ты мирен, то и тии мирны» [Там же]. Он не просто требует отдать принадлежащее ему по праву и отданное мирно, одновременно князь многословно поучает молодого рязанского правителя, не сумевшего справиться с лестью и коварством родных братьев и бояр. Книжник подчеркивает мудрость Всеволода, возвышая его над другими князьями. Стремление проповедовать, извлекать из фактов нравоучительный смысл также является одной их характерных черт экспрессивно-эмоционального стиля.

Идущие далее слова рязанских братьев о готовности отдать свою жизнь за Владимир и с радостью вернуть награбленное показывают их лицемерие и недальновидность, неслучайно книжник предваряет прямую речь ремаркой: «слышавше же Глебовичи, яко хощеть на них ити Всеволод Юрьевичь, и послаша к нему глаголющее сице...» [Там же]. Только если князь пойдет войной на Рязань, они склонят перед ним свои головы.

Еще А.Г. Кузьмин полагал, что повесть получила окончательную редакцию владимирского летописца и справедливо указывал на его отношение к Всеволоду Пронскому, в частности, когда речь идет о возвращении князя из Владимира и остановке в Коломне: «летописец смотрит на события именно с точки зрения Всеволода Пронского... Не исключено,

что летописец соединил два различных рассказа, один из которых имел отношение к пронскому князю» [5. С. 117].

В летописной повести все строится на контрастах: старшие Глебовичи противопоставляются младшим и Всеволоду Большое Гнездо, все братья - Всеволоду Глебовичу, наконец, все Глебовичи - владимирскому правителю. Такое навязчивое применение антитезы также указывает на проявление в тексте экспрессивно-эмоционального стиля

Все редакции повести насыщены прямой речью. Диалоги действующих лиц довольно пространны и экспрессивны: они показывают отношение героев к событиям. В частности, во всех сводах приводятся слова, которыми послы Романа уговаривали Святослава сдаться и открыть главные городские ворота: «Не мори ся голодом со дружиною и людей не помори, но выиди к нам; почто бо блюдешися брату своею? не ты бо нам ратен, но Всеволод, ты же не приставай к нему» [4. С. 139]. Пронские бояре также призывали князя сдаться: «Брат твой шел в Володимер, тебе выдав; отвори град» [Там же].

В обращении послов преобладают лексические конструкции с частицей не, соединенные с глаголами в повелительном наклонении: не морися, не помори, не приставай. Стилистически речь действующих лиц не отличается от речи книжника. Она служит своеобразным средством психологического воздействия на и без того ослабленного князя Святослава с тем, чтобы тот открыл ворота в город, что он и сделал, не выдержав натиска врагов и бояр.

Во всех летописных сводах приводится эпитет, представляющий собой вариант формулы начала битвы: «И бысть зла крамола в земли их» [Там же]. Однако в традиционном варианте вместо слова крамола книжники употребляли сеча, брань, бой, обозначающие битву, дополнив их различными эпитетами: зла, велика, крепка [6. С. 70]. Поскольку в описании рязанского противостояния нет упоминаний о сражении, книжник, следуя писательским канонам, использует термин крамола, подразумевая мятеж, бунт, злой умысел, раздор, преследование [7. С. 1313].

Часто встречаются в тексте и эмоциональные эпитеты: буй помысл, болша вражда, бишася крепко - поступки и действия доводятся до крайней степени экспрессии. Эпитеты свидетельствуют о неоднозначном авторском отношении к происходящему и служат показателем экспрессивно-эмоционального стиля в тексте.

Книжник не упускает возможности использовать прием намеренного преувеличения: Никоновская летопись в отличие от других источников, обозначая количество посланных на помощь Пронску владимирских воинов, называет тысящу, тогда как во всех других сводах указано 300. Налицо сознательное стремление автора гиперболизировать известный ему факт.

В текстах Воскресенской и Никоновской летописи проявляются черты эмоционально-экспрессивного стиля, нашедшего воплощение в литературе с конца XIV века, близкого стилю «второго монументализма» XVI века: «.экспрессивный стиль в литературе сталкивается со стилем сдержанным и умиротворенным, отнюдь не шумным и возбужденным, но не менее психологичным, вскрывающим внутреннюю жизнь действующих лиц, полных эмоциональности, но эмоциональности сдержанной и глубокой.» [8. С. 121]. Данный летописный фрагмент свидетельствует о присутствии в памятниках XVI века экспрессивно-эмоционального стиля. Экспрессивность, в первую очередь, выражена в изобразительных средствах - эпитетах, демонстрирующих авторскую оценку.

В то же время описание осады города размеренно и сухо, однако не лишено детализации. Психологизм действующих лиц, прежде всего, проявляется в прямой речи героев, где книжник подчеркивает мудрость владимирского князя, а также безволие и лицемерие рязанских правителей. Приемы преувеличения и контраста передают авторское отношение, его желание придать большую значимость описываемому событию. Рассматриваемый эпизод служит ярким примером антирязанской направленности летописных сводов XVI века, в лексике и стилистике которых проявляется отношение книжников из близлежащих княжеств к Рязани.

Литература

1. Иловайский Д.И. История Рязанского княжества. М., 1990.

2. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. М., 1965. Т. 9.

3. Рогожский летописец. Тверская летопись. Наказ послам // Русские летописи. Рязань, 2000. Т. 6.

4. Воскресенская летопись // Русские летописи. Рязань, 1998. Т. 2.

5. Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. М., 1965.

6. Трофимова Н.В. «И бысть сеча зла и ужасна.». Эпитеты начала битвы в летописях // Русская речь. 2010. № 1. С. 69-70.

7. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М., 1989. Т. 1. Ч. 2.

8. Лихачев Д.С. Предвозрождение в литературе // Избр. работы. Л., 1987. Т. 1. С. 154-175.

Рязанский государственный университет

им. С.А. Есенина

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

Показать целиком