Рекреационные ресурсы, ^урмЗт и краеведение
ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА
ГОРНО-РЕКРЕАЦИОННЫХ
РЕСУРСОВ
Ю. П. Супруненко
Институт географии РАН
Рассматриваются вопросы, связанные с эстетической оценкой горно-рекреационных ресурсов.
The paper considers issues of the aesthetic assessment of the mountain recreation resources.
Экскурсия, поход, путешествие — это в той или иной мере спектакль, режиссируемый инструктором, организатором отдыха. Как проложить путь, где сделать остановки, где разбить ночлег, где задержаться — эти вопросы имеют большое значение при рекреационном планировании. Но чтобы искусно преподнести красоту природы, дать почувствовать завораживающее волшебство красок, звуков, перспектив, нужно быть знакомым с основами ландшафтного дизайна.
Особого внимания заслуживает эстетическая оценка рекреационных ресурсов горной местности в целом и эстетических достоинств аттрактивных точек, в частности. Эстетические характеристики природной обстановки, которые входят в рекреационные при-родно-ресурсные оценки, зависят и от количества, и качества точек интереса. Эстетическая оценка нередко является первоначальной при рекреационной характеристике местности.
Категория «красоты природы» в исторической ретроспективе. Людей привлекает разнообразие пейзажей. Ледники с вечными снегами, сосновый лес, березовые рощи, степи с полынным запахом, альпийское разноцветье, луга у вскипающей на окатанных валунах горной речки — целый каскад климатических зон! Каждому — по его вкусам, пристрастиям, привычкам. По субъективным факторам, наверное, нетрудно проследить истоки выбора, объяснить нередко изменчивую тягу к горам, океанским просторам, морским побережьям, глухой сибирской тайге или смешанным среднерусским лесам.
Однако у пристрастий к определенным видам ландшафтов множество слагаемых. Кроме особенностей природы тут и характер человека, его возраст, пол, образование, вкус, социальная и профессиональная принадлежность, национальные традиции, настроение, способ передвижения. У каждого народа свой союз с природой и в каждом человеке тяга к своей
«этноприроде» часто преобладает над стремлением к экзотике.
И везде люди вписывают свое местообитание в природную среду. Горцы ищут у высотных бастионов защиты, с горными вертикалями увязывают свои жилища. Пейзажи Карелии или Шотландии внушают доверие, пробуждают лиризм и мягкость; этим озерным краям с холмистым или горным рельефом свойственны душевность и неброская «обаятельность». У каменисто обнаженной Армении свой характер, неровный, вздыбившийся. И так переплетены природа и культура, что неясно, где одно переходит в другое.
То, что на равнине распылено, находится далеко друг от друга, в горах сконцентрировано и соседствует: ледники, леса, высокогорная тундра и остепненные луга. Здесь соприкасаются природные зоны, редко совместимые и растянутые на равнине. Контрасты же впечатляют больше. Примечательно, что экспертами характерные альпийские пейзажи оцениваются по 18-балльной шкале, а в Гималаях — с их обилием красок и открывающихся перспектив — по 32-балльной.
Красота природы существует объективно и независимо от нас. Это ее свойство человек и открывает для себя, становится художником, обозревая природу, и придает пейзажу свои чувства и настроение. Красота естественной среды, так же как и общественной жизни, есть соответствие реального — идеальному. Отношение к природе во многом определяется социальными условиями, поэтому так непохоже оно у различных народов и в разные эпохи.
Первобытные люди изображали на скалах только зверей. Деревья, земля, горы, небо как бы забывались, потому что они были бесполезны, а потому эстетически мало привлекательны для первых охотников. Язычество обожествляло природу, и она отражалась в творчестве древних как бы комплексно. Для христиан окружающее было второстепенным, главное и прекрасное оставалось на небе. Во времена средневековья Фома Аквинский полагал, что прекрасное как высшее совершенство находится в боге. И, пытаясь поставить однозначную эстетическую оценку природе, мы становимся на позиции докантов-ской эстетики: ищем абсолютную красоту.
В период Возрождения человек осмотрелся вокруг и почувствовал, что красота рядом, в земной жизни, что нужно, по словам Гамлета, «держать зеркало перед
природой...». Французское Просвещение XVIII в. стало отходить от абсолютизации красоты, осознавая ее материальную природу, воспринимаемую субъективно.
Классицизм, правда, еще предпочитал парковые ландшафты естественным. Показательным примером регулярного ухоженного парка является Версаль. Стремясь поделиться с людьми красотой, сотворенной по его желанию, Людовик Х^ разработал парковые маршруты, выделяя места (как бы мы сейчас сказали «аттрактивные точки»), где нужно остановиться, чтобы оценить партеры, водную гладь и фонтаны, где сделать паузу, чтобы полюбоваться, порадовать свое сердце.
Новое понимание природы находит отражение у Ж.-Ж. Руссо. В «Исповеди» он писал, что ему больше нравились дикие скалы, потоки, пропасти по сравнению с гладкими равнинами [1]. В увиденной красоте «непричесанных» гор — приход новой эстетики материализма, признание за природой высшей гармонии. Вдохновение естественным пейзажем, в частности горным, отразилось даже в оформлении интерьеров, в быту, моде. Так, появилась прическа «а ля монтань» — в виде горного пейзажа, которая изображала горы, долины, ручьи из серебра, леса и парки.
Уединенность И. Канта в Кенигсберге позволила ему вернее оценить эстетические категории. Хотя его построения не были лишены метафизического подхода. Красоту он разделил на чистую, т. е. нравящуюся всем бескорыстно, бесцельно, и сопутствующую, т. е. условную, к которой примешивается практический интерес. Выше стоит чистая красота, так как она лежит в основе эстетического, интеллектуального наслаждения, не подразумевающего выгоду [2]. Марксистская эстетика подвергла критике такую условность — противопоставление и разделение практического и прекрасного. Но рациональное зерно сохранилось. Прекрасное не может быть абсолютным, ибо это есть выражение идеала в чувственной форме.
С XIX в. в моду широко входят пейзажные парки, где скалы и гроты как нельзя лучше подходят для уединения, символизируют безлюдные горы. Они очень романтичны, с обилием уютных и укромных уголков. Прямых линий регулярных парков не стало, почти исчезли фонтаны, уступив место водопадам, искрящимся на солнце каскадами. К идеализации естественных эстетических качеств живой природы
прибавилась идеализация мифического «золотого века» античности.
Каждая форма общественного сознания создавала свое представление о «природном».
XIX в. черпал свою мощь от природы, поэтому к ней тянулись руки и художника, и скульптора, и писателя. Вновь «открыта» естественная красота. И без того высокие горы еще более «выросли» в глазах современников. Любители искусства открывали Альпы, путешествия в горы становились престижными.
Эта красота в чувственно-конкретной, эмоциональной, опосредованной форме отражала объективную полезность и реальность. Ни грозные духи, ни божества, ни лавины и ледники уже не могли остановить освоение гор. Панический страх римских легионеров перед Альпами сменился жаждой познания, расчетом, поиском выгоды. Человек, пришедший с равнины, проявил особый интерес к горам лишь тогда, когда начал прокладывать дороги, тоннели, использовать естественные богатства.
Но лишь к утилитарно-практическому эстетическое отношение свести, конечно, нельзя. Когда смотришь на ледник, разве думаешь только о том, сколько из него можно «выжать» воды для орошения? Красота и польза — не одно и то же, но это взаимодополняющие и взаимосвязанные категории [3]. Хотя в основе эстетического восприятия и лежит общественная практика, тем не менее, оно глубоко субъективно, эмоционально, затрагивает интимную сторону человеческого восприятия. Восторгаться снежно-ледниковыми горными пейзажами стало возможно после того, как человек проник на вершины, когда исчез страх перед непонятным миром высокогорья.
Но если красота природы, эта одна из древнейших категорий, объективна, материальна, то почему же все-таки она то привлекает, то оставляет людей равнодушными? По Н. Г. Чернышевскому, природа нравится там, где воспринимается жизнь. Он пытался найти реальные ос-нования возвышенного, привести его к земной основе. «Возвышенное есть то, что гораздо больше... гораздо сильнее других явлений, с которыми сравнивается нами», — писал он в философском эссе «Об эстетическом отношении искусства к действительности» [4. С. 19].
И, с определенной долей условности, можно говорить, что выделение категории
возвышенного в отличие от просто прекрасного совпадает с изменением отношения людей к горам. Возвышен ветер во время грозы, всем своим видом вызывают возвышенные чувства горы, восседающие над, казалось бы, обыденной равниной. Возвышенное — это настолько необычное, что его не с чем даже сравнить в привычной жизни.
Наука и практика познают горы и все менее опасной становится их стихия для человека. Но и угрожая, они восхищают восходителей. Так космонавты завороженно смотрят на безвоздушное пространство, так полыхающий огонь вызывает трепет и восторг. Становление человека как разумного существа идет в борьбе с грозными явлениями природы, со стихией. Всякая могущественная сила действует на человека устрашающе. Но потому-то он и считается разумным существом, что, воспринимая возвышенное, сопротивляется его воздействию [5]. И видит в этом масштабном явлении положительное, чувствует его потенциальную общественную полезность.
В понимании возвышенного как максимального проявления (или противопоставления) прекрасного эстетика соприкасается с этикой, с красотой героизма. Созерцание возвышенного — это то прометеево начало, которое рождает чувства более высокие, чем просто положительные эстетические эмоции. Это относится к значительным формам и стихиям природы, к морю, горам, с которыми в наибольшей степени ассоциируются такие человеческие черты, как окрыленность, дерзновенность, тяга к идеалу, величественность.
И встал закономерный вопрос: а мо
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.