научная статья по теме ФИЛОСОФИЯ КРУГА, ИЛИ МИСТИКА КРУГОВРАЩЕНИЯ В ФИЛОСОФСКО- ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ А. БЛОКА Философия

Текст научной статьи на тему «ФИЛОСОФИЯ КРУГА, ИЛИ МИСТИКА КРУГОВРАЩЕНИЯ В ФИЛОСОФСКО- ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ А. БЛОКА»

Философия круга, или Мистика круговращения в философско-художественном мире

А. Блока

Е. В. ЛЕВЧЕНКО

Мистика круга - культурологический архетип, актуализирующий не только философию пространственных форм: метафизику и физику эмпирического пространства, психологию пространственного континуума, но и эстетику круговращения - симптоматику чередований, соединенную порой с действием таинственной периодизации, смены событий. В истории философии и культуры символ "круга" предстает достаточно традиционным образом, интерпретированным в спектре инфернального "естества", демонической преобразовательной силы. "Дантовы круги", "ведьмино круговращение" Гёте1 олицетворяют хрестоматийное истолкование "замкнутого действа", которое "правит миром" со времен обрядовой символики язычества.

Ареал духа и сознания как философия круга воплощается в статусе символа, и посему провозгласим его интенцией философско-художественного творчества А. Блока, покоренного гармонией геометрически выраженной протяженности бесконечности. Философия круговращения - доминантный ракурс философско-художественного мира поэта, столь убедительно запечатлевшего мистический реализм одной из самых загадочных пространственных фигур.

Степень глобальности образа "круга" в поэтическом контексте блоковской символики измеряется эпохальностью замкнутого пространства: множественности веков, времен нет исхода, она - олицетворение родового принципа человеческого существования. Неизменности пейзажа антропологического бытия вторит статичность декорации - "акварельное", либо смятенное дополнение округлости природных эскизов: "Дух пряный марта был в лунном круге..." (1910)2. Прием идентификации феномена замкнутости жизни, предустановленности сознания одному из главенствующих выражений природного бытия - "лунному кругу", неслучаен и свидетельствует об одном из

1 Образ "круга" обусловливает мистическую ауру повествования и многосмысленную структуру символов двух эпосов мировой культуры: "Божественной комедии" Данте и "Фауста" Гёте.

2 Блок А. "Дух пряный марта был в лунном круге..." // А. Блок. Собр. соч. В 6-ти тт. М.: Правда, 1971. Т. 3. С. 15 (далее ссылки на это издание даются в тексте, с указанием тома и страниц).

"потаенных" принципов поэзии Блока - метафоре самотождественности сферических форм, символизации сопряжения феноменального и ноуменального пространств - мира, заключенного в сознании, протяженность которого есть Вселенная: "Поглядите, вот бессильный, // Не умевший жизнь спасти, // И она, как дух могильный, // Тяжко дремлет взаперти. // В голубом морозном своде // Так приплюснут диск больной (курсив мой. - Е.Л.), // Заплевавший все в природе // Нестерпимой желтизной" ("Поглядите, вот бессильный...", 1913; 3, 31-32). Однако же существует надстоящая над "безвременьем" синкретизма и неизбывной упорядоченностью жизни субстанция, превозмогающая кратковременность человеческого существования, - художественный, сознающий и мыслящий дух. Мысль-дух как творческое сознание поглощает неколебимый символ, истребляя "положенный предел" (Блок) и становясь Вечностью. Но обретенный метаантропоморфизм происходит из творчества и в нем же заключен. Парадоксальность? Отнюдь нет. "Круговращенье" суток - аллегория унылого маскарада жизни - есть лишь "продолженье бала, // Из света в сумрак переход...": "Чем ночь прошедшая сияла, // Чем настоящая зовет..." ("На островах", 1909; 3, 14); "Идут часы, и дни, и годы..." ("Идут часы, и дни, и годы...", 1910; 3, 18), и "сумерки времен" рассеиваются в круге, обретенном Вечностью, символ которого - несказанная сила пророчества об открывшемся грядущем, суть которого есть ускользающее прошедшее: "Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, // И вечность сама загляделась в погасшие очи, // И муки утихли. А если б и были высокие муки, // Что нужды? - Я вижу печальное шествие ночи. // Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось (курсив мой. -Е.Л.). // Открой мои книги: там сказано все, что свершится. // Да, был я пророком, пока это сердце молилось..." ("Ну, что же? Устало заломлены слабые руки...", 1914; 3, 30).

Таковы трагизм и гармония поэтического мироощущения Блока: имманентное свойство "круга" как символа миропонимания - статический динамизм, и иллюзорность его небытия - в видоизменении формы, и посему символический строй его беспрекословен и непреходящ. И отсюда удел человека - в ниспосланной ему театральности мироустройства - извечный маскарад: "Миры летят. Года летят. Пустая // Вселенная глядит в нас мраком глаз..." ("Миры летят. Года летят...", 1912; 3, 26); "И, наконец, придет желанная усталость, // И станет все равно... // Что? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость! // Ну, разве не смешно?" ("Жизнь моего приятеля", 1914; 3, 31). Предопределенность сценического действа конституирует прецедент "сказавшегося", олицетворенности событий: некогда случившееся вновь настигает очередной персонаж. Жизнь снова "укладывается" в "прокрустово ложе" схемы былинного эпоса или сказки с условленной сюжетикой и "приторностью" композиции: неизбежность финала нивелирует степень вариативности жанра, символизирующего симптомы индивидуальности существования. Власть легенды - литературной ли, мифотворческой ли - довлеет над сознанием, воссоздавая в статусе его архетипического образа мотив предустановленности: "Я на земле был брошен в яркий бал, // И в диком танце масок и обличий // Забыл любовь и дружбу потерял. // Где спутник мой? О, где ты, Беатриче? - // Иду один, утратив правый путь, // В кругах подземных, как велит обычай..." (курсив мой. - Е.Л.) ("Песнь Ада", 1909; 3, 9); "Нет, с постоянством геометра // Я числю каждый раз без слов // Мосты, часовню, резкость ветра, // Безлюдность низких островов. // Я чту обряд: легко заправить // Медвежью полость на лету, // И, тонкий стан обняв, лукавить // И мчаться в снег и темноту..." ("На островах", 1909; 3, 13-14). И вновь символом неизменности композиции сознания становится "окружность" времени, провозглашающего новые интонации древнего мира: "И час настал. Свой плащ скрутило время..." (курсив мой. - ЕЛ.)" - ("Забывшие Тебя", 1908; 3, 45). Неопределенность границ "круга" определяет непостижимость "масок" "начал, светящих миру" (Блок): и, может статься, лукавый Бог, утомленный шествием "придуманных причин, пространств, времен" ("Миры летят. Года летят...", 1912; 3, 27), укрывается, до времени, под маской "могущественного и всерадостного" дьявола: "...И так давно постылы люди, // Уныло ждущие Христа... // Лишь дьявола они находят... // Их

лишь к отчаянью приводят // Извечно лгущие уста..." ("Мой бедный, мой далекий друг!..", 1912; 3, 54).

Однако смена акцентов небезусловна, и "круг" вернется вспять, провозгласив анти-подность происходящего, и "мрак глаз" благостного и великодушного дьявола заменит невидящие очи карающего Бога. Тогда вокруг лирического героя, изнемогающего от тоски, вырастает рать демонов-ангелов героев-оборотней, созданных игрой "двойников", искусно плетущих столь необходимую в "наставшем никогда" "обступившего мрака" сеть самообмана: "Сверкнут ли дерзостные очи - // Ты их сверканий не отринь, // Грехам, вину и страстной ночи // Шепча заветное "аминь" (курсив мой. -Е.Л.), // Ведь все равно - очарованье // Пройдет, и в сумасшедший час // Ты, в исступленном покаяньи, // Проклясть замыслишь бедных, нас. // И станешь падать - но толпою. // Мы все, как ангелы, чисты, // Тебя подхватим, чтоб пятою // О камень не преткнулся ты..." (курсив мой. - ЕЛ.) ("Жизнь моего приятеля", 1915; 3, 36). Противодействие безмятежности "отменного порядка" мира - мятежность страстного существования, вовлекающего в свой круговорот дух веры, отрицающей и всеполагающей одновременно. И что с того, что новый маскарад "кружит" безумием, и греховность жизни - священна, а миг исступленья грозит мечтой о наступлении необъятного пространства: "Что счастие? Короткий миг и тесный, // Забвенье, сон и отдых от забот... // Очнешься - вновь безумный, неизвестный // И за сердце хватающий полет... // ...Когда ж конец? Назойливому звуку // Не станет сил без отдыха внимать... // Как страшно все! Как дико! - Дай мне руку, // Товарищ, друг! Забудемся опять" ("Миры летят. Года летят...", 1912; 3, 27).

Благословенность грехопадения обращает сознание в древнюю веру - напоминание о "рае". Сила искушения чарует библейским отблеском счастья, достижимость которого - лишь проявление мистификаторского искусства "замкнувших" начало и конец сего мира. Упоение легендой предстало бесконечно-унылым однообразием "страстных ночей": рай вернулся "на круги своя", "облачившись" в образ ада. Искушенный магией иллюзии ощутил постылость "мига исступленья": "Только губы с запекшейся кровью // На иконе твоей золотой // (Разве это мы звали любовью?) // Преломились безумной чертой..." ("Унижение", 1911; 3, 20); "Я слепнуть не хочу от мол-ньи грозовой, // Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!), // Ни испытать прибой неизреченной скуки (курсив мой. - ЕЛ ), // Зарывшись в пепел твой горящей головой!" ("О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобой...", 1912; 3, 38); "Испугом схвачена, влекома // В водоворот... // Как эта комната знакома! // И все навек пройдет?" ("Испугом схвачена, влекома...", 1914; 3, 39). Безысходность сотворенного мира, олицетворенного неистребимостью "круга" - трагической смены рая адом, уподобленной безусловной непогрешимости хода светил и круговращению суток, символизируется обольстительными чарами женского начала, исконная природа которого - "в думах и грезах" Бога о возвышенности счастья, оплетающего мир кольцом его иллюзорности; "певучее кольцо" рук принадлежит искушающему демону, принявшему облик возлюбленной: "И в ужасе, несвязно шепчет... // И, скрыв лицо, // Пугливых рук свивает крепче // Певучее кольцо..." ("Испугом схвачена, влекома...", 1914; 3, 39). Пространственный образ легенды о любви, сотворившей мир, диахронизируется в архетипической сущности о перманентной двойственности мужской и женской "соположенности" бытия: лирический герой - "первый человек, сгорающий божественным", она - "царица блаженных времен". Формула поэтической м

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

Показать целиком