УДК
Формализм против субъективизма в гражданском праве
А.В. ВОЛКОВ, кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права и процесса
Волжского филиала ВолГУ
Статья посвящена недостаточно изученной в современной науке гражданского права проблеме злоупотреблений гражданскими правами. Историко-правовой подход к исследованию становления и развития пределов правоосуществле-ния в гражданском праве позволяет выстроить определенную методологию изучения этого правового явления в современной России.
Formalism against subjectivity in the civil law А. Volkov
The article is devoted to the problem of freedom of the will in civil law, that is insufficiently explored in civil law science. Historical and legal approach to the analysis of formation and development of the concept of freedom of the will in subjective civil law, stated in the article, let us create the definite methodology of research of this legal phenomenon in contemporary Russia.
Ключевые слова (keywords): свобода воли (free will), воля (will), объективность (objectivity), субъективность (subjectivity), произвол (abuse of power), разумность (reasonableness), добросовестность (good faith), злоупотребление (abuse).
Построенная на объективных признаках система гражданского права неоспоримо облегчает также и понимание буквы закона, оказывая существенную помощь в формировании правовых суждений и способствуя уяснению цели деятельности самого законодателя. Однако механическое понимание границ свободы не способствует проникновению в сущность гражданского права. Прогресс человеческого общества создает все новые формы экономических и культурных взаимоотношений, заставляя ученых-правоведов задуматься о том, возможно ли с помощью каких-либо конкретных норм права урегулировать на практике реальную жизнь. Эту проблему раньше всех подняли западноевропейские ученые и философы в эпоху Возрождения. Выход на предельный уровень абстракции ряда правовых норм дал, с одной стороны, сильный импульс для развития всего гражданского законодательства, а с другой — обусловил множество нареканий относительно «каучуковости» права вследствие применения оценочных понятий.
Разумность и добросовестность — вот необходимые общие критерии для реализации субъектами своих гражданских прав. Императивное требование, содержащееся в п. 1 ст. 10 ГК РФ, звучит в виде запрета на действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также на злоупотребление правом в иных формах. При этом п. 3 ст. 10 ГК РФ
устанавливает презумпцию разумности и добросовестности действий, если закон требует оценки обстоятельств именно по этим «каучуковым» критериям. Законодатель не раскрывает сути соответствующих категорий, в то время как унификация их смысла представляется необходимой.
Категория добросовестности используется во многих правовых актах, относящихся к сфере гражданского законодательства. Можно сослаться, например, на статьи 6,10, 53, 220, 234, 303, 1361, 1466 ГК РФ, ст. 71 Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах», ст. 44 Федерального закона от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», ст. 24 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)», ст. 3 Федерального закона от 22.04.1996 № 39-ФЗ «О рынке ценных бумаг» и т. п., где возникновение либо поражение прав и обязанностей ставится в зависимость от добросовестности участника правоотношений. В некоторых случаях об этой же категории в законе говорится в негативной форме, т. е. как о недобросовестности субъекта правоотношений (например, в статьях 157, 220, 303, 1103, 1109 ГК РФ).
В современной цивилистике понятие добросовестность нередко раскрывают через понятие разумность, тем самым их отождествляя. Право доброй совести, раскрывает это понятие К.И. Скловский, означает лишь разумное, осмотрительное поведение рачительного хозяи-
на, это ожидаемое, стандартное поведение и составляет содержание bona fides1. С этим выводом не согласен В.И. Емельянов, который считает, что критерий добросовестности в отношении осуществления прав и исполнения обязанностей в гражданском праве вообще отсутствует, а ссылки на статьи 6 и 10 ГК РФ несостоятельны, так как «первая из названных статей говорит о субсидиарном применении принципа добросовестности, вторая — о презумпции добросовестности. И то и другое нельзя толковать как возложение обязанности осуществлять любые действия добросовестно»2. Далее, обосновывая свою позицию, В.И. Емельянов пишет, что «если бы в гражданском праве было установлено правило о том, что любое субъективное право должно осуществляться добросовестно, то действующий субъект был бы обязан осознавать и предвидеть любые неблагоприятные для других лиц последствия своих действий. Такое требование выполнить невозможно. Кроме того, последствия недобросовестных действий должны быть обязательно специально указаны в законе. В противном случае остается без ответа вопрос о том, какие негативные последствия должны наступать для лица, действующего недобросовестно». Автор приходит к закономерному для своего хода мыслей выводу: использование понятия добросовестность для запрета злоупотребления гражданскими правами нельзя признать правильным3. Эту точку зрения, однако, разделяют не все цивилисты. Е. Богданов понятие добросовестность раскрывает через его антоним, считая, что понятие недобросовестность является составным, включающим оценку поведения участника правоотношения как с объективной, так и с субъективной стороны. «Недобросовестными могут быть признаны лишь граждане и организации, которые, совершая противоправные действия или бездействия, знали или должны были знать о характере этих действий и их последствиях»4.
В современном гражданском праве России понятие добросовестности часто отождествляют с определением невиновности. Правильность такого вывода, по мнению В.И. Емельянова, подтверждает ст. 303 ГК РФ, которая характеризует недобросовестного владельца как лицо, «которое знало или должно было знать, что его владение незаконно». Исходя из такого определения, считает автор, «можно говорить об умышленной и неосторожной формах недобросовестности»5.
Действительно в ст. 303 ГК РФ термин добросовестность, по мнению многих цивилис-
тов, используется для указания на виновное или невиновное поведение лица. При этом ссылка идет на норму ст. 302 «Истребование имущества от добросовестного приобретателя» ГК РФ : «Если имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать (добросовестный приобретатель)...» Однако подлежит ли данное определение универсальному применению, в том числе в рамках концепции злоупотребления правом, — вопрос спорный.
М.И. Брагинский считает, что приведенное разъяснение в отношении добросовестности предполагает распространение его на другие случаи, когда в законе используется указанный термин. При этом во всех подобных случаях разъясненное в законе понятие переходит из числа определимых в определенные6.
Заметим, что в указанных случаях (статьи 302 и 303 ГК РФ) владелец уже реализовал свое гражданское право иметь в собственности то или иное имущество. В силу презумпции законности состоявшаяся сделка является легитимной до тех пор, пока в судебном порядке не доказано иное. При этом к вине как к условию гражданско-правовой ответственности обращаться нельзя, поскольку гражданско-правовые последствия недобросовестного поведения приобретателя иные: сделка признается ничтожной и объявляется реституция. В гражданском праве эти санкции не признаются мерами ответственности. Для поражения возникшего права (если не права собственности, то как минимум правомочия владения) недобросовестного приобретателя необходимо использовать не конструкцию правовой ответственности (ст. 401 ГК РФ), а более емкие критерии: знал — не знал, мог знать — не мог знать, должен был знать — не должен был знать. Психическое отношение субъекта к своему поведению, выражаемое в вине, законодателя мало интересует. Речь идет о ведении либо неведении определенных обстоятельств — правовых состояний. Признак виновности при этом включается в понятие недобросовестности и относится к нему как конкретное к общему, где общее становится основанием для применения специальных гражданско-правовых последствий.
Следовательно, в понятии добросовестность заключено знание субъекта о характере, качестве и содержании его действия, а не о форме и количестве. Например, ст. 459 ГК РФ разрешает сторонам в договоре поставки предусматривать условие о переходе риска случайной гибели или случайного повреждения товара на
1 Скловский К. И. Проблемы собственности и владения в гражданском праве России (Ставропольский институт Белгородского университета потребительской кооперации РФ). — М., 1999. С. 205.
2 Емельянов В.И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами. — М., 2002. С. 108—109.
3 Там же. С. 110.
4 Богданов Е. Категория «добросовестности» в гражданском праве // Российская юстиция. 1999. № 9. С. 12.
5 Емельянов В.И. Указ. соч. С. 91—92.
6 Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право: Общие положения. — М., 1997. С. 112.
покупателя с момента сдачи товара первому перевозчику. Однако если в момент заключения договора продавец знал или должен был знать о том, что товар утрачен или поврежден, и не сообщил об этом покупателю, то по требованию последнего суд может признать недействительным злоупотребительное условие договора о переходе рисков гибели и повреждения товара при сдаче его первому перевозчику.
По нашему мнению, категория добросовестности в своем субъективном смысле (знал — не знал) в гражданско-правовом аппарате является специальной регулятивно-оперативной конструкцией, призванной учитывать интересы гражданского оборота в целом. По своей имманентной сущности к недобросовестным действиям относятся действия субъектов, которые знали (могли или должны были знать) реальные обстоятельства дела, но намеренно реализовали свои права. При этом конструкция должен был знать п
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.