ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2014, том 73, № 6, с. 62-71
__ИЗ ИСТОРИИ
ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ
"ГОГОЛЬ И РАБЛЕ" КАК СЮЖЕТ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
1940-1980-х гг.
© 2014 г. С. А. Дубровская
В статье прослеживается история рецепции одного из серьезных научных сюжетов отечественного литературоведения - "Гоголь и Рабле". Декларация М.М. Бахтиным данной проблемы во многом стимулировала исследовательский интерес, открыла возможности сравнительно-сопоставительной методологии. Освещение истории сюжета позволяет увидеть в точечном вопросе отражение общих закономерностей отечественной литературоведческой мысли 1940-80-х гг.
The author of the article traces back the history of treatment of one of the serious scientific subjects of Russian literary studies, "Gogol and Rabelais". M.M. Bakhtin's statement of this problem stimulated scientific interests and offered opportunities of comparative approach. The article covers the history of the plot, which allows to see the reflection of the common patterns of Russian literary studies of 1940-80s.
Ключевые слова: научный сюжет, смех, народная смеховая традиция, рецепция, Key words: scientific subject, laughter, folk laughter tradition, reception.
Обозначенное название - "Гоголь и Рабле", - отчасти отсылая к известному фрагменту М.М. Бахтина «"Рабле и Гоголь" (Искусство слова и народная смеховая культура)» [1, т. 4 (2), с. 511-521], отражает выбранный отечественным литературоведением ракурс рассмотрения проблемы "освещающего значения Рабле" [1, т. 4 (1), с. 17] для понимания смеховой традиции в русской литературе. Данная проблема входит в широкий круг вопросов, связанных с восприятием бахтинских идей в науке. Сюжет "Гоголь и Рабле" вписывается в общую картину длительного и противоречивого процесса восприятия бахтинских идей отечественной гуманитарной мысли.
Ряд исследований в этом направлении был выполнен Н.А. Паньковым [2], И.Л. Поповой [3], получивших высокую оценку отечественной и зарубежной науки [4-7]. Вопрос приобрел острую актуальность после появления книги швейцарских исследователей Ж.-П. Бронкара и К. Бота [8], поставивших под сомнение не только место Бахтина в бахтинском круге1, но и его роль в написании книги о Ф.М. Достоевском. Несмотря на то, что данная позиция подверглась обоснованной критике в работах ряда литературоведов [13-15], она продолжает пользоваться определенным "спросом" у части западных и российских авторов [16].
1 О современном понимании "круга Бахтина" см. [9-12]
Объективному критику трудно не согласиться с точкой зрения С.Н. Зенкина, который отмечает "серьезнейшие лакуны в документации, неверные переводы и прочтения, насильственные умозаключения и логические ошибки" [13, с. 366].
В то же время, как справедливо подчеркивает О.Е. Осовский, "самим существованием семи книг бахтинского собрания сочинений дан однозначный ответ всем сомневающимся и по поводу Бахтина, и по поводу его места в истории филологической и философской мысли прошедшего столетия" [15, с. 102].
Таким образом, любая документально подтверждаемая история каждого из научных сюжетов, входящих в общую литературоведческую концепцию М.М. Бахтина, становится аргументом, подтверждающим обоснованный авторитет мыслителя и его научного имени.
Сюжет "Гоголь и Рабле" развивался в нескольких направлениях: рецензии на монографию "Рабле в истории реализма" для Гослитиздата 1944 г., отзывы оппонентов, дискуссия на защите диссертации 1946 г., обсуждение работы в ВАКе 1947-1952 гг., внутреннее и открытое рецензирование книги в 60-е гг., отклики на публикацию статьи "Рабле и Гоголь" в 70-е, построение собственных научных концепций с опорой на бахтинское прочтение "смехового слова" Гоголя. Участники и формат обсуждения определили
специфику научных акцентов проблемы. Общий пафос всех выступлений - преодоление. В одном случае - узости взглядов, в другом - чрезмерности аналогий.
Так, в первых официальных отзывах на монографию М.М. Бахтина "Рабле в истории реализма" (для Гослитиздата, декабрь 1944 г.) звучат положительные оценки обозначенной проблемы "Гоголь и Рабле", намечающей, по мнению рецензентов, широчайшие перспективы в изучении русской литературы. Б.В. Томашевский и А.А. Смирнов восприняли соположение имен Гоголя и Рабле как не только возможное, но и открывающее новые области в осмыслении смеха, "смехового слова" в русской литературе. Б.В. То-машевский, соглашаясь с выводами Бахтина, подчеркивает: "В заключительной части автор показывает, насколько его выводы значительны и по отношению к позднейшим явлениям литературы (в частности, к Гоголю)" [1, т. 4 (1), с. 977]. Смирнов дает развернутую характеристику этой традиции (которая, по его мнению, определяется концепцией "гротескно-фольклорного стиля"): "Во-первых, она помогает перестроить наш взгляд на средневековую поэзию в целом. Далее, она обращает наше внимание на элемент того же гротескно-фольклорного стиля и мироощущения у других великих писателей Возрождения, в первую очередь <,> у Шекспира и Сервантеса. Наконец, М. Бахтин указывает, что многие черты этого стиля и мировоззрения, необыкновенно живучего и устойчивого, можно найти и у некоторых писателей нового времени, напр. у Гоголя, где они восходят к тем же народным источникам, что и роман Рабле, но при этом осложняются возможным косвенным влиянием на Гоголя со стороны Рабле через посредство Стерна" [1, т. 4 (1), с. 982]. Этот фрагмент рецензии на книгу Смирнов без изменения включит в свой отзыв официального оппонента по диссертации М.М. Бахтина. Для специалиста в области европейской литературы средних веков и Возрождения, автора статьи "Рабле" в "Литературной энциклопедии" очевидна органичность места раннего Гоголя в мировой смеховой традиции: не соглашаясь с Бахтиным во взгляде на сущность смеха в XVII и последующих веков, Смирнов выстраивает демонстрирующую сложность развития смеха линию, само перечисление имен в которой не только дает абрис традиции, но в целом "укрепляет" бахтинский сюжет: "поэтические травестии Скаррона и его роман, "Записки Пиквикского клуба", украинские повести Гоголя, "Тартарен" Доде и мн. др." [4 (1), с. 1006].
Для другого официального оппонента -И.М. Нусинова - "освещающее значение Рабле"
[1, т. 4 (1), с. 17] не столь очевидно, и истоки гоголевского смеха не исчерпываются общей для Рабле и Гоголя европейской традицией. Лишь отчасти соглашаясь с бахтинской концепцией смеха у Гоголя, Нусинов отмечает: «Верно, что смех Гоголя, в частности, в таких его произведениях, как "Тарас Бульба" или в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" вырастает из народных, ярмарочных, праздничных элементов. Но неверно, что их пер-воисточник(ом) является готический реализм и что юмор Гоголя подготовлен тем, что "традиции готического реализма на Украине были очень сильными и живучими... странствующие школяры и нищие клерики разносили устную рекреативную литературу Фацетти, анекдотов, мелких речевых травести, пародийной грамматики по всей Украине"».
"Смех Гоголя питался самой украинской действительностью, а не этими вынесенными с Запада литературными влияниями" [1, т. 4 (1), с. 1010]. Таким образом, для Нусинова предпочтительнее укоренение Гоголя в местном фольклоре, а не в европейской традиции. Однако для ученого, как представляется, этот момент не принципиален, и в детальный спор с Бахтиным он не вступает.
Академик Е.В. Тарле, для которого история Франции, эпоха Наполеона были предметом специального изучения, а масштабный сравнительно-исторический подход в оценке явлений прошлого - один из методологических принципов, не мог не оценить новаторство бахтинского взгляда на истоки гоголевского смеха. Типологическое сходство смеха Рабле и Гоголя для Тарле более чем бесспорно: "Русских историков литературы несомненно заинтересует связь и параллели, которые автор устанавливает между Раблэ и Гоголем" [1, т. 4 (1), с. 1015].
Таким образом, для авторов первых отзывов обозначенная Бахтиным линия "Рабле - Гоголь" не представлялась искусственной, они видели традицию, отмечали ее как открытие нового направления в истории русской литературы.
Понимая дискуссионность обозначенной проблемы, сам Бахтин специально затрагивает в тезисах к диссертации вопрос об "освещающем значении Рабле", а во вступительном слове подчеркивает: «Я встретился с этими формами в русской литературе <...> Этот смех звучал не только на Палатинском холме, на холме святой Женевьевы, он звучал на Киевских горах, веселая монашеская игра - она была в Печерской лавре - "ризус пасха-лис", и традиции этого смеха я ясно прощупываю в наших летописях, в наших проповедях. Я занят вопросом изучения традиций гоголевского смеха.
Она прямо ведет через бурсацкий смех к специфическим особенностям гоголевского смеха» [1, т. 4 (1), с. 1022].
Дискуссия, развернувшаяся на защите, показала решительное неприятие (а в какой-то мере и боязнь) выбранного Бахтиным аспекта рассмотрения творчества Гоголя. Так, историк русской литературы Н.К. Пиксанов рекомендует прежде показать развитие раблезианской традиции в русской литературе и не универсализировать идею смеха: "Вы говорите о смехе, - нужно сказать, что тот прием, которым вы говорите о смехе, ваша замашка универсализировать смех, сделать его субстанцией, сделать стихию какого-то государства в государстве, - это вызывает мое сопротивление. И я боюсь, что когда мы будем осмысливать народность или ненародность движения только в аспекте смеха, мы любую народность - средневековую или русскую - снизим и укоротим" [1, т. 4 (1), с. 1038].
Тон высказанных рекомендаций выявляет идеологизированную заостренность взгляда на проблему. Еще более очевиден перевод проблемы в политический контекст в выступлениях М.П. Тяревой и Е.А. Домбровской, откровенно искажавших идею Бахтина. Теряева, доказывая необходимость классового подхода, запальчиво повторяет "Неправильно это!", Домбровская прямо называет мысль о соположении творчества Рабле и Гоголя порочной.
В ответе Бахтин, не вступая в прямую полемику, объясняет свое видение проблемы, отвечая каждому из неофициальных оппонентов на его языке. Он наста
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.