Романские . . языки
Коренева Е.В.
(Московский гуманитарный университет)
ИМЯ СОБСТВЕННОЕ КАК СЕМИОТИЧЕСКАЯ ЕДИНИЦА В СОВРЕМЕННОМ ИБЕРОАМЕРИКАНСКОМ РОМАНЕ
Имя собственное является одним из важных культурных объектов. В художественных произведениях имя собственное обычно оказывается результатом тщательного отбора, поскольку затрагивает личное, общественное и общекультурное пространство, в котором автор реализует свой замысел. Кроме того, имя собственное обладает эстетической значимостью, становится носителем «культурной памяти».
С точки зрения семиотики, процесс именования, который производится благодаря собственным именам, чрезвычайно важен, поскольку идентифицирует поле, в котором реализуются разнообразные семантические, синтаксические и прагматические механизмы, в своем единстве и взаимодействии. Можно говорить, с одной стороны, об универсальности имени собственного, и, в то же время, это знак национальной идентичности.
Многие лингвисты и литературные критики анализировали «объемный характер» и «по-ликодовость» имени собственного в пространстве художественного произведения. Так, например, английский лингвист Бартес, анализируя произведения Марселя Пруста, говорит о том, что имена собственные - это «сгусток чувств», который ничто не может ни уменьшить, ни раздавить» (Barthes 1972, 125). Это созвучно мнению Ю.М.Лотмана, по мнению которого «использование имени собственного является самым острым проявлением человеческой природы» (Лотман 1999, 52).
Имена собственные служат и для продвижения по социальной лестнице, как, например, присвоение дворянского имени за выдающиеся достижения на пользу общества, или ассоциация имени с определенным высоко рейтинговым учебным заведением и клубом его выпускников (Гарвард, Сорбонна). Владелец удостоверения личности и диплома университета занимает определенное место в социальном пространстве, демонстрирует свой высокий социальный статус.
В художественном произведении имя собственное выступает как гиперзнак, состоящий из нескольких признаков, собранных воедино, от личной идентификации до набора семантических признаков культурного характера. Что касается первого, собственное имя выступает в качестве фотографии, чье отношение с референтом однозначно. Тем не менее, в то время как картина оставляет некоторые черты сходства со знакомыми уже читателю референциями, хотя они являются минимальными и культурно неполными, эти черты мы научились выявлять благодаря давней традиции кодирования и декодирования визуальных образов. Имя как словесный знак абсолютно условно, его главный семантический вес происходит от традиции.
В настоящее время СМИ предпочитают цитировать некоторые имена более других. Но не стоит забывать о том, что имя собственное является частью исторической, религиозной, политической традиции народа. В западноевропейской традиции религиозный вес имени был одним из решающих факторов в выборе и дальнейшей судьбе имени. Однако в странах Латинской Америки это влияние постепенно уступило место другим факторам.
Например, в Венесуэле имена собственные строятся на основе объединения слогов имен родителей, а также часто используют для называния детей имена известных художников, политических лидеров, с выраженным преобладанием английских (американских) названий, включая аббревиатуры, иногда очень спорные.
В литературный произведениях современных ибероамериканских авторов мы находим целую серию мнений, комментариев, аналитических замечаний, которые могут показаться
оторванными от контекста, если не найти объединяющее начало и не попытаться классифицировать их. Так, например, Х. Сарамаго имеет четко выстроенное семиотическое поле: он всегда думает о знаке и его значении, о чем говорит, например, в произведении «Год смерти Рикардо Рейса»: «Странные отношения складываются между человеком и знаками» (2002, 587). Хронология его романов показывает глубокий интерес к процессу именований. Само слово «Имя» фигурирует в названиях его романов, например «Все имена» (Todos los nombres, 1998).
После тщательного анализа всех представленных имен собственных мы можем выдвинуть гипотезу об антропонимической концепции писателя. Возможно, начало этой теории было положено в эссе «Учебник живописи и каллиграфии» (Manual de Pintura y Caligrafía (2007), где писатель подвергает сомнению единство живописи и письма, называя его термином escripintar, и настойчиво поднимает тему именования. Заметим, что в его произведениях имена многих персонажей идентифицируются только одной буквой (администратор фирмы назван С, его любовница - М, хотя ее брат назван полным именем - Анто-нио). Сам автор объясняет это, прибегая к терминам живописи: «Мы начинаем использовать краски так, как они выходят из тюбика, и у них есть название, раз и навсегда закрепленное за этим тоном, но потом мы их смешиваем, будь то на палитре или на холсте, минимальное соприкосновение их видоизменяет, под разным углом освещения они приобретают разные оттенки, и цвет уже не тот, каким он был, а похожий, а то и смешение нескольких тонов» (Сарамаго 2007, 27).
Как можно заметить, Сарамаго обозначает таким образом проблему синтагматики имени: как цвета, смешиваясь, видоизменяются, так и имена собственные, соединяясь с фамилиями, прозвищами или кличками, приобретают новые размеры, новые значения. Которые не только увязываются с историей жизни каждого персонажа, но и с собственной историей данного имени.
Во-вторых, Сарамаго создает длинный список возможных имен собственных, включая свое имя и фамилию, начиная с начальной «С», которой именует своего персонажа. В противовес всем ожиданиям читателей, именно главные герои идентифицируются с помощью одной только начальной буквы. А менее значимые персонажи названы полными именами (например, Аделина).
Почему же автор прибегает к десемантизации, к редукции имени собственного? Почему же нужно обнажить главного героя, лишив его имени?
Одна из предварительных гипотез заключается в том, что автор не хочет заранее каким-то образом семантически окрасить образ главного героя, ведь каждое имя несет в себе определенную семантику в сознании читателя. Автор хочет, скорее, идентифицировать героя, характеризуя его действиями и с помощью описаний, вместо того, чтобы приклеить ему с самого начала «этикетку», которая, хотим мы того или нет, несет в себе культурные коннотации. Для контраста писатель прибегает к расширению имени собственного, добавляя, например, профессию: «секретарша Ольга» «La secretaria Olga (¿por qué me cuesta tanto separarle el nombre de la profesión?)».
В других случаях Сарамаго прибегает к «фоновым знаниям», чтобы еще раз упомянуть, с мягкой иронией, об особых отношениях, которые складываются между именем и самоидентификацией человека, подтрунивая над теми авторами, которые считают, что без имени, данного нам с детства, мы бы не знали, кто мы есть на самом деле. Так, в один из романов автор вводит персонаж под именем Хосе Кальмедо, в котором угадываются черты отца самого писателя, Хосе де Соуса. Этот персонаж тоже отказался от военной службы, эмигрировал вместе с женой и двумя детьми и работал как простой служащий. Естественно, автора волнует и вопрос собственной идентификации и происхождение своего собственного имени. Но в то же время он ставит и другой вопрос - об эстетике имени. В романе «Воспоминания о монастыре» (Memorial del convento , 2001), называя полные имена шести человек, приговорен-
ных Инквизицией к сожжению на костре, он высказывает, на первый взгляд, противоречивое замечание о том, что никто не знает наверняка, действительно ли эти люди носили данные имена и были ли эти имена настоящими, ведь каждый волен хоть сто раз изменить свое имя на протяжении своей жизни, ведь «имя - это ничто» («que un nombre no es nada») (2001, бЗ).
Итак, Сарамаго утверждает, что 1) существует не одно настоящее имя, их может быть несколько; 2) должно существовать право самого человека, а не его родителей, присваивать себе определенное имя; 3) имя ничего не значит, что подтверждает полную утрату значения, десемантизацию, минимализацию и сведение на нет имени собственного.
Но, с другой стороны, как знак почитания, политического и идеологического, тех несчастных людей, которые пожертвовали своей жизнью ради строительства монастыря, Автор хочет оставить как надежное свидетельство хотя бы их имена, ведь в этом он видит обязанность и долг писателя, в том, чтобы увековечить их деяние, сделать их бессмертными. Поэтому он добавляет список из 24 имен. Этот же прием повторяется и в другом романе, «История осады Лиссабона» («Historia del cerco de Lisboa»), где автор таким образом хочет подчеркнуть свою солидарность с бедными женщинами, которые вынуждены торговать своим телом на улицах Лиссабона.
Другими словами, хотя «имя - это ничто», в конечном счете, именно имя собственное символизирует, представляет и идентифицирует человека лучше всего, и не только конкретного индивида, но и человеческую личность вообще. Поэтому его символическое значение превращает его в мощный семиотический инструмент, который автор не может игнорировать и который автор признает, например, в случае с присвоением имени не мальчику, но мужу (в случае с юношей Габриэлем).
В другом романе, «Год смерти Рикандо Рейса» («El año de la muerte de Ricardo Reis» (2002), Сарамаго указывает, что само по себе имя собственное является мертвым и пустым, если не прикрепляется к живому лицу: «los nombres no sean palabras muertas sino que se peguen a rostros vivos» (2002, 115). То есть имя становится идентифицирующим знаком, который сам по себе пуст, если нет «внутри» определенной человеческой личности. Но и сам человек меняется, хотя его имя остается прежним. По мнению автора, тот человек, который завершил выполнение задуманного им дела, уже не тот, кто его начал. Если имя и идентифицирует человека, то только в какой-то определенный момент жизненного пути, то есть это идентичность иллюзорная, меняющаяся, эфемерная.
Сарамаго утверждает, что имя обладает способностью заставить существовать определенное явление, то есть именование предшествует физическому поя
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.