ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК, 2015, том 85, № 4, с. 321-328
ИЗ РАБОЧЕЙ ТЕТРАДИ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ
Б01: 10.7868/80869587315040027
Для представителей научного сообщества очевидна роль интеллектуальной среды в становлении исследователя и научных школ. Но, как утверждает автор публикуемой статьи, интеллектуальная среда является важным фактором развития всего общества. В статье даётся характеристика теоретических и прикладных задач, решение которых требует применения "средового" подхода. На основе эмпирических данных рассматривается динамика креативных интеллектуальных сред в условиях современной России.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ СРЕДЫ: КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ ПЕРСПЕКТИВА
ГЛАЗАМИ СОЦИОЛОГА
А.Л. Андреев
Концепции развития социологии строятся на разных логических основаниях и потому существенно различаются как по содержательной характеристике выделяемых периодов, так и по их хронологическим границам. Общим местом для них является противопоставление классической и современной (неклассической, постклассической, постнеклассической и т.п.) социологии. Критерии различия между ними тем не менее не всегда достаточно определены. Их связывают со сменой "рабочей повестки дня" [1, с. 5], с фокусировкой исследований на различных уровнях социальной реальности (сосредоточенность на макроявлениях или на повседневном поведении и элементарных взаимодействиях людей), с внутренними структурными сдвигами в самой науке (разделение социологии на теоретическую и прикладную) [2, с. 17] и т.д. Однако почему эти эпистемологические реконфигурации надо рассматривать именно как выход за рамки классики, а не как её внутреннее развитие (как сказал бы Гегель, саморазвёртывание), остаётся неясным.
Возможно, здесь сказывается мода на всё "неклассическое". Но если "классическое" и "не-
АНДРЕЕВ Андрей Леонидович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социологии и гуманитарной культуры НИЯУ МИФИ, главный научный сотрудник Института социологии РАН.
sympathy_06@mail.ru
классическое применительно к социологии — это не просто условные обозначения, а содержательные определения, вытекающие из общей эволюции науки как таковой, то основания для данного противопоставления надо искать в предметно-логическом строе теории, который определяется способом репрезентации социальной реальности. И здесь важнее всего тип используемых мышлением базовых онтологических метафор, а не масштаб обобщения, соотношение количественных и качественных методов или то, в каком порядке теоретическое мышление "собирает" модель действительности (экономика ли определяет духовную жизнь, как у Маркса, или духовные факторы задают параметры хозяйственной деятельности, как у Вебера; человек ли как социальный актор предшествует системе или система детерминирует его сознание и поведение; и т.д.).
Классическая наука возвышается над уровнем простой систематизации обыденного понимания вещей, но в то же время сохраняет с ним чувственно-наглядную связь, допускающую достаточно простое преобразование одного в другое. Так, например, соотносятся между собой птоле-меевская и коперниканская модели Солнечной системы: одно получается из другого путём инверсии. В неклассической науке прямая наглядная связь с обыденным восприятием вещей пропадает, вследствие чего верификация её утверждений становится опосредствованной процедурой, утратившей право апеллировать к непосредственной очевидности.
Если проанализировать с этой точки зрения теоретическое мышление классиков социологии, то можно заметить, что, несмотря на всё несходство их взглядов и выводов, в конечном счёте они разделяли некоторые общие фундаментальные
3
321
допущения онтологического характера. Их онтология, а следовательно, и их дискурс — это онтология и дискурс дискретных объектов, которые в результате применения так называемой изолирующей абстракции могут быть представлены как отдельные сущности. Индивид, социальная группа, социальный институт, социальный факт, идея, класс, социальное взаимодействие, базис, надстройка, производство, общество в целом — все ключевые понятия, из которых складывается "реальность" классической социологии, — это именно некие подобные сущности. И как бы ни стремились те или иные социальные теоретики ХХ в. вырваться из "поля притяжения" классики, вплоть до недавнего времени они неизменно оставались в рамках её онтологического горизонта. Кстати, вполне укладываются в него и некоторые новейшие подходы, такие как "парадигма мобильности" или "социология потоков". Мобильности, потоки и прочие виды движения — всё это отнюдь не улыбка Чеширского кота, у них всегда есть субстанциальный носитель, отделённый от носителей других процессов, и разговор об этих последних при ближайшем рассмотрении всегда оказывается развёрнутой метонимией, относящейся именно к этим носителям.
Но если говорить о неклассической социологии как минимум преждевременно, то можно по крайней мере ставить вопрос о неклассической перспективе для социологии. И для этого, похоже, действительно появляются некоторые основания, поскольку в ряде работ был поставлен вопрос о представлении социологическим воображением объектов недискретного типа. Это, например, то, что П. Штомпка называл социальными полями [3, с. 26—31]. Другое дело, что такого рода идеи артикулированы ещё не совсем отчётливо и, главное, носят довольно умозрительный характер, практически не связаны с эмпирическими исследованиями.
Между тем существуют достаточно важные задачи, которые сложно решить, представляя социальную реальность как совокупность разделённых элементов. К числу таких задач мы бы отнесли, в частности, разработку и сравнительную оценку стратегий модернизации. Почему в ходе модернизации одни страны превращаются в мощные генераторы первичных инноваций, другие их успешно подхватывают, транслируют и тиражируют, тогда как третьи лишь присваивают материальные продукты современности в виде "трофея", а вступление в современность оборачивается для них прогрессирующей социальной деградацией (как в некоторых государствах Чёрной Африки) [4]?
Какой таинственный "фактор Х" мог бы объяснить, почему Германия, Франция, Англия, Голландия являются родиной множества знаменитых математиков, механиков и инженеров, а, напри-
мер, Испания или Португалия нет, хотя к концу эпохи Возрождения именно Испания была европейским лидером по уровню образованности и числу университетов [5]? Были ли причиной тому социальные запросы нарождающегося капитализма, как доказывали марксисты (напомним об известной работе Б.М. Гессена "Социально-экономические корни механики Ньютона"), или, может быть, протестантская этика, как вслед за М. Вебером думал Р. Мертон? Почему ничего подобного мы не наблюдаем в буржуазно-протестантской Дании, но зато можем найти в православной России, где капитализм был отягощён множеством феодальных пережитков?
Развитие науки и ориентированных на трансляцию научной рациональности институтов образования в России запоздало по сравнению не только с Западной Европой, но и с Польшей и даже Прибалтикой. Однако всего через два—три десятилетия после начала Петровских реформ Россия уже заметно опережала в этом отношении всю европейскую периферию [6]. А к началу ХХ в. в стране выросла широко диверсифицированная наука мирового класса — достижение, которое до сих пор удалось лишь немногим.
Разумеется, "ничего не получается из ничего", и факторы, способствовавшие появлению названных феноменов, существовали объективно. Но они настолько многообразны и настолько тесно переплетены или даже слиты друг с другом, что их вряд ли можно идентифицировать как раздельно действующие "элементы" этой реальности и рассматривать затем в той или иной последовательности. Необходимо перейти к анализу неких несоставных (интегральных) характеристик и свойств реальности; однако их носителями уже не могут быть объекты такого типа, которым ограничивались классические теории.
Прежде чем сделать следующий шаг в своих рассуждениях, снабдим данный вывод ссылкой на опыт перехода от одного типа базовых модельных представлений к другому, которые уже случались в интеллектуальной истории. Возьмём, к примеру, ту область знания, с которой начиналось формирование современной научной рациональности, — механику. Исходной идеализацией, с которой работали создатели первой настоящей науки Нового времени, была, как известно, наделённая массой материальная точка. Этот простейший дискретный объект позволял достаточно точно описывать траектории и взаимные динамические отношения сравнительно небольшого числа движущихся тел — допустим, вращающихся вокруг Солнца планет. Однако затем механике пришлось столкнуться с такими типами задач, для которых эта модель не годилась, поскольку их решения зависели не от движения отдельных тел, а от меняющихся агрегатных свойств пространственно распределённых совокупностей (таковы, к при-
меру, задачи на движение жидкостей, паров или газов, на деформацию твёрдых тел и т.д.). В качестве модельной идеализации свойств подобных совокупностей было предложено понятие о средах (сплошных средах) — специфических объектах, которые аналитически могут быть представлены как различного рода континуумы (например, континуумы состояний и отдельных значимых для той или иной задачи параметров) [7].
Думается, необязательно возвращаться к идее социальной физики, чтобы увидеть здесь эвристически полезную для нас аналогию. Не поможет ли она там, где уже ощущается или может ощущаться в будущем необходимость не только дискретного, но и недискретного представления данных? Ведь в сферу интересов социологии входит довольно много разнообразных процессов, субстанциальные носители которых могут быть идентифицированы как среды — а именно как социальные, социокультурные, коммуникативные, ментальные (культурно-психологические).
Предварительно следует отделить нужный нам обобщённый концепт среды как изменяющегося во времени континуума характеристик от широко распространённого неспециализированного словоупотребления. Будем понимать под средой совокупность условных "точек", каждой из которых поставлен в соответствие некоторый характеризующий её
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.