ЕЛЕНА САФРОН
История возникновения жанра «славянской» фэнтези
Особенности национальной мифологии
НАЗВАТЬ ТОЧНУЮ ДАТУ зарождения «славянской» фэнтези сложно; Е. Гарцевич в одной из своих статей высказывает идею о том, что её автором является сам народ, так как уже в фольклорных сказках и былинах присутствуют все жанровые признаки: герои-богатыри, злодеи (Кощей Бессмертный), также сюжет часто строится по формуле квеста («Пойди туда, не знаю куда»)1. По нашему мнению, данное высказывание применимо ко всей фэнтези вообще, в независимости от национальной принадлежности, так как в какой бы стране произведение не было написано, его фольклорно-мифологиче-ская основа всегда очевидна. Мы же ставим перед собой цель выяснить, когда русские писатели обратились к фэнтези, построенной именно на основе мифов и легенд славянского народа.
Писатель-фантаст Д. М. Дудко (псевдоним Д. Баринова) утверждает, что этот жанр на сегодняшний день имеет уже двухсотлетнюю историю, которая началась с таких переводных рыцарских романов как «Бова Королевич» и повести о Еруслане Лазаревиче2. Не соглашаясь с мнением Д. Баринова, особо подчёркиваем словосочетание «переводные романы». Переводное произведение изначально не является оригинальным — оно лишь адаптировано к славянской традиции, но не славянское по своей сути.
При анализе мифологического материала, положенного в основу «славянской» фэнтези, необходимо учитывать тот факт, что мифология славян в корне отличается от традиционных верований других народов. Дело в том, что письмен-
ность появилась только с приходом новой религии, а христианские книжники не стремились записывать враждебные им языческие убеждения3. Более того, существование многих богов славянского пантеона ставится под сомнение. Характерными примерами таких персонажей являются Мара, Купала, Лада, Леля и т. д.4
Следовательно, перед авторами «славянской» фэнтези стоит особенно сложная задача: они не имеют возможности напрямую заимствовать мифологические образы, но вынуждены воссоздавать их с помощью собственной фантазии, ориентируясь только на отрывочные факты.
Несмотря на всю неоднозначность мифологической традиции в нашей стране, интерес к её изучению никогда не ослабевал.
Обращение к славянской культуре стало популярным в период особого интереса к отечественной истории. У истоков новой русской литературы, рассматривающей вопросы о верованиях и быте наших предков, стоят такие авторы, как В. К. Тредиаковский, М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков и т. д. В 1760 г. языческая мифология — «славенское баснословие» — сформировалась в самостоятельный предмет литературы5.
Подробно отечественная демонология была охарактеризована уже в 1786 г. М. И. Поповым в «Описании древнего языческого баснословия, собранного из разных писателей»6. Эта работа долгое время служила справочным материалом для многих русских авторов, к тому же и сам М. И. Попов использовал мифологические элементы в «Славянских древностях, или Приключениях славенских князей» (1770-1771).
«Славянская» фэнтези на сегодняшний день становится всё более популярной. Возникает вопрос: является ли рождение данного жанра внезапной данью зарубежной моде или это вполне закономерный процесс, причину протекания которого стоит искать в национальном литературном прошлом?
Елена Александровна Сафрон, старший преподаватель кафедры скандинавской филологии ФГБОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет», кандидат филологических наук
#18 [204] *2013 Д ЛО |
Наряду с М. И. Поповым в XVIII в. к фантастике обращались также такие прозаики, как М. Д. Чулков и В. А. Лёв-шин. Отдельные сюжеты из волшебно-авантюрных повестей В. А. Лёвшина, в частности из «Русских сказок, содержащих древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие оставшиеся через пересказывание в
памяти приключения» перешли в лубок и были использованы А. С. Пушкиным в поэме «Руслан и Людмила».7 Такие персонажи повестей, как Василий Буслаев, Тугарин, Добрыня Никитич, Алёша Попович, соответствуют традиционному представлению о европейском «странствующем рыцаре». Однако в повестях нет почти ничего собственно славянского, кроме отдельных имён богов: Перун, Чернобог и т. д. Перед нами подражание западноевропейскому рыцарскому роману, поэтому говорить о зарождении в творчестве писателя нового для русской литературы жанра «славянской» фэнте-зи не представляется возможным.
М. Д. Чулков в «Пересмешнике, или славенских сказках» (1789) так же, как и В. А. Левшин, не делает попыток глубоко погрузить читателя в мир славянской культуры, однако часто вводит в текст упоминания имён славянских божеств, что, видимо, считает достаточным для создания национального колорита.
Тем не менее вклад В. А. Левшина, Д. М. Чулкова и М. И. Попова в развитие отечественной фантастики нельзя недооценивать: копируя стиль традиционно-
Библиотечное Д Л О
го рыцарского романа, они украшали текст компонентами устной национальной традиции. Творчество этих писателей является неотъемлемой частью истории российской фантастики.
Элементы славянской мифологии облекаются не только в прозаическую форму, но и в стихотворную: А. Н. Радищев начинает писать поэму «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам» (1800). На её страницах появляется Перун, владыка ада Ний, Чернобог: Тьмы врагов мы Истребили
И их души вероломны <...> Отослали
В царство Ния <...> Вои радостно воспели Песни яру Чернобогу". В этой поэме, так же как и в «Путешествии из Петербурга в Москву», автор смотрит на языческую традицию, как на очаровательное, но бесконечно далёкое прошлое, а сказка противопоставляется серой реальности9.
Даже краткий обзор творчества русских писателей XVIII в. в полной мере показывает возросший интерес к национальному началу, который был обусловлен потребностями эпохи просвещения. Мифы начинают осознаваться как народное достояние, что и подготавливает почву для создания будущих произведений фэнтези. Теперь, как полагает В. В. Сдобнов, смех над языческими традициями в литературе постепенно стихает, так как «смеяться над "баснословием" — значит смеяться над предками»10. Следовательно, меняется и отношение к фантастике — от иронического до ува-жительного11.
По мнению Б. Невского, к фэнтезий-ному жанру в XIX в. обращается забытый ныне писатель А. Ф. Вельтман в романах «Кощей Бессмертный» (1833), «Святославович, вражий питомец» (1835)12. В данной ситуации можно лишь отчасти согласиться с мнением Б. Невского, так как роман «Кощей Бессмертный» имеет только один фантастический элемент — волшебную траву эмшан: кто понюхает эту траву, во всём поддерживает её обладателя. Образ же самого Кощея Бессмертного рождён чрезмерно богатой фантазией одного из героев и как самостоятельный персонаж в романе не фигурирует.
Отнести А. Ф. Вельтмана к зачинателям жанра мы не можем также и потому, что «Святославич» не имеет сквозного сюжета, линии героев прерывисты, писатель часто переключает внимание с одного персонажа на другой, что не позволяет связывать повествование в единое полотно. По замечанию современников писателя, «Ошеломляющая пестрота, сложность содержания, явившиеся неотъемлемой частью поэтики вельтмановского повествования, произвели в конечном итоге обратное впечатление» 13.
В качестве компонента предыстории жанра «славянской» фэнтези можно рассматривать и поэму А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» (1820). Так, Ю. Р. Белова обращает внимание критиков анализируемого жанра на то, что сюжет поэмы соответствует фэнтезийному сюжету: герой спасает княжну, ему противостоит укравший её «волшебник
страшный Черномор», при этом у каждого антагониста есть наставник-помощник. Советчиком Руслану становится старец, который предсказывает его дальнейший путь и предрекает победу над злом; его соперникам Рогдаю и Фар-лафу помогает злая колдунья Наина14. Тем не менее отнести поэму к «славянской» фэнтези мы не имеем права, так как произведение написано тогда, когда данный жанр в литературе вообще не существовал. Ошибка Ю. Р. Беловой заключается в том, что она вычленяет именно фэнтезийный сюжет, но сюжет может быть гораздо древнее жанра. Кроме того, особое значение имеет и цель, которую преследует А. С. Пушкин при введении в текст поэмы фантастических элементов: поэта интересует не сама фантастика, но то, как она помогает ему в построении любовной линии главных героев.
Повесть Н. В. Гоголя «Вий» (1835) также можно отчасти причислить к «славянской» фэнтези: в основе про-
#18[204]*2013
изведения положен мотив популярной украинской былички о смерти ведьмы и об отмаливающем её грехи парубке15 и авторская мифологема Вия, выстроенная с опорой на отдельные признаки различных персонажей славянской мифологии, которые обладают общей
функцией16.
Предвестником жанра фэнтези также является роман А. В. Амфитеатрова «Жар-цвет» (1910). Как утверждает сам автор, увлечение фольклором побудило его к написанию книги, в которой центральной идеей будет выступать «легенда о сверкающей тайне молниеносного папоротника».1'' Однако говорить о едином полотне произведения сложно, так как каждая из двух частей «Жар-цвета» представляет собой самостоятельное произведение, связанное между собой только фигурой главного героя — графа Гичовского.
Особую роль в развитии анализируемого жанра сыграл А. А. Кондратьев с романом «На берегах Ярыни» (1930), повествующий о жизни нечистой силы среди людей. Писатель создаёт замкнутую фантастическую вселенную, где люди живут в одном времени-пространстве со сверхъестественными существами. Вполне возможно, что если бы не фрагментарность повествования, мы бы могли отнести А. А. Кондратьева к основателям анализируемого жанра.
В. Л. Гончаров в статье «Русская фэн-тези — выбор пути» настаивает на том, что «славянская» фэнтези берёт своё начало в повести М. Г. Успенского "Устав Соколиной Охоты"» (1988).18 Нам кажется, что это заявление не соответствует истине: в фэнтези всегда присутствует элемент чудесного, в повести же ничего фантастического нет. Термин «славянская» носит слишком обобщённый характер. Действие на фоне Москвы времён царствования Алексея Ми
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.