Социология культуры
© 2003 г.
М. В. РАБЖАЕВА, В. Е. СЕМЕНКОВ
КАКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ У ЖИТЕЛЕЙ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА?
РАБЖАЕВА Марина Викторовна - преподаватель факультета социологии Санкт-Петербургского университета. СЕМЕНКОВ Вадим Евгеньевич - кандидат философских наук, доцент указанного университета.
Санкт-Петербург или Ленинград?
Петербуржцы, ленинградцы, питерцы, и рядом - Санкт-Петербург, Петербург, Ленинград, Петроград: являются ли эти самоименования и имена равноценными и равнозначными? Если да, то почему большая часть приезжих и гостей называют город Ленинградом? Не менее важен и второй вопрос: почему ленинградцы "сдали" имя своего города, позволили его переименовать? Сразу оговорим, что для нас это - два разных вопроса. Первый - вопрос наличия социального смысла в именовании города. В то время как переименование - вопрос политической манипуляции того времени, когда страна "проголосовала" за смену режима...
Рассматривая вопрос о причинах упорного отстаивания прежнего названия города (Ленинград) со стороны приезжих, сразу отметим, что дело не в политическом противостоянии Санкт-Петербурга и Ленинграда, которое задавалось и задается извне, а в том, что только имена "Ленинград" и "ленинградцы" имеют одноязычный, явный и внятный социальный смысл, смысловую наполненность. В то время как понятие Санкт-Петербург, петербужцы, питерцы -проблематичны и проблематизированы. Когда мы говорим: "Санкт-Петербург" - о каком городе речь? О какой временной эпохе? Если сравнить с Москвой, то ее идентичность, конечно же, строилась/осознавалась постепенно, она прерывалась, но эта прерванность осуществлялась в отдаленные от нас эпохи: при Петре I, в революционную эпоху, когда было время на осознание, интерпретации и интеграцию интерпретированных значений в массовое сознание. Существенно, что московская столичная идентичность оставалась неизменной на протяжении последних 70 лет. Эта идентичность как стойкий и стабильный феномен сформировалась к 30-м гг. XX в. (по воспоминаниям москвичей, письмам Шолохова о Москве, фильмам и книгам о Москве становится ясно, что к 30-м гг. - это уже столичный город.)
Факт непрерывности московской идентичности позволял интегрировать и наполнять смыслами выборочные ряды московских символов/фактов как допетровского, так и досоветского времен. Уже из указанного видно, что петербургская и московская идентичности - два разных способа освоения/присвоения города. Московская региональная идентичность и самоназвание жителей этого города не менялись на протяжении веков, в то время как Петербург переименовывался несколько раз, менялось самоназвание жителей города, не говоря уже об особенностях и специфике социальной структуры города и его месте в истории России.
Довоенные лики петербургской идентичности
Чтобы разобраться в этом калейдоскопе именований жителей и их региональной идентичности, следует обратиться к истории. Петербург строился, осуществлялся и существовал (да и ныне этот изначально заданный импульс жив) как имперский город. Именно этот, державный аспект всегда подчеркивался в истории города и особенно в русской литературе XVIII - начала
XIX вв. [1]. При этом, изначально, ни о какой петербургской региональной идентичности или хотя бы региональной особости города, речь не шла. Начало осознания/рефлексии особости Петербурга происходило с середины XIX века, когда в рамках создания массовой литературы и публицистики, вернее социальной беллетристики, происходила рефлексия города как города масс, горожан, плебса, а не аристократии. Начиная с конца 30 - начала 40-х гг. XIX в. в печати появляются статьи - зарисовки, альманахи, сборники, в том числе и знаменитая "Физиология Петербурга" [2], в которых происходила рефлексия повседневности Петербурга и петербургской "непарадной" жизни. Не случайно Некрасова и его соратников обвиняли в намеренном, буквальном "очернении" города: "Неужели в Петербурге... нет прекрасных зданий, изящных вещей, лиц и предметов,. это не физиология Петербурга, а физиология петербургской черни." [3]. Надо сказать, что в русской литературе еще до "Физиологии Петербурга" существовали тексты, указывавшие на эту тему разрыва массового, маленького человека и имперского города ("Медный всадник" и "Пиковая дама" А. Пушкина, "Невский проспект" Н. Гоголя и др.), но только с 40-х гг., после некрасовского сборника появляются тексты, сфокусированные на жизни петербургских горожан: "Петербургские вершины" Я. Буткова, "Обыкновенная история" И. Гончарова, "Бедные люди", "Преступление и наказание" Ф. Достоевского и другие. Этот небольшой экскурс в историю литературы нам очень важен для понимания темы петербуржества [4].
Итак, к концу XIX века сформировались, вернее явно отрефлексировались в массовом сознании два лика Петербурга: Петербург как город изначально державный, парадно-имперский, и Петербург как массовый город, где горожане "зажаты" имперскостью и роскошью, парадностью.
В 20-е гг. XX века Н.П. Анциферов ставит задачу осознания особости города, его genius loci, через ".пристальный, анализирующий и синтезирующий взгляд". [5]. Необходимость выработки целостного взгляда на город вызвана практической задачей, стоявшей перед Н.П. Анциферовым: создание экскурсионного дела [6] в послереволюционном Петрограде и налаживание экскурсий, доступных учащимся и пролетарским массам города. Для Н.П. Анциферова важно определить город, его место в культуре и истории России, вопросы же идентичности горожан -жителей Петербурга его не волнуют. Примечательно, что Н.П. Анциферов (1889-1958) всегда считал себя "петербуржцем" [7], а не питерцем и не ленинградцем.
Досоветская петербуржская идентичность, как и идентичность любого крупного города Российской империи, была разнородной и разновременной, только многократно увеличенной в силу столичности города. Петербурговед Н. Синдаловский иллюстрирует эту ситуацию цитатой из повести Л. Борисова "Волшебник из Гель-Гью": "Был поздний холодный вечер. Питеряне в этот час ужинали, петербуржцы сидели в театрах, жители Санкт-Петербурга собирались на балы и рауты." [8]. В этой цитате социальная стратификация жителей города проиллюстрирована наглядно: "питеряне" или питерцы - пролетариат и пролетаризированный горожанин; "петербуржцы" - интеллектуальная элита и интеллигенты; "жители Санкт-Петербурга" - столичная светская элита и сопутствующая ей тусовка. После переименования в Петроград (1914-1924) имя города наполнялось новыми смыслами, а затем и памятью революции и победившего пролетариата. Причем, разведение понятий "петербуржец" и "питерец" ("петроградец") становилось еще рельефнее, четче, осознаваемо и осознанно социальным. "Петербуржцы" - те, кто принадлежал или относил/соотносил себя с потерянной элитарной культурой Российской империи. "Питерцы" - те, кто соотносил себя с массовым горожанином, пролетарием и пролетаризированным слоем.
В послереволюционном Петрограде петербуржцами стали считать(ся) всех "бывших", вне зависимости от их реальной принадлежности к интеллектуальной элите Российской империи, в то время как питерцами - пролетариев и всех пролетаризированных горожан. Понятие питерцы поддерживалось идеологически и имело вполне внятный смысл: питерцы, конечно же -жители города, но конкретнее - это рабочие знаменитых питерских заводов. И именование города - Петроград вполне внятно коррелировало с индустриальным ресурсом, рассматривавшимся партийными идеологами как главный ресурс города. Они же девальвировали ресурс (петербургской) культуры как "надстроечный", "несерьезный", требующий если не замены на новую (пролетарскую) культуру, то ограничения в своих амбициях. Переименование города в Ленинград несколько сняло и смягчило эту изначальную раздвоенность и противопоставленность символов и самоименований Петрограда.
Блокада и новая идентичность
Доблокадный Ленинград был городом социально не однородным, своего рода анклавом для не интегрированных советским режимом "обломков" российской империи. И петербургская, и питерская идентичности постепенно утрачивались, выветривались под напором миграций и посте-
пенной интеграцией "бывших". Но ее окончательному "выведению" способствовала блокада, которая "спаяла" социальную структуру города.
Тут стоит уточнить: питерская (идентичность пролетарская и пролетаризированных "низов" города, поддержанная советской идеологией) и петербургская (как элитарная, вернее претендующая на элитарность) идентичности в силу их классовой враждебности были явными признаками социальных групп ленинградских горожан в доблокадное время. После же блокады и войны эти внешние черты изначально "чуждых" социальных групп перестали восприниматься горожанами враждебно и настороженно. Имела место социальная терпимость к внешним признакам маркировки имперских сословных групп и их "обломков" . Дело в том, что в довоенное/добло-кадное время именно сословная идентичность была одним из самых высоких социальных барьеров в обществе, в отличие от возрастной, гендерной, национальной и иных видов идентичностей (понятно, что в разные моменты жизни социума актуализируются разные виды идентичностей). Эти социальные барьеры между остатками/обломками социальных сословий российской империи были частью идеологического и социального проекта советского пролетарского государства, когда "бывшие" поражались в правах, ограничивались в доступе к образованию, к работе, подвергались фрустрации. После войны, в целом в стране, эти социальные барьеры были сняты; одновременно, общий военный опыт, а затем опыт победы, способствовали уменьшению враждебности к "бывшим". В Ленинграде же блокадный опыт, как особый опыт коллективной жизни в экстремальных условиях способствовал увеличению эмпатии горожан друг к другу.
Внешне сторонними наблюдателями (приезжими, гостями города) эта терпимость и эмпатия воспринимались как особенность региональной идентичности ленинградцев: чопорность, церемонная вежливость в сочетании с приветливостью и почти гротескной готовностью прийти на помощь. Так мы выходим на тему блокады при разговоре об идентичности наших горожан.
Представляется верным замечание
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.