Книжное обозрение
© 2013 г.
Casula Ph. HEGEMONIE UND POPULISMUS IN PUTINS RUSSLAND. EINE ANALYSE DES RUSSISCHEN POLITISCHEN DISKURSES. TRANSCRIPT VERLAG. BIELEFELD, 2012 (Казула Ф. Гегемония и популизм в путинской России. Анализ русского политического дискурса. Билефельд, 2012).
Книга швейцарского социолога Филиппа Казулы открывает новую страницу в изучении западными экспертами российской политики. Западные исследования России начала XXI в. столкнулись с тем, что объяснительные возможности используемой ранее "транзитологической парадигмы" исчерпали себя. По мнению Ф. Казулы, требуются новые подходы и ракурсы (с. 34). Например, "дискурсивная парадигма", способная охватить российскую политическую трансформацию в комплексном и многоплановом формате (с. 37).
Среди подходов к современному дискурс-анализу автор выделяет три основных направления: структурное, герменевтическое (интерпретативное) и с позиций гегемонизма. В первом случае главное внимание уделяется устойчивым, повторяющимся структурам. Во втором - реконструкции "интерсубъектного знания". В третьем - главный интерес составляет поиск "господствующих дискурсивных формаций". Именно этот подход использован автором исследования.
По мнению автора, концепция гегемонии в современном дискурс-анализе, наиболее ярко представленная работами Э.Лаклау и Ш. Муфф1, позволяет выйти непосредственно на уровень макросоциологического анализа, без обращения к специфическим лингвистическим инструментам и процедурам языкового и микросоциологического анализа (с. 78-79). Ядром аналитической стратегии в этом случае является "деконструкция и дискурс-анализ". "Деконструкция позволяет локализовывать логики и механизмы противоречий, распространенных в дискурсе, а дискурс-анализ предоставляет в распоряжение деконструкции политические концепты" (с. 79). Непосредственный исследовательский материал при таком подходе составляют опубликованные тексты и высказывания.
Ф. Казула останавливается на методах отбора текстов, представляющих различные типы дискурсов. В частности, он выделяет три их типа: официальный политический дискурс, представляющий позиции власти; расширенный политический, где сталкиваются интересы власти, мнения системной оппозиции, независимой прессы и околовластной общественности; маргинальный, выражающий, в основном, автономные от власти позиции различных общественных групп.
Автором выполнен анализ текстов всех трех типов дискурса в интервале 20002008 гг. В анализе выделяются три фазы: 1) выявление базовых дискурсов/проблем периода, предшествующего "путинской" эпохе; 2) идентификация и исследование как "претендующего на гегемонию" официального политического дискурса собственно "путинского" периода; 3) исследование позиций оппонентов официального дискурса, образующих публичное пространство противников политической "гегемонии".
Годы, предшествующие "путинской" эпохе (1980-2000 гг.), по мнению автора, стали периодом "дислокации"/дестабилизации советского политического дискурса в двух аспектах советской идентичности - политической и национальной. В отношении и того, и другого Казула выделяет три идеально-типических дискурса: "перестройка", "демократы" и "национал-консерваторы" ("патриоты"). В рамках каждого из них
1 Laclau E., Mouff C. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. London: Verso. 2001 [1985].
артикулировалось множество различных позиций и требований, часто весьма противоречивых. Но все они, так или иначе, демонстрировали кризис советской идентичности и всего символического репертуара СССР. Вместе с тем они демонстрировали и "начало формирования новой конфигурации ценностей, норм, смыслов и символов" (с. 128). Автор дает детальный анализ текстов. В частности, работ и высказываний М.Горбачева (дискурс "перестройки"), В. Лукина и А. Козырева (дискурс "демократов"), А.И. Солженицына и ряда писателей "патриотического направления" (дискурс "национал-консерваторов" и "патриотов").
Вся работа подчинена исследовательской стратегии автора. С ним можно дискутировать, предлагать другие версии и акценты. Но эффективность предложенного Казулой политического анализа СССР периода перестройки и начала радикальных реформ, очевидна, особенно, в контексте публикаций по данной тематике в западной политической науке. Предложенные выводы и оценки расширяют знания о политических процессах того периода. Так, например, среди этих выводов обнаруженная зависимость политической идентичности от доминирующих представлений об идентичности национальной (с. 129) или положение о том, что "текучесть'/неопределен-ность политического концепта "демократии" в тот период в значительной мере была обусловлена поисками околовластными идеологами "особого пути" и политического устройства для России (с. 128).
Автор делает важный вывод - появление нового дискурса "государственников" (statists), который датируется второй половиной 1990-х гг. (с. 107-110, 123-128). Именно с его появлением автор связывает формирование в дальнейшем официальной идеологии "путинской" эпохи.
В становлении официального, претендующего на идеологическую гегемонию дискурса, автор прослеживает два этапа. На первом этапе этот дискурс формируется, в основном, за счет заимствования и комбинирования требований альтернативных дискурсов. Например, в программных документах "Единой России" обнаруживаются фрагменты из "патриотического" и "демократического" дискурсов. Группируя и адаптируя их применительно к собственным целям, "партия власти" стремится позиционировать себя в духе "ответственной политической силы", стоящей над разногласиями, конфликтами, идеологическими мифами, и представляющей реальные нужды широких слоев населения в сочетании с интересами государства (с. 134-142). Те же тенденции проявляются и в выступлениях В. Путина перед Федеральным Собранием. Автор выделяет и анализирует в них базовые, постоянно повторяющиеся требования, образующие "каркас" официального дискурса: "стабильность", "сильное государство", "демократия и гражданское общество", "единство страны", "эффективность и конкурентоспособность", "достойное место России в мире" и другие (с. 159-174).
На следующем этапе (с 2004 г.) часть элементов объединяются в относительно более устойчивую конструкцию "суверенной демократии", которую автор называет "узловой точкой" (point de capiton/nodal point) официального дискурса (с. 179-195).
Появление в официальном дискурсе концепта "суверенной демократии" автор связывает с влиянием двух факторов - проблемы цветных революций на постсоветском пространстве и преемственности власти после второго президентского срока В. Путина. Они вызвали "дислокацию"/дестабилизацию официального политического дискурса и потребовали усиления его гегемонного характера с тем, чтобы зафиксировать представление о безальтернативности политического режима.
Формирование желаемых свойств концепта "суверенной демократии" Казула прослеживает, в основном, на материале статей и выступлений В. Суркова, а также ряда других интерпретаторов официально-властного дискурса (В. Никонов, Г. Павловский, Л. Поляков и др.). При этом сам автор не считает, что "суверенная демократия" является полноценной идеологической конструкцией - последовательной идеей или подменяющим реальность "мифом"; она обладает лишь отдельными ее чертами (например, сплачивающими компонентами). Для характеристики этой конструкции автор исследования считает более подходящим использовать понятие Э. Лаклау "цепь эквивалентности" (chain of equivalence), означающее дискурсивную конструкцию, стремящуюся преодолевать диссонансы, "сцепляя" разные элементы. В данном случае "идеологическому" дискурсу противопоставляется "конструктивно-механический" официально-властный дискурс.
В содержательном плане концепт "суверенной демократии", по мнению автора, "совершенствует"/усиливает официальный дискурс в части четырех тем: отечествен-
ной демократии; отношений с Западом; деидеологизации и прагматизации политики; единства страны и социальной солидарности (с. 196).
Естественно, что никакой анализ не свободен от ряда дискуссионных моментов. Например, автор проводит параллели между концептом "суверенной демократии" и идеями немецкого политического мыслителя середины ХХ в. К. Шмитта и задает вопрос: не является ли В. Сурков "русским Карлом Шмиттом"? (с. 222). При всех оговорках, которые делает автор, это сравнение выглядит вполне иронически. При наличии некоторых сходств и тематических ассоциаций озарение Суркова по части "суверенной демократии" едва ли можно причислить к интеллектуальной традиции европейского радикального консерватизма. Хотя заигрывания "Единой России" с консерватизмом и имели место, но не с его радикальной версией. Попытки же придать радикализм официальному политическому дискурсу (акции движений "Молодая гвардия Единой России", "Наши" и пр.) принимали, как правило, искусственный, фарсовый, а то и балаганный характер.
Казула анализирует и дискурс оппонентов официальных властей. Делается это тщательно и объективно, опираясь не только на материалы оппозиционных СМИ и высказывания оппозиционных политиков, но и подкрепляя его авторскими интервью с представителями интеллигенции, критически настроенных в отношении правящего режима. Картина этих настроений получилась, на наш взгляд, достаточно точной. При этом оценки оппозиционного дискурса выглядят скорее критическими, чем комплиментарными. В требованиях этого дискурса автор обнаруживает признаки маргинальности, вторичности, неспособности противопоставить гегемонии властного дискурса действенную альтернативу (с. 310-312). Конечно, следует помнить, что эти констатации относятся к периоду двух первых президентских сроков В. Путина (20002008 гг.), и не затрагивают "медведевского" периода и последующего подъема про-тестной волны 2011-2012 гг. Здесь оценки могли быть, вероятно, уже иными.
В заключительной части книги анализируется "популизм" как элемент официального политического дискурса. Здесь Казула следует идеям Э. Лаклау, согласно которым "популизм" - есть результат кризиса институтов политического представительства, их
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.