Колодец двора - метафора А. Блока и В. Ходасевича
© Л.Л. БЕЛЬСКАЯ, доктор филологических наук
В статье дается сопоставительный анализ двух стихотворений на одну тему и с одинаковым названием «Окна во двор», написанных двумя русскими поэтами ХХ века - А. Блоком и В. Ходасевичем. Оба поэта обращались к петербургскому мифу и к традициям Некрасова, разрабатывая метафору «колодец двора».
Ключевые слова: стихотворения «Окна во двор» А. Блока и В. Ходасевича, метафора двор-колодец, антитеза, мотив самоубийства.
Все, кто жили или бывали в Санкт-Петербурге или в Ленинграде, видели знаменитые дворы-колодцы, образованные тесно стоящими многоэтажными доходными домами, построенными в Х1Х веке для сдачи в наем бедным горожанам. Это уникальная достопримечательность Петербурга, которая отсутствует в обычных российских городах, просторных и раздольных, где не надо было экономить место для застройки. В таких петербургских домах селились ремесленники, мелкие чиновники и торговцы, рабочие и студенты. Там обитали «бедные люди» и «униженные и оскорбленные» Достоевского, а также многие персонажи «городских» стихов Некрасова.
В некрасовских циклах «На улице» (1850), «О погоде» (1858-1859) и в стихотворении «Утро» (1874) описаны городские будни, жизнь трудового люда в таких домах: «петербургский бедняк» несет на спине дрова на чердак; «Где-то в верхнем этаже раздался выстрел - Кто-то покончил с собой»; слышится «детей раздирающий плач»; люди тут мрут, «как в холеру»; по окнам струятся слезы от тумана и дождей. А во дворах «понуканье измученных кляч», «пронзительный вой» шарманки, «смрад и копоть», шум, крики, давка, грохот: «В нашей улице жизнь трудовая: / Начинают ни свет ни заря / Свой ужасный концерт, припевая, / Токари, резчики, слесаря» (Сумерки).
Через полвека петербургская тема Некрасова (угрюмый, гнилой город, мутные, ветреные, темные и грязные дни) зазвучит в цикле А. Блока «Город» (1904-1908): «железно-серый» город, «хмурая столица», чердаки и крыши; во дворе «забитая лошадка бурая», шарманщик с плачущей
шарманкой и посиневший, дрожащий от холода мальчик. Так и кажется, что Блок откликнулся на некрасовские строчки: «Глядишь в небеса, / Но отрады не встретишь и в небе», начав свои «Окна во двор» так: «Одна мне осталась надежда: / Смотреться в колодезь двора».
И вслед за этой несбывшейся надеждой - взгляд вверх, на светлеющее небо, «рассеянный свет утра», и тоже нет отрады на душе. Встречая у окна рассвет, герой замечает забытые «желтые свечи в чьем-то окне», а в своей комнате - догоревшую свечу и сравнивает себя с холодным, тусклым «зимним солнцем»: «совсем я на зимнее солнце, на глупое солнце похож».
Главное отличие блоковского «мещанского житья» (стихотворения «В октябре», «Окна во двор», «Хожу, брожу понурый...», «Я в четырех стенах...») от некрасовского в том, что оно показано не во внешних, бытовых подробностях, как у Некрасова («железной лопатой» «мостовую скребут»; клячонка, «полосатая от кнута»; дворник колотит вора), хотя зрелый Блок их не избегал («Голодная кошка прижалась / У желоба утренних крыш»), а изнутри - в судьбе и переживаниях лирического героя (alter ego автора). Это он, «убитый земной заботой и нуждой», загнан на чердак; умирает от тоски и одиночества, бродит «один в своей норе». Это он вслушивается в стук маятника и думает о смерти, в то же время мечтая о «свободной доле» и о любви. Там, во дворе, есть окна, в которые он заглядывает: не блеснет ли в них свет: «Одна, одна надежда / Вон там в ее окне. / Светла ее одежда, / Она придет ко мне» («Хожу, брожу понурый.»).
Может быть, тогда и в его комнате станет светло?
В какой-то момент герою чудится, что его «звезда счастливая» не канула навсегда в стакане вина, а вернулась к нему - и душа его воспрянула:
И жизнь начнется настоящая, И крылья будут мне! (...)
Познал, познал свое могущество! Вот вскрикнул ... и лечу!
Лечу, лечу к мальчишке малому, Средь вихря и огня.
Всё, всё по-старому, бывалому, Да только - без меня.
(В октябре)
Что это, если не мысли о самоубийстве? Не случайно в блоковском дневнике этих лет появляются такие записи: «Надо признаться, что мысль о самоубийстве - бывает баюкальная, ярче всех»; «Мне важнее всего, чтобы в теме моей услышали реальное и страшное memento mori».
Дворы-колодцы в виде метафоры колодцы земных городов упомянуты Блоком и в цикле «Заклятие огнем и мраком» (1907) в обобщенном плане и в контексте с антитезами:
Принимаю, пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
(«О, весна без конца и без краю...»)
Вскоре после смерти А. Блока В. Ходасевич, уже уехавший в эмиграцию, написал по мотивам блоковского «Города» свои «Окна во двор» (1924), выбрав тот же стихотворный метр - амфибрахий (но не 3-стоп-ный, а 4-стопный, с отступлениями): «Несчастный дурак в колодце двора / Причитает сегодня с утра». Правда, у окошка сидит не лирический герой, а глухой жилец, «зачарованный» своей тишиной.
Сценки-зарисовки Ходасевича скорее похожи на некрасовские, только происходят они не во дворе, а в квартирах, окна которых выходят во двор. И вместо торгашей, дворников, воров, извозчиков, ремесленников фигурируют в них старик, забивающий в стенку гвоздь; гость, идущий по лестнице; актер, в шестнадцатый раз репетирующий роль умирающего героя; папаша, ругающий своего сына. И гремят взамен рабочих инструментов «кастрюли, тарелки, пьянино». Но есть и почти некрасовские персонажи: «крикливые ребята», которых баюкают няньки (у Некрасова «И детей раздирающий плач / На руках у старух безобразных»); покойник, лежащий на постели, в цветах, с подвязанной челюстью и медяками на глазах (у Некрасова - рядом с умершим лежит «на красной подушке» орден Святой Анны первой степени); девчонка, которую тащат на кровать, а «ей надо сначала стихи почитать, потом угостить вином» (некрасовская же «проститутка домой на рассвете поспешает, покинув постель»).
Конечно, у Ходасевича более смягченные картины и жители, более зажиточные. Ведь это не петербургские трущобы, а парижские многоквартирные дома, расположенные не на окраине, а в центре города. Но финал не менее безысходный и безотрадный, хоть и не социальный, как у Некрасова («словно цепи куют на несчастный народ»), а по-бло-ковски символичный: «Вода запищала в стене глубоко: / Должно быть, по трубам бежать нелегко, / Всегда в тесноте и всегда в темноте, / В такой темноте и в такой тесноте!».
«Темнота» и «теснота» - паронимы, повторенные дважды, - символизируют трагическую сущность самой жизни, замкнутой во времени и пространстве, монотонной, подневольной, беспросветной.
В другом стихотворении Ходасевича «Было на улице полутемно» (1922) возникает еще один блоковский мотив - полет-падение из
окна, но не в воображении лирического «Я», а как реальное самоубийство:
Стукнуло где-то под крышей окно! Свет промелькнул, занавеска взвилась, Быстрая тень со стены сорвалась. Счастлив, кто падает вниз головой: Мир для него хоть на миг - а иной.
Концовка поражает своей неожиданностью и парадоксальностью. Если некрасовский самоубийца застрелился, и поэт просто констатирует этот факт («раздался выстрел - Кто-то покончил с собой»), то Блок и Ходасевич стремятся представить себе, что испытывает и переживает человек, решившийся на такой отчаянный шаг, за мгновение до смерти: для одного это упоение и восторг («вихрь и огонь»), но одновременно понимание, что без него ничего не изменится и все останется «по старому, бывалому», а для другого мир хотя бы на краткий миг предстанет иным.
Так преобразуется и преображается петербургский миф у разных поэтов. И Ходасевичу парижские многоэтажки для бедняков напоминали питерские дворы-колодцы, некрасовские и блоковские стихи о Санкт-Петербурге.
Цфат, Израиль
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.