ИРИНА ЕРЫКАЛОВА
«Конец
игры»
Александринском театре
Одинаковые существа
ЧЕТЫРЕ ПЕРСОНАЖА и
хор населяют этот мир. Лица клонов — хор, создающий фон. Греческий хор истолковывал события, сообщая им смысл. Хор клонов, лишь научившихся некоторым словам, радостно и бессмысленно произносит их. Неподвижность и улыбки юных лиц, поразительно сохраняющаяся на протяжении спектакля радостная энергия в выражении и блеске глаз, энергия в произнесении слов, все с одной и той же интонацией начала фразы. Но конец её и смысл не существуют. Это энергия пустоты и бессмыслицы. Кажется, тот, кто учил клонов произносить слова, был уж не человек, и грамматические согласования неверны. «Безумие!» — громко, энергично и мелодично выговаривают клоны. Соло, как вариацию, один из них произносит: «Безумие о...» «Безумие о!» — повторяет хор. С разными лицами, клоны совершенно одинаковы, как роботы: одно и то же радостное выражение лиц, движения, повороты и жесты.
«Хор клонов» — добавление, которое делают создатели спектакля к тексту пьесы С. Беккета об экзистенциальном одиночестве человека. В литературе мир одинаковых существ воссоздавался как антиутопический — «Нигде, или за пределом» С. Батлера, «О, дивный новый мир! О. Хаксли, К. Чапека, «Я, робот» А. Азимова. В 1925 г. А. Толстой написал «Бунт машин» по мотивам <^.и^.» Чапека и поместил созданных человеком искусственных существ в мир природы. Человечество гибнет, остаются на Земле лишь роботы, а последний человек —
инженер забывает формулу вещества, из которого их делали. Пьеса А. Толстого была комедией — роботы Адам и Ева находят в лесу яблоко и... мир получает продолжение.
Сэмюэль Беккет создаёт трагически умирающий мир, у которого нет будущего — мир после катастрофы. Режиссёр Терзополус актуализирует тему, превращая дом Хамма в нечто похожее на склад неудачных экземпляров завода робототехники: мешки с песком и материалом и огромный стеллаж с головами говорящих «клонов».
Слепота буквальная и метафорическая
Неподвижный в своём кресле и слепой Хамм (Сергей Паршин) не может передвигаться и видеть. Хамм слеп и буквально, и метафорически — чёрные стекла закрывают его глаза, и глаза актёра за чёрными стеклами закрыты, так он произносит свои монологи. У Бекке-та в основе катастрофы — одиночество, и Нагг и Хелл — лишь воспоминания, а Клов — зеркальное отражение его «Я», постоянно противоречащее. Экзистенциальное пространство Хамма заполнено жестоким ожиданием конца. Его имя многозначно. Оно созвучно имени библейского Хама, одного из потомков Адама, брата Ноя и отца Ханаана: потомки этого библейского героя были необыкновенно воинственны.
Хамм — писатель, и как глава маленького мира диктует ему свои законы. Человечество гибнет. Хамм в своём доме пытается сохранить жизнь. Он выжил сам, не давая соседям «зерно из своих амбаров» и «лампадное масло для ламп». Но смерть близка, зерно больше
В Александинском театре состоялась премьера спектакля «Конец игры» в постановке Теодороса Терзополуса — экстраординарная интерпретация пьесы одного из основателей театра абсурда Сэмюэля Бек-кета. В спектакле заняты артисты Сергей Паршин, Игорь Волков, Николай Мартон, Семен Сытник и «хор клонов», сопровождающий действие.
Ирина Ефремовна Ерыкалова, кандидат искусствоведения, доцент кафедры журналистики Санкт-Петербургского института гуманитарного образования
#24 [234] 2014 Д ДО ^
не прорастает. Он заставляет слугу смотреть в подзорную трубу «на Землю», на море, наблюдать за гибелью соседей и природы и, уже ослепший, ждёт смерти своей, Нагга, Хелла и Клова. Он отказался когда-то спасти ребёнка и теперь рассказывает этот случай как эпизод своего романа. Он желает избавиться от «родителей», велит слуге: «Запри их!» — и ждёт их смерти. Он бесчеловечен. Человек ли он? Человек. Кажется, сбой в нравственности человека повлиял на сбой в технологии и «генетической» программе «клонов».
Хамм жесток. И всё же — жаль человека!
С птицей в руке
Слуга и собеседник Хамма — Клов в исполнении Игоря Волкова — трагическое отражение «человеческого». Он появляется на сцене с символической чёрно-красной птицей на левой руке. Клов несколько затруднён, как робот, в движениях и жестах, но подвижная мимика его лица отражает все эмоции, весь «эмоциональный текст» разговора. Только что возражавший, слуга мгновенно соглашается с хозяином. «Я уйду!» — обещает Клов: на лице надменность и высокомерие. «Нет, ты не сможешь уйти, не сможешь убить меня, — утверждает слепой в кресле. — Ты останешься!» «Я останусь!» — соглашается Клов: страх и отчаяние на лице и в глазах, трагически подняты брови. Лицо его выбелено, и он время от времени застывает с неподвижной улыбкой на лице.
В разговорах Хамм и Клов часто противоречат друг другу как плюс и минус, как тезис и антитезис, но в их диалоге никогда не рождается синтез — продолжение, смысл. Клов — как часть больного сознания, не способного справиться с реальностью, он лишён собственной воли. В одной из последних сцен Хамм, смеясь, пытается усадить Клова на своё место в кресло, но это пугает слугу — он сопротивляется и испуганно втягивает голову в плечи. Когда, собравшись уйти, Клов распахивает свой чемодан, из него выпадают все те же чёрно-красные птицы — птицы смерти.
Копируя жизни
Основная тема спектакля проясняется постепенно.
Неудачные копии людей копируют естественную жизнь. Хамм и Клов — хозяин и слуга. Нагг не раз обращается к Хамму с вопросом: не забыл ли он, что он его сын? Хамм постоянно рассказывает историю о ребёнке. Герои словно пытаются воспроизвести основные элементы жизни, рода, но фрагментарно и искажённо. Старики — головы, поднимающиеся над ящиками, — болтают о старческой любви, повторяют бытовые фразы и названия мест, где были счастливы в молодости. Но это осколки, обрывки жизни, запечатлевшиеся в головах искусственных существ, — всё забыто, случайно, неважно. И «смерть» не на-
ступает. Старческий, стагнирующий мир неподвижен.
Нагг (Николай Мартон) рассказывает анекдот о Боге и портном. Смысл его в том, что портной, создал совершенный предмет — брюки. Но посмотрите вокруг, говорит портной: можно ли то же самое сказать о созданиях Бога и том мире, который Он создал? В спектакле, на фоне «хора клонов», место Бога занимает человек. Сцены и диалоги абсурдистской пьесы приобретают зловещий смысл — техническое вопроизведение естественной жизни может создать уродливый и страшный мир.
В русской традиции имя человека Хамма заставляет вспомнить «Грядущего хама» Дмитрия Мережковского. Действие спектакля словно воспроизводит то, к чему может привести развитие науки, технологий и генной инженерии, если все их достижения окажут-
ся в руках «несовершенных» людей — тех, кто несчастен, глуп, жесток, злобен и лишь «повторяет жизнь» за лучшими. Иллюстрируя эту возможность, «хор клонов», энергично артикулируя, озвучивает ругательства и вслед за тем вытаскивает и демонстрирует огромные ножи.
«Что это за слово?» — громко, нараспев, повторяют клоны фразу из мировой телеигры. Действие спектакля проясняет финал, к которому могут привести безумие атомного противостояния, способного уничтожить все живое, и ложно понятая идея абсолютного равенства. Игра уравнивает всех: и интеллектуалов, и дураков, и мошенников. «Play-play-play-play-play...» — повторяет хор клонов.
Пьеса С. Беккета была написана в 1957 году, в разгар холодной войны, после атомных взрывов 1946 года и Фултонской речи Черчилля. Спектакль Теодороса Терзопулоса через полвека показывает современный вариант катастрофы — он возможен, если кто-то, отказавшись от живого человечества, решит, подобно Господу Богу, создать «другое» — искусственное. Одиночество и расколотое сознание героев театра абсурда времен холодной войны обретает реальные причины в окружении искусственных существ XXI века.
Режиссер в интерпретации пьесы «Конец игры», кажется, прямо воплощает слова Беккета из эссе о Джойсе: «Здесь форма есть содержание, содержание форма... Её не надлежит читать — или, точнее, её надлежит не только читать. Её нужно видеть и слышать. Его сочинения не о чём-то; оно и есть это что-то».
«Конец игры» нужно видеть и слышать.
С автором можно связаться: erykalova@fromru.com
Рассказ о спектакле «Конец игры», поставленном по пьесе С. Беккета в Александринском театре г. Санкт-Петербурга. Абсурд, Беккет, театр
The author tells about the performance «Fin de partie», based on the play S. Beckett at the Alexandrinsky Theatre in St. Petersburg.
Absurd, Beckett, theatre
Д Л О #24 [234] 2014
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.