ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 5 2014
© 2014 г. П.М. АРКАДЬЕВ
КРИТЕРИИ ФИНИТНОСТИ И МОРФОСИНТАКСИС ЛИТОВСКИХ ПРИЧАСТИЙ
В статье обсуждаются морфосинтаксические признаки литовских причастий, соотносящиеся с принятыми в типологии критериями противопоставления финитных и нефинитных глагольных форм: выражение времени, согласование с субъектом, допустимость и падежное оформление субъекта и т.п. Анализ материала различных употреблений литовских причастий в позиции независимого сказуемого эвиденциальных конструкций, в функции сказуемого актантных, обстоятельственных и атрибутивных зависимых предикаций и в качестве лексического компонента аналитических глагольных форм показывает, что в разных конструкциях причастия демонстрируют существенно разную степень (не)финитности и что морфосинтаксические свойства причастий предопределяются конструкциями, в которых они выступают. Понятия «финитность» и «нефи-нитность», тем самым, являются неэлементарными и скорее эпифеноменальными.
Ключевые слова: литовский язык, причастия, критерии (не)финитности, конструкции, глагольные и именные категории
The paper discusses the morphosyntactic properties of Lithuanian participles in the light of the cross-linguistic criteria distinguishing between finite and nonfinite verbal forms, i. e. marking of tense, agreement with the subject, expression and case marking of the subject etc. An analysis of the major uses of Lithuanian participles, i. e. as independent predicates of evidential constructions, as heads of subordinate clausal arguments, adjuncts and relative modifiers, and as lexical components of periphrastic verbal forms, shows that in different constructions Lithuanian participles show varying degrees of (non) finiteness and that their morphosyntactic properties are largely determined by the constructions in which they appear. Thus, the notions «finite» and «nonfinite» are shown to be non-elementary and to some extent epiphenomenal.
Keywords: Lithuanian, participles, criteria of (non)finiteness, constructions, verbal and nominal categories
ВВЕДЕНИЕ
Данная работа посвящена признакам финитности и нефинитности причастий литовского языка в различных их употреблениях. Перед тем как переходить к собственно изложению и анализу литовского материала, необходимо остановиться на теоретических и типологических проблемах изучения финитности в современной лингвистике. Именно теоретические и методологические сложности, возникающие при применении понятия «финитность» к материалу конкретных языков, мотивируют нетривиальность поставленной в настоящем исследовании задачи1.
1 Исследование выполнено при поддержке гранта РГНФ № 12-34-01345 «Синтаксис нефинитной глагольной предикации». Данная статья основана на докладе, прочитанном на 1-й конференции-школе «Проблемы языка: взгляд молодых ученых», Институт языкознания РАН, Москва 20-22 сентября 2012 г. Я благодарю участников этой конференции за интересное обсуждение, а также Бьёрна Вимера, Ксению Шагал и анонимного рецензента за чрезвычайно ценные замечания, которые я постарался учесть при подготовке окончательного текста. Все ошибки и неверные трактовки остаются на совести автора.
В традиции описания индоевропейских языков разграничение финитных и нефинитных глагольных форм считается однозначным и основывается на сочетании морфологического и дистрибуционного критериев: финитные («личные») формы содержат показатели лично-числового согласования с подлежащим и способны возглавлять независимое предложение, в то время как нефинитные («неличные») формы лишены показателей лица и не могут выступать в качестве независимого сказуемого, ср. [Brugmann 1892: 836-837; Meier-Brügger 2003: 184; Koptjevskaja-Tamm 1999: 146]. В то же время еще младограмматики осознавали, что с синтаксической точки зрения данное разграничение не является строгим, поскольку нефинитные формы могут «получать те же функции, что и формы с личными флексиями»2 [Brugmann 1892: 842]. Один из типичных случаев исторического развития нефинитных форм в финитные в индоевропейских языках - превращение в восточнославянских языках общеславянских л-причастий в формы прошедшего времени при утрате вспомогательного глагола.
Напротив, в современной грамматической типологии, см., например, [Калинина 1998; 2001; Givon 2001: Ch. 18; Cristofaro 2003; 2007; Nikolaeva 2007a; 2013; Creissels 2009], понятие финитности в основном рассматривается как градуальное, а не бинарное и дискретное. Степень (не)финитности той или иной глагольной формы или конструкции определяется на основании ряда признаков, таких как согласование с актантами, выражение глагольных (вида, времени, модальности и т.п.) или именных (число, падеж, род/класс, определенность и т.п.) грамматических категорий, наличие специальных показателей подчиненного синтаксического статуса, особенности кодирования актантов и т.п. (ср. также понятие «шкалы номинализации», см. [Lehmann 1988; Malchukov 2004]). Иной точки зрения придерживается В. Бизанг, в работах которого [Bisang 2001; 2007] предлагается рассматривать финитность как грамматикализованное выражение независимого статуса предикации3; при этом, однако, Бизанг эксплицитно отрицает универсальный статус противопоставления финитности и нефинитности, говоря, что при отсутствии в языке грамматикализованного противопоставления независимых и зависимых предикаций в нем нет и различия финитных и нефинитных форм.
В формальных теориях грамматики, например в минимализме, понятие финитно-сти также рассматривается как неэлементарное (см., в частности, [Landau 2004; Adger 2007]). Финитность обычно сводят к комбинации таких в принципе традиционных параметров, как наличие независимой темпоральной интерпретации и согласования с субъектом по лицу, с которыми связывают признаки референциальной независимости субъекта, непрозрачности клаузы для синтаксических операций извне и ряд других. Нефинитные предикации в минимализме обычно трактуются, во-первых, как имеющие отрицательное значение одного или обоих основных признаков финитности, и во-вторых, как лишенные тех или иных фрагментов характерной для независимых клауз функциональной структуры (например, ряда проекций так называемой «развитой левой периферии», extended left periphery [Rizzi 1997], или тех или иных уровней проекции глагольной группы, см., например, [Wurmbrand 2001]).
Вне зависимости от принятых в конкретной грамматической теории формальных или неформальных механизмов трактовки финитности, практически все современные подходы к этой проблеме сходятся в том, что, во-первых, понятие финитности не является элементарным, и, во-вторых, что нефинитные структуры в языках могут быть весьма разнообразны и в том числе различаться по степени своей нефинитности (ср. «есть более одного способа быть нефинитным» [Adger 2007: 26]4). При этом очень
2 <...> zwischen verbum finitum und verbum infinitum insofern keine scharfe Grenze zu ziehen ist, als Formen des letzteren dieselbe Function bekamen, die die Formen mit echter Personalendung hatten».
3 «If a language has an overt morphosyntactic marker from which the human parser can derive the independent status of a grammatical structure that language makes a finite/nonfinite distinction» [Bisang 2007: 116].
4 «[T]here is more than one way to be non-finite».
важно подчеркнуть, что, поскольку морфосинтаксические критерии (не)финитности, вообще говоря, индивидуальны для каждого конкретного языка, ни один такой признак (например, выражение лица, времени или иллокутивной силы) сам по себе не может рассматриваться в качестве универсального (ср. уже упоминавшиеся восточнославянские языки, где несомненно финитные формы прошедшего времени согласуются с субъектом не по лицу, а, подобно прилагательным в позиции предиката, по роду). Более того, различные параметры (не)финитности необязательно коррелируют между собою, как в пределах конкректноязыковой системы, так и типологически, что привело ряд исследователей к отрицанию типологической значимости этого понятия вообще (ср., в частности, [Cristofaro 2007]).
Возможное решение проблемы (не)финитности было предложено в недавней статье И. Николаевой [Nikolaeva 2013], в которой в рамках так называемого «канонического» подхода к типологии [Corbett 2005; Brown et al. 2013] предлагается набор разнородных критериев, структурирующих типологическое пространство (не)финитных глагольных форм и конструкций. Канонический подход к определению типологических понятий состоит в том, что каждому понятию сопоставляется целый ряд критериев (в общем случае логически независимых) вида «канонический X обладает свойством P», задающих, с одной стороны, «канонический идеал» некоторого явления, удовлетворяющий всем релевантным критериям, и, с другой стороны, пространство типологических возможностей, содержащее явления, по тем или иным признакам отклоняющиеся от «канона». Критерии «канонической финитности» И. Николаевой приведены ниже; запись «А > В» означает «финитная форма канонически обладает признаком А, а не признаком В».
Морфологические критерии:
(С1) маркирование времени > нет маркирования времени (С2) согласование с субъектом > нет согласования с субъектом (С3) маркирование наклонения и/или иллокутивной силы > нет маркирования наклонения и/или иллокутивной силы
(С4) маркирование вежливости > нет маркирования вежливости (С5) маркирование эвиденциальности > нет маркирования эвиденциальности (С6) нет маркирования переключения референции > маркирование переключения референции
(С7) номинативный субъект > неноминативный субъект Синтаксические критерии:
(С8) независимая предикация > зависимая предикация (С9) допустим субъект > нет субъекта
(С10) морфосинтаксическое выражение коммуникативной структуры > нет морфо-синтаксического выражения коммуникативной структуры Семантические критерии: (С11) ассерция > нет ассерции
(С12) независимая временная референция > нет независимой временной референции
(С13) коммуникативная расчлененность > нет коммуникативной расчлененности Грамматическая форма или конструкция, демонстрирующая положительные значения всех перечисленных призна
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.