ОКСАНА КАБАЧЕК
Кто оспорит Вирджинию Вульф
или Экономия на детях
Согласно педагогике сотворчества, приобщение к чтению не должно быть для ребёнка чем-то мучительным и скучным, навязанным кем-то; оно должно быть притягательным и захватывающим.
Оксана Леонидовна Кабачек, заведующая отделом педагогики и психологии детского чтения Российской государственной детской библиотеки, кандидат психологических наук, Москва
Аксиологическая вертикаль (верх-низ, надземное-подземное, рай-ад) прорезает горизонталь общения двух вполне земных субъектов — Автора и Адресата. Исходен топос древних шаманских «карт» —мандал с верхним, средним и нижним мирами. «Нададресатом» называл М. М. Бахтин ряд высших сущностей, ипостасей и категорий («Бог», «абсолютная истина», «суд беспристрастной человеческой совести», «народ», «суд истории», «наука»), полагая, что «божественность художника — в его приобщённости вненаходимости высшей». Древние греки, победив хаос, жили в трёхполюсном, трёхсубъект-ном пространстве искусства, в счастливой неразрывности Истины, Красоты, Добра —искусство согревалось идеалами и высшими (Божественными) ценностями. Нижний, демонический мир, тайно благословляемый манихейством XVII века, манифестировался на рубеже веков XIX и XX. Это было забавно и притягательно. Очень модно. «Бог умер», «автор умер», «роман умер».
Но без богов Цветам Зла стало как-то скучно, и в эпоху постмодерна они отменили сами себя. Кто же остался в опустевшей мандале мирозданья? Читатель. Адресат без авторов, без богов и без ветрил. Самообслуживающийся де-конструктивист.
А так бывает?! Мандала творчества саморазворачивается, не оглядываясь на моды; происходит обыденное чудо: ребёнок слушает сказку или сам рассказывает слушателю самое важное — свою мистерию Добра и Зла.
Перемена мест
Педагоги прошлого изучали, как правило, первый процесс: транслирование взрослым ребёнку неких ценностей, нормативов, смыслов, закодированных в тексте, считалось, что после этого ребёнок их усваивал и воспроизводил. Науке конца XX века не менее важной показалась вторая сторона процесса: творчество ребёнка-рассказчика, умело поддержанное слушателем-взрослым. Диалог (базовая форма общения) подразумевает постоянную смену позиций «рассказчик-слушатель».
Но, спросите вы, разве от литературного творчества читателей ныне не пухнет интернет? Литература мутирует, играя с четырёхугольной мандалой: местами меняются не только Автор и Читатель, но и Бог и Дьявол. Кажется порой, что последний отвоевывает всё больше места. Ан нет: последнее слово за идеалами Добра. На самом деле это его территория расширяется, оно захватывает то, что ранее принадлежало нижнему, тёмному миру. Если раньше (но не с самого начала) положительный герой не обязательно побеждал отрицательного, но авторская оценка была на его стороне, то сравнительно недавно позиция автора стала неуловима, двойственна, а то и откровенно солидарна с героем-разрушителем, искусителем и вообще демоном. Посему роль читателя сильно возросла: ныне ему приходится, испытав шок и отшатнувшись от ужасного героя (или даже автора?), самостоятельно разбираться, оценивать, принимать или не принимать предложенный образ человека и мира. Докапываясь до первооснов, осмыслять его — и себя. И позиция эстетической вненаходимости (ав-
-
^ЗЪйй #04 [166] *2012
тора и читателя) кажется ныне спасительной: она позволяет ограничить Зло оболочкой Красоты, имплицитно несущей в себе и Добро, и Истину, ибо суть искусства не поменялась. Она даёт возможность внимательно рассмотреть и увидеть Зло сквозь магический кристалл совершенной формы.
Но, похоже, видят все эти тонкости лишь знатоки, посвящённые в таинства Искусства. Процесс сих мутаций наглядней в кино. Критикам-традиционалистам фильмы новой волны кажутся невнятными, нелогичными, рыхлыми — случайными по монтажу. Но, может быть, они, говоря новым языком, несут некое важное послание человечеству, выполняют, по Рильке, поручение?
Какое же? Показать человека по-иному. Может даже начать историю человека и человечества заново. Он, увы, не Homo sapiens: он примитивен и невежественен, не умеет предвидеть последствия своих импульсивных, непроизвольных реакций. Дикарь? Младенец? Амёба? Биологическое существо, безошибочно оценивающее (не хуже инфузории-туфельки) тепло и свет, холод и тьму — и только. И первородный грех не давит на него. Природа такого существа не отягощена Злом. Хорошо это или плохо?Может быть, он лучше понимает Добро? И, значит, религиозная концепция сменяется педагогической? (Но не традиционной авторитарной, а иной, центрированной на дитяте — не объекте, но субъекте воспитания.)
Яйцеголовым критикам, привычно требующим причинно-следственных связей скорее формально-логического, объективистского толка, нежели субъективистского — ассоциативно-эмоционального или архетипичного—мифоло-гически-метафорического, нынешние арт-хаусные фильмы не всегда понятны, но, поразительное дело, они бывают доступны многажды руганным юным представителям «клиповой культуры» (и тем творцам, коим близки поиски нового языка искусства). Человечеству дан шанс выстроить себя заново?
Волшебство сотворчества
Так нужны ли нам библиотеки? Не так надо спрашивать. А вот как: какие библиотеки нам нужны?
Начнём опять с детей. Какие детские библиотеки нужны сейчас? С наворо-
ченными компьютерами и интерактивными программами? Компьютеры есть и дома. С фондом редкой литературы, старинными изданиями, которые можно потрогать? (Или трогать их как раз не следует, а лучше посмотреть их в отсканированном виде, в электронной книге?) Может быть, не техника и даже не уникальный фонд (книги, журналы, мультимедийность всякая) главное. А что? Или кто?
Да, оживляют все эти раритеты люди. Скромные библиотекари. К их услугам — новейшие психолого-педагогические технологии.
Грамотно построенный диалог — сотворчество ребёнка и взрослого (а позже пары детей) в процессе сочинения волшебной сказки (с опорой на специальные картинки и фигурки с Добрым и Злым волшебником) — позволяет достичь весьма серьёзных педагогических результатов: психического развития дошкольников-пятилеток по 17 (семнадцати) линиям. Экспериментально доказано: развиваются речь и мышление, обогащаются эмоции и высшие чувства, совершенствуется ориентировка в нравственных ценностях, возникают разные виды рефлексии, независимость и самостоятельность, умение отстаивать своё мнение и, в то же время, способность сотрудничать и слышать другого; развивается художественное воображение, произвольность, опосредствованность и креативность. Не говоря о массе лишь на первый взгляд чисто литературных приобретений, например, открытия способов трансформации элементов сюжета и обратимости этой трансформации, умений оперировать двумя-тремя реальностями (хронотопами) в одном тексте, выстраивать причинно-следственные связи: «обстоятельства — мотивы поступка (нравственный выбор) — последствия поступка героя», наконец, редактирования текст другого (запрашивать у партнёра недостающую информацию, выдвигать и уточнять гипотезы, сравнивать возникающие версии сказки, соединять их, при необходимости, в единый вариант и пр. и пр., что относится не только вкоммуникативным навыкам, но и к развитию собственно мышления). Иными словами, развивающий потенциал таких занятий не ниже, чем у забытой ныне сюжетно-ролевой игры, «ведущей деятельности» дошкольного возраста.
(А ведь Злого волшебника, вспоминаю вдруг я, предложили мне ввести в эксперимент сами пятилетки! Они — соавторы. Мандала работает на уровне архетипов?) Но рано радоваться: дошкольники последнего десятилетия в силу многих причин менее чем предыдущие поколения, приобщены к народной волшебной сказке — базисному жанру для литературного развития. И посему хуже ориентируются в структуре и содержании не только сказки, но и более сложных жанров. И посему отпадают от традиционной культуры — как фольклорной, так и книжной.
Научить творчеству, игре с сюжетом, словом может только талантливый педагог и творец. И в хорошей детской библиотеке ему пока живётся лучше, свободнее, чем в школе. Нормативов и отчётности в библиотеке тоже хватает, но не педагогических, а библиотечных, доставшихся детской библиотеке по наследству от взрослых библиотек: книго-выдача, посещаемость, нормы времени на обслуживание пользователя... И при умном, опытном директоре это позволяет создать цветник, оазис, идеальную экспериментальную площадку для детского развития. То есть привлечь лучших специалистов — не зарплатами, а гарантиями свободы творчества.
При не очень дальновидном директоре самородки и таланты от педагогики незаметно вытесняются послушным, но нонкреативным «офисным планктоном». Ибо вспоминается вдруг, что на обслуживание читателя библиотекарю отведено по нормативам три минуты. Получается замкнутый круг: библиотека может привлечь избалованного интернетом читателя уникальной педагогикой «с человеческим лицом», да вот только педагогов-творцов технократы наверху медленно, но верно выживают.
Основа настоящей педагогики — любовь. Основа настоящей жизни, подозреваю, тоже. Хорошая детская библиотека — это любовь читателей и библиотекарей к книге и всему библиотечному богатству (не только пресловутой «субкультуры детства», хранителем которой библиотека является, но и культуры мировой).
По-настоящему заинтересовать младших школьников мировой (высокой) культурой, как показали наши ^
2t Hf,
#04 [166] *2012
исследователи, может только высококвалифицированный библиотекарь-педагог, разговаривающий с детьми на равных, вместе с ним открывающий сокровища библиотеки и удивляющийся им. В рисунках детей после такой экскурсии по детской библиотеке появляются сами собой и «брат Пушкин» , и Библия, и персонажи классической литературы. После экскурсии же равнодушного «информатизатора» и унылого ментора ребёнок защищается от формально транслируемой ему культуры символами и знаками культурой более доступной — массмедийной: персонажами ужастиков и иной не сильно качественной кино- и телепродук-ции.Высокая культура начинает пронизывать и облагораживать субкультуру детства только в резул
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.