ление, что под словом «русь» в наших средневековых источниках имеются в виду скандинавы.
Два с половиной века последовавшей дискуссии между сторонниками и противниками «норманской теории» накопили не только массу доводов и контрдоводов каждой из споривших сторон. Поиски реальной аргументации стимулировали расширение и углубление конкретных исследований. Сами исследования велись, конечно, и независимо от вопросов, составлявших предмет дискуссии. Однако сегодняшние результаты, если соотнести их с давней научной позицией Ломоносова, все же свидетельствуют о его принципиальной правоте. Он действительно был гением русской истории, предвосхитившим достижения историков далекого в то время будущего.
Однако путь к этим достижениям был далеко не прост, ибо «норманская теория» после кончины Ломоносова стараниями его научных противников надолго утвердилась в официальной историографии. Фомин внимательно прослеживает историю противостояния «нормани-стов» и «антинорманистов», рассматривая как научную аргументацию споривших, так и околонаучные обстоятельства, способствовавшие формированию напрасно пренебрежительного отношения к возражениям против «норманиз-ма» в дореволюционной науке. Автор показал и внутренне противоречивую сущность декларативного «антинорманизма», внедренного в историографию под знаменем борьбы марксистов против «буржуазной науки», а по существу мало чем отличавшегося от прежнего «норма-низма». Отказ от марксистских позиций привел некоторых историков к активному возрождению всех крайностей прежнего «норманизма», помноженных теперь на агрессивность, унаследованную от советских «антинорманистов». Стремление тех и других монополизировать право на истину, по справедливому мнению ав-
тора, было и остается тормозом свободного развития науки.
Книга Фомина чрезвычайно информативна. Однако автору стоило бы внимательнее пройтись по своему тексту, который местами производит впечатление подготовленного спешно: встречаются не только досадные опечатки (например, в инициалах Ломоносова в начале оглавления на с. 5), но и недосмотры самого изложения. Не вполне проработанной представляется и общая композиция книги. О важности вклада Ломоносова в историческую науку точно, но слишком суммарно сказано в заключении. Конкретный разговор о его трудах рассредоточен и ведется по разным, порой частным поводам - главным образом, в связи с опровержениями необъективных и даже некомпетентных нападок на Ломоносова. Думаю, целесообразно было в начале книги, посвященной ему как историку, охарактеризовать не только весомо, но и более развернуто то новое, что внес Ломоносов в понимание истории России, в чем он опередил своих современников, чем предвосхитил достижения историков позднейшего времени, тут же называя сами его труды. Исходя из этого, пожалуй, удобнее было бы оценивать восприятие наследия Ломоносова представителями позднейших концепций в исторической науке.
Впрочем, внимательный и непредвзятый читатель, конечно, убедится, насколько прав был В.В. Фомин, когда писал: «Именно служение истине и объективный взгляд на прошлое своего народа позволили Ломоносову прийти к важнейшим выводам, принятым отечественной и зарубежной историографией» (с. 338).
С.Н. Азбелев, доктор филологических наук (Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом))
Купеческие дневники и мемуары конца XVIII - первой половины XIX века. M.: РОССПЭН, 2007. 470 с.
В последние годы издано немало книг о ку-печестве1, том числе, мемуарной и жизнеописа-тельной литературы2, но эти книги в основном охватывают период конца XIX - начала XX вв. Несмотря на зачастую апологетический характер многих воспоминаний (да и современных очерков), в источниках содержится немало свидетельств, проливающих свет на культурный облик предпринимателей, их повседневную жизнь и самосознание. Еще Б.Б. Кафенгауз, ставший в конце 1920-х гг. первым исследовате-
лем, обратившимся к купеческим мемуарам как источнику, отмечал: «Пользуясь мемуарной литературой, можно отчетливо представить домашний быт и мировоззрение купечества»3.
После переиздания и издания в первой половине 1990-х гг. целого пласта купеческих мемуаров, наступил почти 10-летний период, когда публикационная деятельность в этой области должна была перейти на новый уровень, чтобы не обмануть ожиданий читателей. Этот уровень, очевидно, должен характеризоваться
7* 195
несколькими чертами: новизной текстов, грамотной их публикацией (когда о принципах издания говорится в специальном «археографическом предисловии», каждый документ снабжен содержательным предисловием и подробными комментариями), наконец - основательным справочным аппаратом, не обязательно объемным, но адекватно и полно разъясняющим исторические реалии.
Всем этим требованиям рецензируемая публикация дневниковых и мемуарных записей представителей купеческой среды, подготовленная в Институте российской истории РАН, полностью удовлетворяет. Составителями ее выступили 3 видных российских историка -А.В. Семенова (руководитель проекта) и А.И. Аксенов из Института российской истории РАН и Н.В. Середа (Тверской государственный университет). Для публикации были избраны тексты конца XVIII в. - начала 1860-x гг. Эта эпоха, во многом выпадавшая из поля зрения наших историков вследствие характерного для советской периодизации деления на феодализм и капитализм, мало изучена. Отсюда и острая потребность в выявлении и обнародовании источников.
В сборник вошли мемуарные источники из коллекций ОР РГБ, ОПИ ГИМ, ОР РНБ, Государственного архива Тверской области (ГА ТО), Тверского государственного объединенного музея, а также из дореволюционных изданий (давно ставших библиографической редкостью). В «Археографическом предисловии» А.И. Аксенов пишет, что для представленной публикации пришлось отказаться от традиционных принципов отбора: дело в том, что «купеческих мемуаров, по сравнению с дворянскими дневниками и воспоминаниями, сохранилось немного», поэтому, по словам публикаторов, «в известной степени памятники отобраны случайно и бессистемно, но это только отражает бессистемность их сохранности, - ведь и в архивах они оказались случайно» (с. 12). Таким образом, главным критерием отбора для составителей стала степень информативности памятника. Несмотря на этот парадокс, научная ценность публикации неоспорима. В книге 18 документов, которые сгруппированы в 3 раздела, посвященных представителям московского и регионального купечества (в третьем разделе отдельно подобраны материалы о тверском купечестве). Коснемся содержательной стороны этих документов.
В московском разделе книги представлены сочинения 6 мемуаристов, из которых известны только представители видных династий текстильщиков Герасим Хлудов и Константин Прохоров. Перу Хлудова принадлежат воспоминания о семье 1820-1830-х гг. и о поездке в Петербург, Кронштадт и Павловск осенью
1842 г. Автор не чужд литературного вкуса и иронии в изложении своих наблюдений. Здесь и впечатления от поездки по железной дороге, и от главных соборов северной столицы - Исааки-евского, Казанского, Петропавловского - отразившие архитектурные и художественные вкусы рассказчика. Записи Хлудова, показывают, что лица из купеческой элиты неплохо разбирались и в театре, и в архитектуре, и в гастрономии. Как и заметки Хлудова, краткое «Воспоминание о графе С.Г. Строганове» 1835-1854 гг., составленное К.В. Прохоровым, взято из фондов ОР РГБ - в нем говорится о важности воспитания художников для работы в промышленности, в частности, для разработки рисунков и узоров для тканей. В записке В.Г. Ёлчиной представлена история четырех поколений династии владельцев медеплавильных и железных заводов Кольчугиных, родоначальник которых Никита Никифорович не только был библиофилом, играл на гитаре и нанимал к своим детям учителей иностранных языков, но перешел из старообрядчества в лоно Русской православной церкви, одновременно вступив в масонскую ложу. В записке в обилии представлены психологические детали, дающие представление об укладе жизни купеческой семьи - весьма далеком от образа «темного царства» самодуров А.Н. Островского.
Выкупившийся из крепостных купец Николай Котов (владелец шляпной фабрики) оставил «Записки о военных действиях 1812-го года», в которых отражены все перипетии бегства населения из столицы в связи с вторжением Наполеона. Публикаторы, оценивая «Записки», отмечают их лапидарность, которую объясняют тем, что на раннем этапе купеческая мемуаристика соответствовала «уровню самосознания, отражаемому степенью образованности» (с. 32) -грамотность купцов носила прикладной характер, описания были предельно конкретизированы и точны. В этот же раздел помещены «Записки о поездке на Нижегородскую ярмарку» в 1826 г. ученика Московской практической академии коммерческих наук Н. Тярина.
В разделе, озаглавленном «Региональное купечество», еще 6 документов. «Записка пермского купца», впервые опубликованная в Перми в 1860 г., от первого лица рассказывает о юношеских годах Д.Е. Смышляева, в 18231826 гг. городского головы Перми, а с 1828 г. купца-первогильдейца. В тексте предстают жестокие нравы мещанской и низшей купеческой среды, от которых немало пострадал автор в годы своего учения и приобщения с 9-летнего возраста к делам. Далее следуют 2 дневника купцов из г.Опочки Псковской губ. - И.И. Лапина (записи 1817-1828 гг., в том числе содержащие впечатления от встречи с А.С. Пушки-
ным в Святогорском монастыре в 1826 г.: «Я имел счастие видеть Александра Сергеича г-на Пушкина... он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом») и П.С. Лоб-кова (фрагментарные записи с 1812 по 1863 гг.). Лапин большую часть дневника посвятил своим сердечным увлечениям, описанию досуга и местным новостям. Лобков не вел регулярных записей, а осветил в рукописи свою родословную и памятные события - смены императоров на российском престоле, солнечное затмение, привоз в Опочку чудотворных икон. Оба дневника написаны богатым литературным языком со сложными оборотами, что свидетельствует о развитости и образованности авторов. В отличие от них памятные записи рязанского купца 3-й ги
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.