значения и грамматические системы языков мира. М., 2011.
Фичи 2011 - Ф. Фичи. Об одной модальной функции рефлексивных конструкций // И.М. Богуславский, Л.Л. Крысин, Л.Л. Иом-дин (ред.). Слово и язык. Сб. статей к 80-летию акад. Ю.Д. Апресяна. М., 2011.
Durst-Andersen 2011 - P. Durst-Andersen. Linguistic supertypes: A cognitive-semiotic theory of human communication. Berlin; New York, 2011.
Krifka 1998 - M. Krifka. The origins of teli-city // S. Rothstein (ed.). Events and grammar. Dordrecht, 1998.
Н.М. Стойнова
Сведения об авторе:
Наталья Марковна Стойнова МГУ им. М.В. Ломоносова ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН ashl@yandex.ru
L. Johanson, M. Robbeets (eds). Copies versus cognates in bound morphology. Leiden: Brill, 2012. xv + 455 p. (Brill's studies in language, cognition and culture. V. 2.)
В последние годы заметно возрос интерес исследователей к проблеме языковых изменений, связанных с контактом. Так, только в 2012 году вышло три сборника статей по данной теме - помимо рецензируемой книги, это [Stolz et al. (eds) 2012] и [Wiemer et al. (eds) 2012], также посвященные контактному влиянию на морфологическую систему1. Сборник «Копии и когнаты в морфологии» подготовлен по результатам трехдневного рабочего совещания в Вильнюсе в сентябре 2010 года, проходившего в рамках 43-й конференции Европейского лингвистического общества. Его редакторами стали Ларс Юхансон, известный тюрколог и автор оригинального подхода к описанию контактных явлений, и компаративист Мартина Роббетс, занимающаяся прежде всего вопросами родства японского и прочих алтайских (в ее терминологии - «трансъевразийских») языков. Участие в сборнике специалистов по языковым контактам, с одной стороны, и по сравнительно-исторической реконструкции, с другой, позволяет выработать общие подходы к решению основных проблем контактного влияния в морфологии: как, при наличии в языках общих морфологических показателей, отличить их заимствованный характер от исконного, а также как определить те факторы, которые способствуют или, напротив, препятствуют заимствованиям в морфологии2.
1 Рецензия М.А. Живлова на сборник статей 2011 года по сходной проблематике («Языковые контакты в период глобализации») публиковалась в ВЯ № 2 за 2012 год (с. 125-128).
2 Большинство авторов сборника использует при анализе контактных явлений терминологию Л. Юхансона, в модели которого речь идет не о «заимствовании» (borrowing), а о «копировании» (copying) из языка-источника. Речь при этом может идти как о полном (global) копировании, при котором происходит перенос и материальной формы языковой единицы, так
Помимо весьма содержательной вступительной статьи редакторов книги («Bound morphology in common: copy or cognate?»), в сборник вошло 20 статей, разделенных на две части: в первой рассматриваются общие вопросы, во второй проводится анализ конкретных случаев на материале широкого круга языков Евразии и Америки.
В статье Дж. Николс («Selection for m:T pronominals in Eurasia») представлены результаты исследования начальной согласной в личных местоимениях языков Евразии - индоевропейских, тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских, уральских и картвельских. Для данных языков характерно противопоставление согласного /m/ в личных местоимениях и местоименных аффиксах 1-го лица ед. ч. и согласных типа T (/t/, /d/, /с/, /s/) во 2-м лице ед. ч., ср. курдское man ~ to или грузинское me ~ sen. Встречаемость этого противопоставления в евразийском ареале гораздо выше, чем в остальных частях света, поэтому его нельзя трактовать как случайность; о наследовании из общего праязыка говорить также не приходится, поскольку в ряде случаев появление соответствующего согласного является вторичным. Автор расценивает наличие противопоставления m:T в личных местоимениях 1-2 лица как «состояние притяжения» (attractor state), которое легко приобретается, однако с трудом утрачивается. На широкое распространение противопоставления повлияла как его фонетическая природа (в обоих случаях звуки относятся к базовым и при этом имеют ярко выраженные различия), так и особенности миграций в северной Евразии в постнеолитическую эпоху.
и о выборочном (selective) копировании, при котором новой единицы в языке не возникает, однако существующая под воздействием языка-источника меняет какие-то свои свойства (значение, сочетаемость, частотность и пр.); см., в частности, [Johanson 2002].
Некоторые из статей теоретической части посвящены тому, как заимствование можно ошибочно принять за развитие из общего праязыка, и наоборот. Ю. Янхунен («Non-borrowed non-cognate parallels in bound morphology: Aspects of the phenomenon of shared drift with Eurasian examples») рассматривает явление «параллельного дрейфа» (shared drift), под которым подразумевается конвергентное развитие материально и функционально похожих показателей, не связанное ни с прямым заимствованием из одного языка в другой, ни с наследованием из общего праязыка. Речь идет о морфемах, происходящих из разных источников, однако сближающихся в результате контактов. К подобным случаям в «алтайских» языках, родство которых автор не признает, он относит, например, суффикс множественного числа / собирательности *-s (в тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках), дативный / локативный показатель на *-d/*-t (в монгольских и тунгусо-маньчжурских), условный суффикс -sa/-se и показатель множественного числа -la/-le в тюркских и монгольских языках тибетского региона Амдо и др. Поскольку общности в морфологии часто считаются надежным признаком языкового родства, автор призывает обращать внимание на то, что речь может идти лишь о параллельном дрейфе, который отражает языковые контакты, а не родство (хотя при этом не отражает непосредственное заимствование морфемы).
В свою очередь, Б. Джозеф («A variationist solution to apparent copying across related languages») обращает внимание на то, что вариативность в морфологии, в высшей степени свойственная живым языкам, должна учитываться и при реконструкции праязыковых состояний, что позволит сделать такую реконструкцию более реалистичной. Случаи, когда в родственных, однако давно разошедшихся языках (или группах) вдруг возникают сходные явления, легко принять за случайное совпадение: после разделения языков прошло уже слишком много времени, чтобы считать эту общность унаследованной, аргументов в пользу заимствования также нет. Между тем не исключена ситуация, что общность является все же следствием праязыкового наследия и связана с имевшейся в праязыке вариативностью: при конкуренции нескольких вариантов один из них мог быть вытеснен на периферию (и в том числе мог не отразиться в сохранившихся памятниках). Со временем, однако, ушедший было «на дно» второстепенный показатель вновь «всплывает» в обоих языках, что производит впечатление независимого возникновения.
Э. Грант («Bound morphology in English (and beyond): copy or cognate?») приводит
результаты подсчетов, призванных выявить, насколько массовое копирование лексики коррелирует с копированием морфологических показателей. Материалом для анализа послужили данные 14 языков, у каждого из которых имеются заимствования в 207-словном списке базисной лексики (от 10 до 34 % слов): это английский, кэлдэрарский цыганский, хинди / урду, стандартный суахили, тагальский, ачехский, чаморро, нганди, пипиль и др. Как оказывается, почти во всех из этих языков имеются примеры заимствованных служебных слов, во многих также словообразовательных морфем, однако лишь в меньшинстве отмечаются копии словоизменительной морфологии. Корреляция с числом лексических копий при этом оказывается достаточно слабой: в языках с большим числом заимствований в лексике может быть как большое, так и незначительное число морфологических копий (от 17 показателей в чаморро до нуля в япском языке).
К известной иерархии, утверждающей, что знаменательные слова в целом копируются легче, чем служебные, а деривационная морфология - легче, чем словоизменительная, не раз обращаются и другие авторы сборника. Так, в караимский язык, согласно статье Э. Чато («On the sustainability of inflectional morphology»), из славянских и литовского проникло множество лексических заимствований, а также некоторые словообразовательные суффиксы. В синтаксисе же, равно как и в словоизменительной морфологии, отмечается только частичное копирование: ср., например, начальное положение вопросительных слов, постпозитивный генитив, постпозитивные относительные и обстоятельственные финитные клаузы, приобретение комитативом инструментальной и предикативной функции, появление у бытийного глагола значения 'мочь' в сочетании с постпозитивным инфинитивом.
С. Элиассон («On the degree of copiability of derivational and inflectional morphology: Evidence from Basque») предлагает подробный обзор заимствованной морфологии в баскском языке - генеалогическом изоляте и типологически наиболее необычном языке западноевропейского ареала. На протяжении более чем двух тысяч лет баскский испытывал значительное влияние латыни и западнороманских языков, что привело к появлению огромного пласта заимствованной лексики. Много заимствований имеется и в словообразовании, однако это почти исключительно именные суффиксы (от трети до половины всех словообразовательных суффиксов, которых насчитывается порядка полусотни); заимствованных префиксов нет, хотя в языках-источниках они имеются и теоретически могли подвергнуться копированию.
5* 131
В словоизменении заимствований мало: так, в системе имени по диалектам отмечается лишь использование испанских показателей рода -o/-a у некоторых прилагательных и существительных; в глагольной системе был заимствован суффикс перфективного причастия на -tu/-du (из латинского -tu(m)). При том, что в целом данные полностью соответствуют известной шкале заимствования «лексика > словообразование > словоизменение», автор отмечает и некоторые более частные закономерности (именные показатели копируются лучше, чем глагольные, а нефинитные - лучше, чем финитные), а также выделяет ряд параметров, способствующих или препятствующих заимствованию.
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.