МИХАИЛ ОПЕНКОВ
Лабиринт и его карта
Библиотека как модель культуры
БИБЛИОТЕКА задает вектор упорядочивания культурных ресурсов и определяет способы заимствования, а также положение текста в традиции. Она подобна машине времени, так как способна дать обратный ход часам с любой скоростью. Библиотека олицетворяет собой культурные ресурсы вообще и является моделью культуры. Многолетний опыт работы директором Национальной библиотеки в Буэнос-Айресе (1955-1973 гг.) определил ключевые метафоры культуры у Х. Л. Борхеса:
• космос как библиотека, в которой каждая книга рассказывает обо всех других, или содержащая книгу, в которой описаны все другие книги;
• библиотека как магический кабинет, в котором заколдованы лучшие души человечества, ждущие слова, чтобы выйти из немоты.
Каждый интеллектуал формирует сугубо индивидуальный образ библиотеки в соответствии с последовательностью творческих задач. Только в библиотеке происходит поиск, идентификация и классификация книг. Здесь книга - первичная реальность, а все операции с нею вторичны. Для человека, ищущего книгу в библиотеке, эта реальность динамична как реальность поиска. Чем дальше человек продвигается в реальности библиотеки, тем более активной и интригующей становится его поисковая ориентация, превращающаяся в настоящее приключение. Теперь уже не книги находят посетителя, он все увереннее отыскивает их. Читатель при этом может вначале не вполне осознавать, зачем ему нужна именно эта книга. Библиотека символизирует не только лабиринт культуры, но и навигацию в этом лабиринте. Поэтому библиотека не может считаться просто архивом, складом сведений. Она выступает в качестве первоначала креативности. Библиотека как система ги-
перссылок или как текст текстов очень органично встраивается в информационное общество. Если считать главной задачей библиотеки навигацию в мире культуры, то она и становится той сетью, которая определяет суть информационного общества.
В интерпретации Борхеса Библиотека-культура безгранична, поэтому любой ущерб, причиненный ей человеком, будет ничтожно мал. Каждая книга уникальна и незаменима, но (поскольку Библиотека всеобъемлюща) существуют сотни тысяч несовершенных копий: книги, отличающиеся одна от другой буквой или запятой. Такая Библиотека включает в себя все языковые структуры, которые допускают набор письменных знаков, но отнюдь не совершенную бессмыслицу. Библиотека беспредельна и периодична. Вечный странник смог бы убедиться, что те же книги повторяются в том же беспорядке, который, будучи повторенным, становится Порядком. Борхес был очарован красотой бесконечных периодических чисел. Летисия Альварес де Толедо справедливо заметила, что в этом случае огромная библиотека избыточна. Достаточно было бы одного тома обычного формата, состоящего из счетного множества бесконечно тонких страниц. Борхес ответил, что такой шелковистый «путеводитель» был бы неудобен в обращении. Каждая страница раздваивалась бы на другие такие же. Известный писатель и математик Ру-ди Рюкер также обратил внимание на трудности обращения с такой невероятной книгой: «Любопытствуя, сколько страниц осталось до конца, я пытался перелистать их все. Скоро стало ясно, что в книге бесконечное множество страниц. Я включил ускорение и пролистал алеф-нуль страниц. И все равно там оставалось еще много. Я отлистал еще алеф-нуль страниц и еще алеф-нуль. И все-таки оставалось еще очень много страниц».1
Библиотека — это не архив, склад сведений. Она выступает как первоначало креативности. Как текст текстов, как система гиперссылок библиотека очень органично встраивается в информационное общество. И если главная ее задача — навигация в мире культуры, то она сама становится сетью, определяющей суть информационного общества.
А
Михаил Юрьевич Опенков, доктор философских наук, профессор Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова, г. Архангельск
Борхес же понял, что бесконечно-периодическая книга должна включать в себя непостижимые страницы, не имеющие обратной стороны. Они знаменуют собой «конец» каждого следующего счетного множества. Такие апории, сродни зеноновским, получаются всякий раз, когда бесконечное помещают в мир конечных объектов.
Если библиотека - это еще и образ мира, то она становится космологическим спором, дискуссией об устройстве мира или многообразии миров. На фоне этого поток книг есть подлинное путешествие по неведомым мирам, смысл которых предстоит понять на собственном опыте. Реальность библиотеки для посетителя не является субстанциальной, каковой она предстает библиотекарю. Для читателя эта реальность транзитивна, функциональна и динамична, способствует расширению опыта.2
Культурологи активно ищут исходную единицу культуры. Действительно, культуру в целом можно рассматривать как информацию. В этом случае любая отдельно взятая культура - это информационная структура, в которой информация принимается или создается, отыскивается, передается, используется, а также утрачивается. Информация может быть описана через дискретные единицы. На этом по стро е но утвержде ние, что и культуру можно рассматривать как комплекс дискретных единиц (мемов). Существует два варианта теории мемов:
• подчинение мемов генам. Утверждается существование лишь одного репликатора;
• гены и мемы рассматриваются как равнозначные элементы, причем для человеческой эволюции мем более значим.3
С этой точки зрения культура стала эволюционной новацией не только в смысле появления новых возможностей для творчества артефактов, но и в смысле внесения изменений в дизайн самой природы, влияя на человеческое сознание и мозг. Подобно вирусам, мемы ищут подходящую среду для заселения, то есть человеческое сознание. Однако человеческое сознание само есть артефакт, сотворенный тогда, когда мем реструктурировал мозг, чтобы сделать его лучшей обителью для себя. Мемы при этом определяются как единицы имитации, такие как идеи коле са, но силь ной одежды, пря мо го угла, алфавита, календаря, исчислений, шахмат и т. д. Индивидуальное сознание оказывается приверженным дискурсам и мемам.4
При этом сама природа мема, а главное, его происхождение, остаются неясными. Наиболее вразумительно об этом высказался
Нил Стивенсон в своем романе «Лавина»: «...любая информационная система достаточной сложности рано или поздно оказывается заражена вирусами — вирусами, генерированными внутри нее самой».5 Здесь всплывает образ «больной библиотеки» у Борхеса: «Ходят разговоры ...о горячечной Библиотеке, в которой случайные тома в беспрерывном пасьянсе превращаются в другие, смешивая и отрицая все, что утверждалось, как обезумевшее божество,».'
С нашей точки зрения, культура не складывается из первокирпичиков. Она организуется по принципу структурного самоподобия, состоит из своеобразных самоповторов, все гда ори ги наль ных и не по вто ри мых, содержа щих в се бе це ло стность культуры.
Рекурсия - это область, в которой схо-жесть-внутри-различия играет центральную роль. Рекурсия основана на «одном и том же» событии, происходящем одновременно на не сколь ких раз лич ных уров нях. При этом события на разных уровнях не одинаковы, скорее, мы находим в них какую-либо общую черту, как бы они не различались. Объекты, основанные на этом принципе, получили название фракталов. Представление о фракталах вполне адекватно передаче слож-ноорганизованной формы блужданий по сети коммуникаций. Фрактальный нарратив можно рассматривать как коммуникативную макроструктуру движений, образованную итерациями, переходами. Своим взаимодействием человек меняет мир, изменившийся мир меняет человека. Эти изменения опять про во ци руют из ме не ния ми ра. Так возникает процесс самоподдерживающихся, саморазвивающихся изменений, не имеющих конечной цели.7 Трудно не согласиться с Дениэлом Деннетом: ученый человек - это только способ, каким одна библиотека создает другую.
Мгновенный срез фрактальной структуры человеческой культуры художественно представлен в романе Уильяма Гибсона «Все вечеринки завтрашнего дня»: «...оказавшись лицом к лицу с буквальной формой всех человеческих знаний, всей человеческой памяти, он начинает видеть путь, которому в реальности попросту не было аналогий. Никакой истории. Только эта форма, состоящая, в свою очередь, из меньших форм, и так далее — головокружительным фрактальным каскадом до бесконечно высокой степени разрешения. Но есть еще будущее. «Будущие» — всегда во множественном числе».''
С нашей точки зрения гуманитарным аналогом фрактальности является ритур-
нель. Жиль Делёз определял ритурнель как короткий напев, вроде «тра-ля-ля». Ритурнель целиком связана с проблемой территории, прихода на территорию и ухода с нее (детерриториализация). Великий музыкант создает ритурнели, которые растворяются в еще более полных ритурнелях. Объединение маленьких ритурнелей определяет музыку. По образному выражению Делёза, эта сила музыки рождается на космическом уровне, как если бы звезды начали петь мелодию коровьего колокольчика и наоборот. Сходным образом философ запечатлевает мыслительные силы. В философии есть свои песни и возгласы. Концепты - настоящие песни фи-ло софии.
Пульсирующее время - всегда время тер-риториализации. Пульсация времени вовсе не означает его периодичности. Территория (в том числе и пространство культуры) присваивается многими способами, не обязательно в регулярном ритме. Каждый раз, когда человек провозглашает территорию своей, он присваивает пульсирующее время. Ритурнель - простейшая форма пульсирующего времени. Характерной чертой пульсирующего времени является то, что оно отмечает темпоральность формы в развитии. Образование есть пульсирующее время.
Образ - также небольшой повтор-ритурнель, визуальный или звучащий, когда приходит подходящее время - «изысканный час». Образ определяется формой, то есть внутренним напряжением, силой, которую он мобилизует, чтобы ослабить тесные узы слов. Чтобы появился хотя бы небольшой образ, нелогичный и беспамятный, нужно освободить себя от памяти и разума. То, что находится «снаружи» языка, - это не просто об раз, это не кая «протяжен ность»,
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.