латышская нормативная историография: особенности и направления развития
Кирчанов М.в.
Воронежский государственный университет, Воронеж, Россия
Latvian normative historiography: characteristics and trends of development
Kirchanov M.v.
Voroneh State University,
Voronezh, Russia
Автор анализирует особенности развития нормативной историографии «больших нарративов» в современной Латвии. Историография «больших нарративов» в современной Латвии является официальной. «Большие нарра-тивы» содействуют формированию политической и гражданской идентичности. «Большие нарративы» также используются для мифологизации прошлого и идеализации отдельных периодов в истории Латвии. Концепт «советская оккупация» является формой развития «большого» исторического нарративы в Латвии. Концепт «оккупация» используется для стимулирования исторического воображения и формирования образов Других. Историография «больших нарративов» является основной формой существования латышской исторической науки, ориентированной на массового читателя.
Ключевые слова: Латвия; историография; «большие нарративы»; историческая память; национализм; историческое воображение; мифологизация истории.
The author analyzes the features of the development of normative historiography of «grand narratives» in contemporary Latvia. The historiography of «grand narratives» in modern Latvia is official. The «grand narratives» contribute to the formation of political and civic identity. The «grand narratives» are also used for mythologization of the past and assisted to idealization the different periods in the history of Latvia. The concept of «Soviet occupation» is a form of «grand» historical narratives in Latvia. The concept of «occupation» is used for stimulation of imagination and historical formation of the image of Otherness. The historiography of «grand narratives» is the main form of existence of contemporary Latvian historiography focused on the mass reader.
Keywords: Latvia; historiography; «grand narratives»; historical pas crush; nationalism; historical imagination; my-thologizing history.
Нормативная историография в современной Латвии основана на тиражировании и воспроизводстве «больших нарративов», важнейшим из которых, вероятно, следует признать нарратив о советской оккупации, который в новейшей латышской истории оказался подвержен значительной мифологизации. Воспроизводству этого нарратива в городском пространстве Риги призван содействовать Музей оккупации, а в научном и академическом дис-
курсе активность латышских историков. Если в латышской советской историографии революционные нарративы играли одну из центральных ролей, то в постсоветских исторических штудиях этот вакуум был заполнен нарративами, призванными описывать советский период в качестве «оккупации». Историографическое воспроизводство концепта «оккупация» в современной нормативной историографии имеет различные формы и проявления. С одной стороны, издаются документы [26], которые призваны сформировать корпус текстов, формирующих массовые представления об оккупации у латышских граждан, конечно, если они склонны и в состоянии читать и воспринимать подобные тексты, требующие определенной исторической или даже историографической культуры и подготовки.
С другой стороны, значительное количество латышских историков занимается обслуживанием нарратива «оккупации», что проявляется в изучении советского периода, проведении специализированных конференций, издания сборников статей и исследований, в центре которых те или иные проблемы истории Латвии в период между 1940 и 1990 годами. Среди научных институций, которые занимаются проблемами оккупации, лидирующие позиции занимает Музей оккупации Латвии и Общество изучения оккупации Латвии. Музей оккупации Латвии (Latvijas Okupacyas muzejs) призван содействовать коммеморации событий советского периода, интеграции или вытеснению (в зависимости от ситуации) коллективных представлений о советском прошлом в урбанистическое пространство Риги. Роль Музея оккупации в большей степени актуализируется в контексте создания и воспроизводства исторической памяти в том смысле, что «память
о прошлом никогда не может быть личным опытом, она кристаллизуется через семейные рассказы, средства массовой информации, музеи, фильмы и исторические книги» [38, р. 330]. Именно поэтому под эгидой Музея реализуется и активная издательская программа [24; 25], направленная на публикацию исследований, посвященных различным проблемам новейшей истории Латвии. Общество изучения оккупации Латвии (Latvijas okupacijas izpëtes ЫednЪa) в определенной степени призвано содействовать акаде-мизации и сциентизации преимущественно политизированных представлений о советском периоде [28].
Анализируя современную латышскую историографию, во внимание следует принимать, что значительная часть текстов, которые возникают в ее рамках, являются нормативными, а история в их рамках выстраивается и воображается в преимущественно событийной, социально-экономической или политической системе координат. Подобные подходы доминируют, например, в изучении истории Средних веков [14; 37] и Нового времени [23]. В этом отношении современные исторические штудии в Латвийской Республики мало чем отличаются от историографии в Латвийской ССР за тем лишь исключением, что тематический диапазон отличается более широким разнообразием, хотя единственным героем подобной истории остается Латвия. Поэтому история в современной Латвии является почти исключительно историей Латвии, что характерно и для других национализирующихся государств и обществ.
«Большие» исторические нарративы, связанные с написанием и выработкой синтетических версий национальной истории, следует относить к сфере почти безусловного доминирования
нормативной историографии. На протяжении 1990-2010-х годов латышскими историками неоднократно предпринимались попытки написания новой версии латышской истории в длительной исторической перспективе (от раннего средневековья до условной современности) и в более ограниченных хронологических координатах (XIX или XX век, Первая Республика или советская оккупация). Как правило, эти версии фактически мало чем отличались от больших нарративов, которые доминировали в советский период с той лишь разницей, что следование коммунистической идеологии и марксистско-ленинским социально и экономически выверенным интерпретациям сменилось почти столь же безраздельным доминированием этноцентричной парадигмы при сохранении событийно-хронологического стержня в качестве концептообразующего ядра.
Ярким примером подобных «больших нарративов» следует признать «Историю Латвии» Илгварса Бутулиса и Антонийса Зунды, изданную, например, в 2010 году [9]. Структурно эта версия история с некоторыми модификациями повторяет те версии и моды исторического описания или даже написания истории, которые были предложены в период Первой Республики между двумя мировыми войнами и идеологически модифицированы в советский период с той лишь разницей, что помимо традиционных для межвоенной и советской историографий сюжетов событийного характера, особое внимание уделено проблемам нации, национализма, развития и укрепления латышской идентичности. Кроме этого, имеются и некоторые условно оригинальные и новаторские вкрапления, представленные влиянием теории модернизации, но эти элементы не столь значительны, не имеют
доминирующего значения и предстают явно второстепенными в тени «больших нарративов». В этом отношении в восприятии И. Бутулиса и А. Зунды латышская история предстает как нечто единое и целое, а сами авторы в некоторой степени склоняются к политически выверенному примордиализму, хотя то, что оба они известны как специалисты по новой и новейшей истории, не дает им впасть к окончательную модернизацию истории и не вынуждает их переносить современную этничность на относительно отдаленные этапы в истории Латвии.
При этом, этноцентризм доминирует почти безраздельно и история Латвии, предлагаемая ими, является и остается именно историей Латвии. В этом отношении и Андонийс Зунда и Илгварс Бутулис имеют определенные шансы стать неким коллективным «латышским Субтельным», но не становятся им и не в состоянии методологически это сделать, так как общая историографическая ситуация в современной Латвии радикально отличается от той, что существовала в ранней постсоветской Украине. В данном контексте автор склонен проводить параллель с книгой канадского историка Ореста Субтельного «Украина: история», оригинальное англоязычное издание которой вышло в 1988 году [34], а украинский перевод и целый ряд переизданий [2] в независимой Украине, в том числе, и перевод на русский язык [3], оказали значительное влияние на развитие украинской историографии. Кроме этого, и Антонийс Зунда, и Илгварс Бутулис методологически отягощены своим советским прошлым, а Орест Субтельный к украинской советской историографии отношения не имел и для постсоветской Украины его подход стал качественно новым, а само видение украинской истории в общей перспективе, основан-
ной на больших нарративах, было сродни почти религиозному откровению. В подобном контексте, изданная в начале 2010-х годов книга А. Зунды и И. Бутулиса кажется несколько запоздавшей, так как появление подобного текста на раннем этапе Второй Республики могло качественно иначе определить основные векторы в развитии латышской историографии.
В целом, концепция А. Зунды и И. Бутулиса (если таковая и имеется) в значительной степени носит компромиссный и переходный характер. Компромиссность проявляется в попытке синтезировать фактически доминирующий примордиализм с социально-экономическими сюжетами, а переходность состоит в том, что текст двух известных латышских историков нельзя отнести к однозначно романтическому и этноцентричному дискурсу. Появление подобных текстов в рамках актуальной латышской историографии свидетельствует о том, что она пребывает в состоянии методологического кризиса, а латышские интеллектуалы заняты поисками нового модуса написания / описания истории, который претендовал бы на относительную и весьма условную универсальн
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.