ш
АНАЛИЗ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
А.Т. ГРЯЗНОВА
Москва
Лингвистические средства создания фантастики в повести М.Ю. Лермонтова «Штосс»
Автор анализирует языковые средства создания фантастики в повести М.Ю. Лермонтова «Штосс». Важнейшими среди них являются фоновые семы слов и фразеологизмов, формирующих условно-реалистическую картину мира, и элементы романтико-фантастической картины мира, построенной по лексикоцентрическому принципу.
Ключевые слова: условно-реалистическая картина мира; фантастико-романтиче-ская картина мира; повторы; интертекстуальный; урбанонимы; фоновые семы.
Неоконченная повесть М.Ю. Лермонтова «Штосс» (1841) до сих пор еще не получила полного и многоаспектного осмысления. Причина этого кроется в формальной незавершенности произведения, мешающей сделать однозначный вывод о творческих намерениях автора, а также в литературной репутации повести. По словам В.Э. Ва-цуро, современники воспринимали ее как розыгрыш, эксцентричную выходку писателя, литературную мистификацию [Вацуро 2002]. В советский период было принято считать, что творческая манера М.Ю. Лермонтова развивалась от романтизма к более прогрессивному реализму, а появление фантастической повести вслед за романом «Герой нашего времени» (1840) разрушало стройные представления о динамике идио-стиля писателя. Объяснить написание романтического произведения, содержание которого несет на себе печать мистики и опровергает сложившийся стереотип, казалось возможным только посредством ссылки на мистификацию и розыгрыш или акцентуации внима-
Грязнова Анна Тихоновна, кандидат филол. наук, доцент МПГУ. E-mail: anchen2003@mail.ru
ння на реалистической составляющей повести [Найдич 1985].
На наш взгляд, произведение является романтической повестью, жанр которой был чрезвычайно популярен в 20—40-е годы XIX в., существовал в ряде разновидностей, в частности фантастической. Характерные признаки фантастической повести здесь обнаруживаются в полной мере. Для достижения фантастического эффекта Лермонтов использует романтическую иронию, опирающуюся на совмещение условно-реалистической, даже натуралистической, и романтико-фанта-стической картин мира.
Условно-реалистическая ирония служит не только для воспроизведения Петербургской действительности в жиз-неподобных формах, но и для подготовки почвы, на которой развиваются фантастические события. В романтико-фантастической картине мира ирреальные события изображаются посредством «"двойной мотивировки", где фантастическое и реальное как бы уравнивалось в правах» [Найдич 1994: 213], в то время как в собственно фантастических произведениях существование параллельных миров не подвергается сомнению.
46
Обратимся к анализу лингвистических средств, формирующих обе картины мира.
Условно-реалистическая картина мира повести организована с помощью лексико-семантического поля «Петербург», причем имя поля называет едва ли не центральный художественный образ текста, приобретая в нем статус важнейшего эстетического концепта. Выбор места действия не случаен: имя города, возведенного Петром I в болотистой местности по европейскому образцу, окружено в сознании носителей русского языка фантастическим ореолом, формирующим основание для реализации принципа двоемирия. В повести «Штосс» лексико-семантическое поле «Петербург» представлено текстовыми тематическими группами «Пространство», «Время», «Общественное устройство», «Мироустройство», «Мода», «Декор жилища», «Немецкая культура», «Музыка», «Живопись», «Игра», «Числа», «Цвет», «Болезнь», «Сон», выбор которых отчасти обусловлен экстралингвистическими факторами. Лексические и фразеологические элементы этих групп используются писателем не только для создания образов героев, хронотопа, культурно-исторической обстановки, на фоне которой развертывается сюжет повести, но и для логического обоснования фантастических событий.
Так, например, образ Лугина, главного героя повести, раскрывается посредством элементов текстовых тематических групп «Живопись» и «Болезнь», тесно взаимодействующих друг с другом. Автор подчеркивает нездоровье Лугина, которое определяет его цвето-восприятие: по словам героя, у него сплин, люди ему кажутся желтыми', писатель отмечает такие черты внешности героя, как «больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга». По мере развития сюжета автор описывает ухудшение состояния Луги-на («кровь стучала в голову молотком»; «с лихорадочным нетерпением дожидался вечера»; «болезненно сжималось сердце — отчаянием и бешенством»). Болезнью, казалось бы, можно объяснить его видения, возникшие в воспаленном воображении художника. Однако автор повести отвергает одно-
значность подобного вывода: состояние Лугина ухудшается после того, как он узнает, что дом Штосса в Столярном переулке реально существует.
В существовании фантастического мира автор убеждает читателя, используя суггестивные возможности языка повести. Фантастико-суггестивный подтекст создается за счет актуализации неявных (фоновых) компонентов семантики слов и фразеологизмов тематических групп, формирующих условно-реалистическую картину мира, в первую очередь «Пространство».
Ассоциативный ореол имени «Петербург» актуализируется посредством полных лексических повторов топонима, который размещается в сильных позициях текста: в начале одного из абзацев первой главы, в первом предложении второй главы:
Лугин уже два месяца как вернулся в Петербург; Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом.
В обоих случаях топоним входит в состав ремы, хотя, по логике вещей, должен соотноситься с темой. Таким образом Лермонтов подчеркивает, что в повести изображается «другой», незнакомый Петербург. Его образ конкретизируется с помощью урбанонимов, используемых для указания адреса загадочной квартиры, о которой твердит Лугину «голос»: «в Столярном переулке, у Кокушкина моста, дом титюляр-ного советника Штосса, квартира номер двадцать семь». На следующий день по пути к дому Штосса Лугин проходит по Малой Мещанской лице (ныне Казначейская). В отличие от ее названия два первых урбанонима не только реалистичны, но и абсолютно реальны — они существуют и в современном Петербурге. Однако важно не это, а та фоновая информация, которая им сопутствует: в этом переулке, в доходном доме богатого купца И.Д. Звер-кова, жил в 1829—1831 гг. приехавший в Петербург молодой и еще мало кому известный писатель Н.В. Гоголь. В этом доме он написал не чуждую фантастике «Сорочинскую ярмарку», сделал первые наброски «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Этот дом Гоголь упоминал в «Записках сумасшедшего», здесь состоялось его знакомство с В.А. Жуковским, переведшим «Лес-
47
ного царя» И.В. Гете, балладу, упомянутую в первой главе «Штосса»1. Таким образом, фоновая семантика урба-нонимов включает в себя компоненты смысла «литература», «романтизм», «фантастика», «альтернативный хронотоп», которые усиливаются и развиваются Лермонтовым в процессе последующего повествования2. Недоговоренность, сопровождающая урбанистические зарисовки, убеждает читателя, что происходящие события имеют мистическую природу.
В «альтернации» условно-реалистической картины мира активно участвуют элементы тематических групп «Время» и «Числа», которые не только служат средствами передачи временных и квантитативных отношений, но и отражают их причинно-следственные связи. Хронология событий до встречи Лугина с призраком описана Лермонтовым чрезвычайно точно: их начало совпадает с музыкальным вечером, продолжается ноябрьским утром, завершается в полночь со вторника на среду. На первый взгляд, ничего загадочного и фантастического в этих номинациях нет. Однако в русской и европейской культурах обозначения отрезков времени обладают устойчивым комплексом символических значений, на которые опирается Лермонтов. К их числу можно отнести такие неявные смыслы:
осенъ — расцвет/угасание, время завершения цикла развития, время истончения границ между реальным и ирреальным мирами, светом и тьмой, старость, смерть;
вечер — старость, усталость, приближение конца, закат жизни;
утро — рождение, детство, радость, надежда.
1 «Стоит отметить, что замысел "Штосса" возник после приезда Жуковского в Петербург 9 марта 1841 года. Лермонтов в это время часто встречался с Жуковским: в день приезда у Карамзиных, 17 марта у Смирновой, 18 марта у Ростопчиной, 4 апреля снова у Смирновой, 12 апреля он принимал Лермонтова на своей квартире. Литературные разговоры и споры, разумеется, занимали значительное место на этих встречах, на одной из них и был, вероятно, прочитан "Штосс"» [Найдич 1994].
2 Эта деталь повести М.Ю. Лермонтова участвует в становлении Петербургского мифа, повествующего о таинственных местах Северной столицы. Литературную историю Столярного переулка продолжил Ф.М. Достоевский в романе «Преступление и наказание».
Фоновая семантика лексем указывает на то, что в судьбе главного героя настало время перемен, характер которых слабо предсказуем, поскольку в его судьбу вмешались ирреальные силы.
К подобному выводу приводит анализ фоновой семантики названий дней недели, обусловленной особенностями внутренней формы. Точно обозначены день и час переезда Лугина в Столярный переулок: 9 часов понедельника — и время завязки событий: вторник. Этимология этого слова (от второй, т.е. другой) указывает на возможность иного, чем подсказывает логика, завершения события, связанного с существованием ирреальной действительности. К слову сказать, семантика числительного два постоянно повторяется в повести разными способами: вдвоем оказываются Лугин и Минская во время музыкального вечера, комната 27 находится на втором этаже дома, дважды задает Лугин вопрос дворнику о жильцах дома и получает два схожих по содержанию и противоположных по смыслу ответа. Интересуясь Штоссом, Лугин спрашивает:
— Новый хозяин здесь живет?
И получает ответ:
— А черт его знает.
На вопрос о жильцах дворник замечает:
— В двадцать седьмом номере?.. да кому там жить! он уж Бог знает сколько лет пустой.
Значение обоих фразеологизмов одинаково — 'не знаю, неизвестно', однако семантика и связанна
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.