парата. Необходимо установить не только соотношение на различных его уровнях лиц, получивших образование того или иного типа (домашнее и систематическое, военное и гражданское, отечественное и зарубежное), но и само содержание этого образования - круг чтения, приобретённые навыки и проч. Следует учитывать и профессиональный (служебный) опыт чиновников, а именно - на каких должностях, в каких ведомствах и какие именно обязанности они исполняли. Всё это не могло не влиять на их кругозор и административную практику.
Особый интерес вызывают, конечно, политические группировки и кланы конца XVIII - начала XIX в. - их формирование, состав (и его изменения), взаимоотношения между собой и с императором. Ведь очевидно, что составители многочисленных проектов и реформаторских планов, работая над ними, думали не только об «общем благе», но и о реальной расстановке сил при дворе и в правительстве. Осуществление (или свёртывание) едва ли не каждой из обсуждавшихся мер усиливало одних и ослабляло позиции других. В источниках это отражается зачастую довольно глухо и неполно. Однако вне контекста этой не прекращавшейся
борьбы едва ли получится осмыслить и реформаторское творчество того времени. Л.Ф. Писарькова сообщает немало ценных сведений о группировках первой четверти XIX в. и их лидерах (кн. Н.И. Салтыков, Д.П. Трощинский, гр. В.П. Кочубей и др.), но данный сюжет требует, пожалуй, отдельного изложения.
В целом, нельзя не признать, что монография Л.Ф. Писарьковой открывает перед исследователями государственного управления Российской империи новые и весьма заманчивые перспективы.
А.М. Феофанов
Примечания
1 Писарькова Л.Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII века. Эволюция бюрократической системы. М., 2007.
2 В своё время об этом писал М.М. Сафонов: Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 86-87.
3 Половцов А.А. Дневник. 1893-1909. СПб., 1914. С. 276-277.
4 Там же.
5 Архив СПбИИ РАН, к. 115, оп. 1, д. 1186, л. 4 об.
М.А. Бабкин. Священство и Царство (Россия, начало XX в. - 1918 г.): Исследования и материалы. М.: Индрик, 2011. 920 с., ил.
Новая книга М.А. Бабкина - более чем вдвое расширенное издание прежней его монографии, вышедшей в 2007 г. Свыше 600 страниц в ней занимает авторский текст и ещё 300 - разного рода приложения и иллюстративный материал. Среди них документы, формулы поминовения властей за богослужением, карты, списки епархий и иерархов, различные указатели и многое другое, но почему-то отсутствуют библиография и список использованных источников (за исключением перечня публикаций самого автора (с. 915-918)). В книге развивается тот же взгляд на характер государственно-церковных отношений в России в начале XX в. и особенно в первые месяцы революции 1917 г., который хорошо известен по предшествующим работам М.А. Бабкина, вызвавшим в
своё время немало откликов (с. 907-909). По его мнению, нервом взаимоотношений Церкви и государства в Российской империи являлась «проблема "священства-царства"» (с. 20), т.е. спор о духовном и политическом превосходстве власти царя или священноначалия. Во времена патриарха Никона и царя Алексея Михайловича подобный конфликт действительно имел место. Патриарх, настаивавший на том, что священство выше царства, потерпел поражение, его идеи были осуждены и позднее не находили приверженцев среди русской иерархии. Однако для Бабкина существование аналогичного «харизматического соперничества» между царём и епископатом на рубеже XIX-XX вв. является основополагающей аксиомой, не требующей доказательств. Между тем столь сме-
8* 227
лая экстраполяция противоречий XVII в. в XX в. сама по себе требовала бы всестороннего и тщательного обоснования. Не утруждая себя этим, автор любые трения между епископатом и правительственной администрацией интерпретирует исключительно под углом предполагаемого им противостояния и даже противоборства православного духовенства и императорской власти (с. 188). Так, в движении за соборное обновление церковной жизни и восстановление патриаршества он усматривает стремление к десакрализации империи (с. 72-73, 109-126), выражавшееся будто бы также в сокращении литургического поминовения особ Императорской фамилии и во всё более торжественном поминовении архиереев, в различном понимании епископами смысла миропомазания императоров (с. 127-132, 160-190).
От десакрализации монархии высшее духовенство, по словам М.А. Бабкина, прямо переходило к недружественным действиям в отношении верховной власти. В ходе революции 1905-1907 гг. Святейший Синод якобы занял недостаточно жёсткую позицию и фактически потворствовал революционерам (с. 137, 151-159). Апогеем же «подрывной» деятельности иерархов стало их поведение во время Февральской революции 1917 г. (глава II). Установив богослужебное поминовение Временного правительства вместо императора и Императорской фамилии, Синод, считает автор, тем самым объявил Дом Романовых «отцарствовавшим» и «сверг» саму «идею монархии» (с. 209, 213, 215 и др.). В замене формулы поминовения автор видит целую богословскую программу, проводившуюся Синодом с целью окончательной десак-рализации царской власти, которой, по мнению Бабкина, епископат предпочитал «народовластие». Рядовое духовенство, участвуя в различных публичных акциях (молебнах, праздниках и т.п.), связанных с Февральской революцией, проводило будто бы антимонархическую политику Синода, укрепляя в народе лояльность Временному правительству и оправдывая революцию. Полагая, что православное духовенство выступало в начале 1917 г. как одна из активных (и чуть ли не как одна из главных) революционных сил
(с. 416, 606 и др.), автор допускает даже существование «антимонархического заговора с участием высшего духовенства», схожего с тем, который сложился в начале XVIII в. в окружении царевича Алексея (с. 268-273).
Добившись свержения «харизматического конкурента» (с. 188), как выражается М.А. Бабкин, иерархия якобы постаралась закрепить свою монополию на духовную власть в ходе Поместного собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: новоизбранный патриарх якобы узурпировал церковные права императора (с. 486, 501, 507, 511, 556 и др.) и претендовал на роль «единственного законно избранного вождя русского народа». Именно поэтому, полагает Бабкин, Собор не протестовал против разгона большевиками Учредительного собрания, которое также рассматривается автором как «конкурент» патриарха (с. 564-565). При этом он утверждает даже, что духовенство «ничего не имело против» советской власти и конфликтовало с ней только тогда, когда её декреты затрагивали его корпоративные и прежде всего имущественные интересы (с. 566-570). Декрет же 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», декларировавший невмешательство властей во внутрицерковную жизнь, и вовсе оценивается в книге как соответствующий «предреволюционным чаяниям духовенства» (с. 572). Однако большевики, по словам Бабкина, совершили «второй религиозный переворот», провозгласив свою «большевистскую веру» («в то, что Бога нет, в "мессианство" пролетариата, а также в "светлое будущее" -в коммунизм»). Это стало «возмездием» духовенству за его участие в «первом религиозном перевороте 1917 г.», в ходе которого «была свергнута власть "харизматических конкурентов" священства -православных императоров» (с. 591-592).
В конце книги («Вместо послесловия II») автор разъясняет, каким образом наши современники, особенно церковные иерархи, могли бы исправить ошибку своих предшественников, допущенную в феврале-марте 1917 г. Бабкин с явным одобрением излагает позицию епископа Анадырского и Чукотского Диомида (Дзюбана), обвинившего в 2008 г. свя-
щенноначалие Русской Православной Церкви в том, что оно придерживается «цареборческой ереси», и провозгласил в отношении «еретиков-цареборцев» анафему. «Цареборческой ересью» при этом было объявлено, по выражению Бабкина, «воззрение о "непредпочтительности" для православных людей власти православных василевсов - помазанников Божиих» и равнозначности для христиан как монархии, так и иных форм государственного устройства. В июне 2008 г. Архиерейский собор Русской Православной Церкви изверг епископа Диомида из сана. Бабкин не скрывает и, видимо, даже гордится тем, что его исследования активно используются во внутренней полемике различных религиозных групп (с. 609).
Выстраивая и аргументируя свою концепцию, М.А. Бабкин систематически нарушает принцип историзма, предполагающий изучение событий и явлений прошлого и отражающих их источников в историческом контексте. Бабкин, напротив, последовательно неисторичен. Противоборствующие в его книге «священство» и «царство», по сути - надисторические субстанции. При этом Византия, Московское царство, Российская империя изображаются не как различные, хотя и преемственные государственные образования, но как проявления единого целого, а духовенство предстаёт силой, на протяжении нескольких столетий преследующей одни и те же политические цели. Деятельность священнослужителей в первой половине 1917 г. рассматривается автором как согласованная и направляемая указаниями Синода. Между тем в самой книге приводятся красноречивые примеры развернувшейся тогда «церковной революции»: бунта младших членов клира против старших, священников и диаконов против епископов, диаконов и псаломщиков против священников, сельского духовенства против городского (с. 411). Далеко не очевидно, насколько при таких обстоятельствах духовенство было способно проводить на местах политическую линию Синода (если она вообще существовала).
Несмотря на обилие материала, используемого М.А. Бабкиным, в его книге легко выявляется небольшой круг излюбленных авторов, суждения которых приво-
дятся неизмеримо чаще других, как наиболее значимые и заслуживающие доверия. Среди мемуаристов это кн. Н.Д. Жевахов, среди богословов протоиерей В. Асмус, среди правоведов А.М. Величко. В то же время иные научные работы, освещающие положение Церкви в 1917 г., как, например, исследование П.Г. Рогозного1, по сути, игнорир
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.