ИЗВЕСТИЯ РАИ. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2008, том 67, № 1, с. 38-48
МЕТАФОРЫ ВРЕМЕНИ - МЕТАФОРЫ СУДЬБЫ
(Об автобиографии Г. Грасса "Луковица памяти") © 2008 г. Л. М. Ншбииа
В статье речь идет о временной структуре автобиографии Г. Грасса "Луковица памяти". Значительную роль в технике выражения временных отношений играют авторские метанарративные замечания метафорического характера. В статье анализируются лейтмотивные метафоры времени, используемые Г. Грассом как стилистические приемы ретроспекции. Замечания экзегетического уровня являются не только способами формирования временной перспективы в автобиографии, но и средством выражения культурно-ценностного аспекта всего творчества автора.
This article deals with the temporal structure of Günter Grass's autobiography "Beim Häuten der Zwiebel". The author's meta-narrative remarks play an important role in the expression of time correlations. Time metaphors used by G.Grass as leitmotifs as well as stylistic devices of retrospection are analysed. Exegetic remarks represent not only a method of creating a time perspective in the autobiography but are also the expression of cultural and axiological aspects of the author's work as a whole.
Недавно вышедшая в свет автобиография Г. Грасса "Луковица памяти" ("Beim Häuten der Zwiebel") вызвала шквал критики. Г. Грасс в этой книге обнародовал долго умалчиваемый факт своей жизни, а именно службу в войсках СС во время второй мировой войны. Именно этот эпизод из жизни мрачного идеалиста ("des grimmigen Idyllikers"), слывшего в Германии долгие годы "моральным авторитетом нации", стал поводом для блокады его книги, которую не читают интеллектуальные круги Германии и, более того, обвиняют его из-за этого признания в коммерческом продвижении произведения на книжном рынке.
Польский писатель Штефан Хвин (родители Г. Грасса жили на территории, отошедшей в результате послевоенного раздела Польше) берет Г. Грасса под защиту и предоставляет ему право как художнику слова "кроить" свою автобиографию, быть до конца откровенным или утаивать следы прошлого:
... Als Künstler hat Grass das Recht, ... vor unseren Augen seinen komplizierten, beunruhigenden, faszinierenden, inkonsequenten, verworrenen Lebenslauf zu formen, den er niemals vollkommen preisgeben wird. Wahre Literatur spielt mit der Wahrheit und der Moral, wie man mit dem Feuer spielt. Die Kunst speist sich aus dem Geheimnis. ... man vergißt hier zu leicht, daß es sich bei Grass um einen großen Künstler und nicht um einen publizistischen Moralisten oder Politiker mit Jugendsünden auf dem Gewissen handelt. ... Ein Schriftsteller mit Flecken auf dem Lebenslauf hat dur-
Воспоминание, как чародей богатый, Из пепла хладного минувшее зовет.
П.А. Вяземский
chaus das Recht, anderen ihre Lebenslaufflecken vorzuenthalten [1, S. 35].
... Как художнику Грассу предоставлено право ... формировать в нашем сознании свой сложный, неспокойный, увлекательный, непоследовательный, запутанный жизненный путь, от которого он никогда полностью не откажется. Настоящая литература играет с правдой и моралью, подвергаясь определенному риску. Искусство подпитывается таинством. ... Стараются забыть, что в случае с Грассом речь идет о большом художнике, а не о публицистическом моралисте или политике с грехами молодости.... Писатель с пятнами в автобиографии вправе предвосхитить эти пятна в автобиографиях других. (Здесь и далее перевод наш. - Л.Н.)
Автобиография "Луковица памяти" посвящена детскому и юношескому периодам жизни Г. Грасса. Этот возраст падает на время второй мировой войны, поэтому тема войны пронизывает все повествование. Включение эпизодов из второй мировой войны является свидетельством идентичности Г. Грасса с историей страны и с историей немецкой нации. В контексте исторической перспективы оставить этот факт автобиографии без внимания было бы невозможно. Однако вопрос все-таки остается: почему общественное признание сделано Г. Грассом так поздно? Неужели трагическая история и чувство вины немецкого народа перед судом истории так исказили его сознание?
Однако, как отмечает В. Хлебников, писатель не утаивал злонамеренно этот факт собственной
автобиографии; «Грасс заговорил о прошлом по собственной воле, никто его не принуждал. "Дело" Грасса из архивных документов известно давно, он специальным личным письмом открыл его для исследователей» [2, с. 245]
Российский читатель, как представитель другого лагеря в этом драматическом противостоянии двух социальных систем, хорошо понимает, что значит попасть под колесо истории. Русские люди и сами пережили последствия культа личности, репрессии, уничтожение собственного народа. Предоставим суду истории решать, кто виноват в личной трагедии писателя, тем более, что и в своей автобиографии Г. Грасс остается большим мастером слова.
В повествовании часто возникает мотив вины, автор постоянно говорит о неосознанности и непонимании сущности нацизма, стыдится, однако, своего молчания и нежелания поставить вопрос: "Почему?". Проанализируем хотя бы такое место:
Weil aber so viele geschwiegen haben, bleibt die Versuchung groß, ganz und gar vom eigenen Versagen abzusehen, ersatzweise die allgemeine Schuld einzuklagen oder nur eigentlich in dritter Person von sich zu sprechen: Er war, sah, hat, sagte, er schwieg ... und zwar in sich hinein, wo viel Platz ist für Versteckspiele.
... Die nachweisbare wie die verdeckte Schuld jedoch bleibt. Immerfort tickt sie und ist selbst auf Reisen ins Nirgendwo als Platzhalter schon da. Sie sagt ihr Sprüchlein auf, fürchtet keine Wiederholung, läßt sich gnädig auf Zeit vergessen und überwintert in Träumen. Sie bleibt als Bodensatz, ist als Fleck zu tilgen, als Pfütze nicht aufzulecken. Sie hat von früh auf gelernt, gebeichtet in einer Ohrmuschel Zuflucht zu suchen, sich als verjährt oder längst vergeben kleiner als klein, zu einem Nichts zu machen, und steht dann doch, sobald die Zwiebel Pelle nach Pelle geschrumpft ist, dauerhaft den jüngsten Häuten eingeschrieben: mal in Großbuchstaben, mal als Nebensatz oder Fußnote, mal deutlich lesbar, dann wieder in Hieroglyphen, die, wenn überhaupt, nur mühsam zu entziffern sind. Mir gilt leserlich die knappe Inschrift: Ich schwieg [3, S. 36].
И лишь только потому, что многие молчали, остается большим искушением, абстрагируясь полностью от собственных слабостей, обвинять в виновности вообще кого-то и только в третьем лице говорить о себе: он был, видел, у него есть, он сказал, он молчал ..., погрузившись в себя, где так много места для манипуляций.
...Однако как доказательная, так и скрытая вина все-таки остается. Она постоянно буравит тебя, она на пути в никуда, она все время внутри тебя. Она постоянно, стереотипно напоминает о себе, не страшится повторений, позволяет забыть о времени, присутствует во сне. Она остается как грязный осадок, это пятно нельзя вывести или осушить, как лужу. Она научилась, изначально исповедовавшись, находить спасение в ушной раковине; стараешься за давностью лет свести ее на нет, уменьшая ее в размерах; но подобно чистке слой за слоем луковицы, она прочно вырисовывается на новых слоях: иногда большими буквами, иногда как что-то дополнительное или сноска, иногда отчетливо читаемая, а потом снова в виде иероглифов, которые, если и можно рас-
шифровать, то с трудом. Ко мне же относится короткая строчка: я молчал.
Повторяющийся мотив вины представлен в данном отрывке как живое существо, которое посредством образной парадигмы присутствует в мыслях и эмоциях автора. Чувство вины не убрать, как пятно или как осадок, оно появляется вновь и вновь, то претворенное в заглавные буквы и слово, то в предложение, то в иероглифы, которые нужно расшифровывать. Интересно, что в данном примере появляется образ луковицы ("Zwiebel") как корневой метафоры вечной памяти у Г. Грасса, то забывающей, то вновь оживляющей события прошлого.
Следующее высказывание Г. Грасса можно считать программным для собственной позиции оправдания:
Das läßt sich nicht wegwischen, steht nicht auf einer Schiefertafel, neben der griffbereit der Schwamm liegt. Das bleibt. ...
Um den Jungen und also mich zu entlasten, kann nicht einmal gesagt werden: Man hat uns verführt! Nein, wir haben uns verführen lassen" [3, S. 44].
Это нельзя стереть, она (вина. -Л.Н.) не написана на доске, возле которой лежит наготове губка. Она остается ...
Чтобы освободить молодого человека, то есть меня, от тяжести вины, нельзя даже сказать: Нас соблазнили! Нет, мы поддались сами этому соблазну.
Использование пассивной конструкции с глаголом lassen представляет действие, обращенное на агенса, который выступает как пассивная инстанция. В контексте исторических событий и личной истории Г. Грасса читатель может трактовать это действие как коллективное подчинение молодежи (местоимение "uns") гитлеровскому режиму. Однако признание нацизма и подчинение его идеологии Г. Грасс не считает для себя оправданием.
В исследованиях автобиографики постоянно появляются размышления об особенностях этого жанра. Онтологической основой построения автобиографической прозы является ретроспектива - взгляд назад, в прошлое. Ретроспектива основывается на работе памяти, а память, в свою очередь, можно рассматривать, по X. Вайнриху, как онтологическую метафору литературы воспоминаний, такой предмет, как мемуары, нельзя мыслить без метафор [4, S. 294]. Приведем также высказывание В. Нурковой: «Только человек способен одновременно жить во времени и вне времени, преодолевая его, осуществляя непрерывные "путешествия во времени" и самоопределяясь в нем» [5, с. 69].
Ретроспектива в автобиографике определяет нарративный характер восстановления собственного "Я". Референциальность - соотнесение через локальную и темпоральную топографию собственной судьбы с историко-культурными собы-
тиями - составляет при этом фактологический каркас автобиографического нарратива. Когнитивные структуры памяти, однако, в этом жанре преобразуются по законам художественного дискурса. Модус вербального формулирования позволяет претворить референциальность в конвенц
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.