Факты и преломления
Между рынком и утопией: либеральные экономисты и начало эпохи Великих реформ
Игорь Христофоров
Between market and utopia: Liberal economists and the beginning of the Great reforms
Igor Khristoforov (National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia)
В декабре 1852 г. О. Конт, один из самых ярких последователей А. де Сен-Симона, написал длинное письмо Николаю I. Он предлагал царю публично поддержать и взять на вооружение позитивистскую религиозно-политическую программу. Ни один из западных монархов и политических лидеров, погружённых в борьбу за власть, писал Конт, оказать такую поддержку не в состоянии. У России же для перестройки на позитивистских началах есть все необходимые условия: самодержавие, которое легко и не теряя своей силы превратится в «республиканскую диктатуру», огромные ресурсы, податливое население и давние традиции социальной политики. Последний пункт особенно интересен. «С достойным восхищения постоянством добиваясь отмены крепостного права, Ваше правительство сопровождает его постепенным уничтожением крупных аристократических поместий», - почему-то утверждал философ. Однако эту политику, считал он, надо скорректировать: опыт Запада показал, что «недостаточная концентрация богатств» мешает преобразованию общества. Поэтому крупных земельных собственников надо просто превратить в «промышленных руководителей»1.
Письмо Конта, судя по всему, не дошло до царя (никто из русских знакомых философа не рискнул взять на себя миссию «почтальона»)2. Но если бы Николай I его и прочитал, то, конечно, просто счёл бы автора сумасшедшим. Однако значение этой истории, как мне кажется, выходит за пределы одного из знаменитых «чудачеств» французского философа3. На первый взгляд, письмо Конта вроде бы укладывалось в привычное уже для европейских интеллектуалов изобретение образа «просвещённого самодержца», который создает силою своей воли новую реальность на огромных просторах своей страны - отсталой,
© 2015 г. И.А. Христофоров
Статья подготовлена в ходе выполнения проекта «Трансформация элит и институциональная среда в России Нового времени: источники изучения, междисциплинарные подходы, компаративный контекст» в рамках Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» в 2014 г.
1 Comte A. Correspondance générale et confessions. Т. VI. Paris, 1984. P. 451-473.
2 Pickering M. Auguste Comte: An Intellectual Biography. Vol. 3. N.Y., 2009. P. 80.
3 См. также: Billington J.H. Intelligentsia and the religion of humanity // The American Historical Review. 1960. July. P. 807-809.
но зато молодой и готовой к восприятию нового. Для Лейбница таким демиургом был Пётр I, для Вольтера и Дидро - Екатерина. Конечно, Николай I начала 1850-х гг. смотрится в этом ряду реформаторов несколько странно. Но кто мог в 1852 г., предвидеть, что спустя всего несколько лет Российская империя окажется на пороге самых крупных реформ в своей истории, настоящей «революции сверху»? В каком-то смысле Конт (он умер в 1857 г.) оказался пророком. Он, конечно, не имел шансов стать советником императорского правительства. Но «сен-симонистский след» в либеральных экономических реформах начала царствования Александра II всё же обнаруживается.
Данная статья посвящена этому, как представляется, практически неизвестному источнику правительственной идеологии и практики начала эпохи Великих реформ. Экономические решения, принятые правительством в переломный момент «выбора пути» на рубеже 1850-1860-х гг., были крайне важны для её последующего развития. Но чем именно они обусловливались: ситуативными «требованиями момента» или более общим представлением о «стратегии экономического развития»? С какими обстоятельствами была связана переориентация курса правительства от идеологии государственного контроля над экономикой к идеологии свободного рынка?
Общепринятый нарратив на тему экономической политики эпохи Великих реформ и её последствий примерно таков. После Крымской войны в экономической политике России стартовал масштабный «либеральный эксперимент», который имел целью преодолеть глубокую отсталость страны. Реформы диктовались стремлением режима к сохранению международного статуса державы и стабильности внутри страны. Преодоление отсталости символизировалось прежде всего масштабным железнодорожным строительством и отменой крепостного права. Кроме того, «новая экономическая политика» правительства Александра II предполагала либерализацию таможенного тарифа, ликвидацию казённой кредитной системы, отмену многих ограничений в сфере государственного контроля за рынком и т.п. Однако в 1870-х гг. сначала случился мировой финансовый кризис, а затем, благодаря появлению на рынке дешёвого американского зерна, начали падать мировые цены на хлеб - главный продукт российского экспорта. С этого времени либерально-экономический курс подвергался всё более масштабной общественной критике и постепенно был свёрнут. Доктрина laissez faire, laissez passer вышла из моды и сменилась мощной протекционистской, патерналистской волной, продолжавшейся по меньшей мере до начала XX в.4 При этом экономика страны, как настаивают экономические историки, на всём протяжении второй половины XIX в. независимо от политических факторов развивалась в рамках общеевропейского тренда: это была модель «догоняющего развития». Государство же если и не форсировало индустриализацию, как когда-то считал А. Гершенкрон5, то не мешало ей, да и не могло бы этого сделать.
Тенденции экономического развития, как правило, описываются в гораздо более длительной хронологической перспективе, чем та, которую предпола-
4 См., например: Степанов В.Л. Либерально-экономический «эксперимент» в России (вторая половина 1850-х - первая половина 1870-х гг.) // Пётр Андреевич Зайончковский: Сборник статей и воспоминаний. К столетию историка. М., 2008. С. 491-512.
5 Gerschenkron A. Economic backwardness in historical perspective. N.Y., 1962; idem. Agrarian policies and industrialization: Russia, 1861-1917 // Cambridge economic history of Europe. Vol. 6. Pt. 2. Cambridge, 1965.
гает изучение ситуативной политической конъюнктуры. Картина эта хорошо знакома отечественным историкам: чиновники, экономисты, предприниматели десятилетиями могли о чём-то жарко спорить, менять законы, обличать друг друга, но это почти не влияло на «железную поступь капитализма». Логика тех или иных решений, с этой точки зрения, не так уж и важна. Раз стартовав, процесс экономической модернизации стал необратимым. По авторитетному заключению П. Гэтрелла, «в последнее время в историографии экономического развития Европы... идея непрерывности хозяйственного развития европейских стран в течение длительного времени приобретает всё большее влияние». В этом контексте, считает историк, экономическое влияние Великих реформ «следует оценивать весьма осторожно», поскольку «значимость реформы начинает меркнуть, когда она рассматривается на фоне длительного экономического развития»6.
Правомерность анализа такого экономического longue durée не вызывает сомнений. Однако не теряются ли при взгляде с «высоты птичьего полёта» многие важные детали, объясняющие не только правительственную политику, но и закономерности институционального развития? Особенно это касается начала эпохи реформ. Какими экономическими соображениями руководствовались «верхи» в конце 1850-х - начале 1860-х гг.? Имели ли разные меры единую экономическую логику? И можно ли вообще применительно к экономической политике правительства говорить о реформаторах как группе, объединённой единством идей и подходов? Если да, то кто входил в эту группу? Формулируя шире - кто в это время принимал решения в сфере экономики? Как очерчивалась сама эта сфера? Несмотря на наличие в отечественной и зарубежной историографии давней традиции изучения экономической политики 1830-1870-х гг., чётких ответов на эти вопросы нет. Не ставя перед собой задачи восполнить этот пробел в рамках небольшой статьи, я хотел бы сосредоточиться на некоторых малоизвестных деталях влияния европейской экономической ситуации и перемен в системе принятия административных решений на экономическую политику российского правительства во второй половине 1850-х гг.
Прежде всего важно отметить, что именно в начале Великих реформ экономическое развитие, пожалуй, впервые в России стало объектом систематического внимания и заботы власти и общества. При этом мода на политическую экономию к тому времени имела уже очень длительную историю. Первые адепты классической (т.е. смитианской) политэкономии появились в России ещё во времена Екатерины II, а в начале XIX в. она уже стала модной в светском обществе дисциплиной. Даже в консервативную николаевскую эпоху политическая экономия располагала в «верхах» определённым доверием, поскольку представлялась убедительным ответом на «социалистические утопии». К середине века она имела репутацию респектабельной и даже несколько старомодной академической науки, преподавалась в университетах и обсуждалась в журналах7. Отдельные элементы доктрины экономического либерализма легли в основу целого ряда (неизменно неудачных) финансовых, фискальных и крестьянских реформ первой половины века. Необходимость создания частной крестьянской собственности на землю, замены подушного обложения налогами на имущест-
6 Готрелл П. Значение Великих реформ в истории экономики России // Великие реформы в России / Под ред. Л.Г. Захаровой, Б. Эклофа, Дж. Бушнелла. М., 1992. С. 107, 124.
7 Блюмин И.Г. Очерки экономической мысли в России в первой половине XIX века. М., 1940; Цвайнерт Й. История экономической мысли в России, 1805-1905. М., 2008. С. 40-148.
во и доход, жёсткой монетаристской политики и развития частного кредита -всё это для части бюрократической элиты было, можно сказать, банальностью.
С другой стороны, основные параметры финансово-экономической политики правительства определялись совершенно иными приоритетами. Эта сфера долгое время находилась под почти безраздельным влиянием знаменитого министра финансов гр. Е
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.