Историография, источниковедение, методы исторического исследования
© 2008 г. Л.А. СИДОРОВА*
МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ КОММУНИКАЦИИ ТРЕХ ПОКОЛЕНИЙ СОВЕТСКИХ ИСТОРИКОВ
Профессиональное сообщество историков как сложная общность, объединяющая творческие индивидуальности и влияющая на развитие исторической науки, привлекает все большее внимание современных исследователей1. Значительный интерес в этом контексте приобретает анализ межличностных коммуникаций в среде советских историков середины XX в. В центре данной статьи - две взаимосвязанные проблемы, первая из которых связана с профессиональным общением как способом передачи научного исторического знания и сохранения исследовательских традиций, как основой для создания научных школ, а вторая - с особенностями взаимоотношений между поколениями советских историков, работавших в этот период времени.
Эти взаимоотношения развивались в послевоенные годы в весьма непростых идеологических условиях, связанных с развернутой партийным руководством кампанией по борьбе с «космополитизмом». Проработочные собрания давали большой простор для сведения личных счетов, создавая понятную напряженность в профессиональной среде2. При этом характер профессионального общения представителей «старой» и «красной» профессуры отличался от взаимоотношений историков этих поколений со своими младшими коллегами - формировавшимся послевоенным поколением: свои черты проявлялись в коммуникативных связях смежных генераций, совершенно особенные штрихи были свойственны отношениям между историками «старой школы» и только вступавшими в середине XX в. на эту стезю исследователями. Принадлежность учителей и учеников к поколениям с различными, во многом противоположными условиями формирования и социализации создавала совершенно особую ситуацию в сообществе советских историков. Советские историки с дореволюционным стажем, несмотря на резко изменившиеся условия их научной деятельности и жизни в стране в целом, не могли не воспроизводить усвоенного со студенческой скамьи опыта научного общения, переданного им предшественниками. Традиция внимательного отношения к подготовке научной смены, формирования исследовательской школы имела для них непреходящую ценность.
Силовой метод внедрения генерации историков-марксистов «первой волны» не смог полностью оборвать нити, связывавшие советскую историческую науку с предшествовавшей историографической традицией. Так, ученик В.О. Ключевского М.М. Богословский воспитал в начале XX в. целую плеяду молодых историков (Н.М. Дружинин, Б.Б. Кафенгауз, A.A. Новосельский, В.К. Яцунский и др.)3, которые, в свою очередь, передавали исследовательское мастерство историкам послевоенного поколения. Такая же живая связь образовалась и в петербургском сообществе историков. В.Г. Васильевский и К.Н. Бестужев-Рюмин оставили глубокий след в сознании С.Ф. Платонова и A.C. Лаппо-Данилевского, способствовали тому, что оба они в разное время были оставлены при университете для подготовки к профессорской деятельности, а после защиты магистер-
* Сидорова Любовь Алексеевна, кандидат исторических иаук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН.
5 Отечественная история, № 2
129
ских диссертаций получили курсы на кафедре русской истории4. Влияние этих историков современные исследователи отмечают у А.Е. Преснякова5. Своими учителями Пресняков называл крупнейшего представителя русского неокантианства А.И. Введенского и В.Г. Васильевского, привившего ему навыки работы с историческим материалом6. Платонов подчеркивал огромную роль Бестужева-Рюмина в формировании его поколения. «Это светлая личность, - писал он, - одно созерцание которой благодетельно действовало на студентов в нашей убогой обстановке по части исторических идей. Он умел зажечь во всяком огонек»7.
В свою очередь, Платонов, Лаппо-Данилевский, Пресняков и другие историки этой когорты принимали горячее участие в творческих судьбах собственных учеников. Они не только осуществляли научное руководство, но и вводили их в корпорацию российских историков. «Вчера ходил вместе со мною в Археографическую комиссию, чтобы помочь мне отыскать там в старых исходящих журналах № той рукописи, которая нужна мне, - писал Пресняков о Платонове матери 26 августа 1892 г.,- а оттуда повел меня в Публичную библиотеку представить Л.Н. Майкову, директору рукописного отделения... чтобы этим открыть мне доступ к хранящимся там рукописям»8. Учитель не оставлял своей заботы об ученике и впоследствии. «Он талантливый, знающий и очень хороший человек, и я всегда готов ему посочувствовать и посодействовать. Если что-либо можете ему сказать или сделать, не откажите»9, - обращался он к В.С. Иконникову в январе 1902 г. В одном из своих писем жене Пресняков отмечал, что «Платонов... со своими учениками, как родной»10.
Именно Платонов рекомендовал ученика Преснякова Б.А. Романова историку-медиевисту Н.П. Оттокару, в то время приват-доценту Пермского отделения Петроградского университета: «Считаю Бориса Александровича человеком талантливым и умным. Он обладает большими специальными знаниями и острою ученою наблюдательностью. Излагает он свои темы живо и связно, без длиннот в речи, но с внутренней обстоятельностью»11. В середине XX в. уже сам Романов выступал хранителем заложенных предыдущим поколением исследовательских ценностей, которые выдержали испытание нелегким временем. Даже Б.Д. Греков, создатель марксистской концепции русского феодализма, признавал, по словам С.Н. Валка, что счастливая судьба сделала его одним из учеников А.С. Лаппо-Данилевского, отмечая огромное значение той школы, которую он получил на его семинарах12.
Таким образом, активно работавшие в послевоенные годы петербургские историки «старой школы» С.Н. Валк, Б.Д. Греков, Б.А. Романов, а также А.И. Андреев, А.В. Пред-теченский, Е.В. Тарле и др., как и их московские коллеги, стали связующим звеном в российской историографической традиции конца XIX-XX вв.
Не идеализируя взаимоотношений в сообществе русских дореволюционных историков, подчеркну существование традиции патронирования своих учеников, которая была свойственна историкам «старой школы». Разногласия нередко осложняли общение историков разных поколений, однако не служили поводом к его прекращению. Так, непростые отношения П.Н. Милюкова и В.О. Ключевского, причину которых исследователи усматривают как в неприятии последним политической активности своего младшего коллеги, так и в научных разногласиях13, не привели ко взаимоотрицанию: они оставались в рамках научного поля. В свою очередь, молодые сторонники Милюкова, неудовлетворенные оценкой книги последнего «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого», представленной в качестве докторской диссертации, не впадали, тем не менее, в конфронтацию со своими старшими коллегами. «В воскресенье был я на диспуте Милюкова и остался недоволен, потому что от него требовали того, чего он и не думал давать, упрекали, что он не ответил на вопросы, которые он не ставил в своей работе», - писал Пресняков 19 мая 1892 г. Он объяснял это тем, что в идеях Милюкова было «столько нового, что со старых точек зрения его и оценивать нельзя»14.
Однако в реалиях Советской России присущая любой науке состязательность мнений не поддерживалась. Дореволюционная профессура оказалась изолированной от
взаимодействия со следующим поколением исследователей. Историческая наука разделилась на два течения, в том числе и генерационно. Школа М.Н. Покровского готовила свои кадры историков-марксистов, а значение так называемой буржуазной исторической науки отвергалось. С.Н. Валк, характеризуя этот период в советской исторической науке, писал об искусственно раздуваемой тенденции «к противопоставлению старых крупных ученых - ученых не марксистов, но уже стремящихся в своих работах к освоению марксизма, - начинающей научной молодежи, более начитанной в марксистской литературе, но еще не имеющей опыта исследовательской работы»15. Это было, по его мнению, одной из главных причин «того нездорового нигилизма, который господствовал тогда среди значительной части историков-марксистов в отношении изучения достижений буржуазной историографии. Эта историография обычно отрицалась полностью и безоговорочно»16, - констатировал Валк не только как историограф, но и как участник событий тех лет.
В результате традиционные для эволюционного типа развития науки связи «учитель - ученик» уступили место отношениям иного рода, характеризовавшимся неравноправным соперничеством. Положение стало меняться со второй половины 1930-х гг., однако на характер взаимоотношений между поколением историков «старой школы» и первым марксистским это существенно не повлияло. Две генерации советских историков оставались внутренне достаточно замкнутыми общностями, несмотря на их внешнее взаимодействие и на использование марксистских постулатов первой из них.
И все же к середине прошлого века в результате профессионального общения стали явственны плоды не только сосуществования, но и сотрудничества. Заметен был рост исследовательской квалификации некогда молодых историков-марксистов, посвятивших себя изучению Древней и Новой истории и ставших к этому времени уже средним поколением советских историков (В.В. Мавродин, М.В. Нечкина, Н.Л. Рубинштейн, И.И. Смирнов и др.). Несмотря на иную методологическую ориентированность, они в своей научной работе сохраняли черты преемственности со старшими коллегами.
Несколько иначе обстояло дело с генерацией «красных профессоров», избравших своей специализацией историю XX в. Отсутствие наставников из числа «старой профессуры», особенности менталитета этих историков (ярко выраженная партийность, перенесенная в науку), их сознательное формирование (особенно в Институте красной профессуры) как противовеса «буржуазным специалистам» обособили их от предыдущего поколения. Более того, представители первого марксистского поколения не только осознавали свою отдельность, но и всячески подчеркивали ее как в научной жизни, так и в своих работах. Оценка себя как лагеря, противостоявшего историкам дореволю
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.