ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2014, том 73, № 2, с. 34-43
МИФОЛОГИКА ИМЕНОВАНИЯ: ОПЫТ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ.
СТАТЬЯ I. УСТАНОВЛЕНИЕ ИМЕН
© 2014 г. М. Ф. Надъярных
Статья посвящена первым векам словесного освоения реальности Новости Света. Процесс именования сообразуется с общим процессом порождения символических смыслов и символических ценностей, с особенностями становления и развития традиции в Латинской Америке. Реконструируются различные стратегии именования и динамика их закрепления в структуре латиноамериканского культурного сознания и подсознания. Особенности понимания имени в латиноамериканской художественно-философской рефлексии соотносятся с характерной для сферы именования напряженной связностью полюсов архаики и современности.
The article considers the epoch of initial verbal exploration of the realities of the New World. The process of naming is consistent with the overall process of generating symbolic meanings and symbolic values with the peculiarities of formation and development of tradition in Latin America. Author reconstructs different naming strategies and the dynamics of their attachment to the structure of Latin American cultural consciousness and subconsciousness. Characteristics of name understanding in Latin American artistic and philosophical reflection are compared with typical for the naming sphere 'tense' connection between the polar opposites of the archaic and the modern.
Ключевые слова: литературы Латинской Америки, литературный процесс, аксиология, поэтика именования, инвенция, традиция.
Key words: Latin American literature, literary process, axiology, poetics of naming, invention, tradition.
"De insulis inventis", - гласили заголовки к латинским переводам письма Колумба, возвестившего о существовании дотоле никому неведомых земель [1, p. 161-162]1. В испанском тексте об
1 Т.е. "Об островах найденных" (или) "открытых" (или) "обретенных". Латинское "inventum" подразумевает особую дополнительность значений, разлагающуюся в переводе на русский в череду отдельных, не всегда однокоренных слов. Впрочем, не только "inventum", но и "inventio", "inventor", целое "гнездо слов", восходящих к индоевропейскому корню -gwen и реализовавших свою историческую судьбу (укоренившихся в латыни, а затем в самых разных европейских языках) в системе морфо-семантических модификаций, обусловленных префиксом "in". В словах этих, принадлежащих к системе "ключевых слов" (по А.В. Михайлову) европейского сознания, обнаруживается парадоксальное единство статики и динамики, единство "находки" и "открытия", "обретения" и "изобретения", "вымысла" и реальности. Ж. Деррида, в эссе, посвященном "инвенции", напоминал: "При разговоре об инвенции нужно непременно помнить о латинских корнях этого слова" [2, p. 12]. Накидывая своеобразную сеть на множество французских слов, связанных с латинскими корнями и производными от них, Деррида писал: «Мы видим некоторое пространство схождения различий, здесь встречаются "приходить", "являться" (venir) и "прибытие" (venue), здесь осуществляется загадочный сговор "invenire" и "invention", а также "фак-
открытии не говорится (встреча с неизвестным миром обозначена здесь глаголом "fallar" - "находить", "обретать"), но на особость совершенного "деяния" указывает употребленное в письме слово "viage" путешествие. Столь привычное сейчас, это слово не часто появлялось в испанских текстах рубежа XV-XVI веков, а проговариваясь, смаковалось как редкостная новинка, становясь знаком чего-то необычайного2. В латинском пе-
та", "события", "случая", "развязки" (événement) и "пришествия", "восшествия на престол", "наступления новой эры" (avènement), "будущего" (l'avenir), "приключения" (aventure) и "соглашения", "договора" (convention). Как перевести это множество значений за пределы латинских языков, сохраняя то семантическое единство, которое впервые объединило субстанциональную первичность "инвенции" с иными "приходами" и "возвращениями" (venir), в том числе, с "приходом будущего" (venue de l' avenir)? » [2, p. 16].
2 Составители испанского "Словаря авторитетов" (Dicciona-
rio de Autoridades) в XVIII в., упражняясь в этимологическом изобретательстве, производили viage / viaje от viam agere и обозначали в смешении классической и народной латыни сопряженность такого рода дороги / пути / путешествия с идеей "делания", "создания" пути там, где его прежде не было.
реводе Леандро де Коско "viage" превращается в "gesta inventaque" - "подвиг обретения" или "первооткрывательский подвиг" [3, p. 3]; - так возникает необходимая эпическая перспектива, а обретенный путь сразу вводится в череду совершенно особых деяний. На протяжении следующего столетия "инвенционный" ореол будет постоянно сопутствовать Новому Свету, как и фигуре Колумба: освоение Нового Света отчетливо впишется в весьма значимую для эпохи Ренессанса историко-культурную динамическую многомерность инвенционных смыслов, по-своему поддерживавших целостность "свода" (А.В. Михайлов) всей мифориторической культуры3.
Не претендуя на исчерпывающую картину, попробуем наметить контуры ренессансного "инвенционного" смыслового поля, выстраивающегося в напряженной связности сакрального и мирского, архетипического и вещно-времен-ного, в парадоксальном сопряжении архаики и современности. В эпоху Ренессанса многосмыс-ленность inventio особым образом обустраивает понимание смыслов traditio. Так, начиная с Петрарки, inventio (в специфическом риторическом смысле - см., напр.: [5, с. 142-154]) обозначает возобновившуюся связь с цицеронианством, однако не менее значима и прослеживаемая сквозь inventio непосредственная связь с платонизмом (и неоплатонизмом) и аристотелизмом. Ренессанс развивает и особый метод, всеобщую теорию и технику изобретения и познания истины, воплощенную в авторитетнейшем трактате "De ars magna inveniendi veritatem" Раймона Луллия, возникшего из комбинаторно-синтетического соединения различных (восточных и западных) ветвей знания, сопрягавшего в своем истоке логику с мистическим озарением. "Inventio" бытует и в религиозной сфере: в развивающейся традиции обозначения "обретения святынь", начало которой было положено при "Обретении Святого и Животворящего Креста" Святой царицей Еленой.
Но именно в эпоху Ренессанса слово "инвенция" (на новых романских языках) переносится в сферу новейших технических достижений, высвечивая, впрочем, и в этой области ренессанс-ную двойственность inventio - imitatio. Новейшее изобретательство еще очень живо соотносится с традицией фиксации особых "инвенцион-ных" (демиургических) деяний, закрепленной в средневековых трактатах от Боэция до Исидора Севильского, непременно останавливавшихся
3 Об особенностях обустройства целостных смыслов (свода) мифориторической культуры см.: [4, с. 68-187].
на легендарных или реальных фигурах, с которыми связывалось появление - "изобретение" свободных и иных искусств: письма, музыки, математики, риторики и т.д. Именно в русле такой всеобщей систематизации знания (и в явном следовании примеру "Этимологий" Исидора) пишется известный трактат Полидора Вергилия "Об изобретателях вещей" ("De Inventoribus Rerum", 1499). Инвенционная "парадигма", обозначая причастность человека "изобретательного" Божественному мастерству, вписывается в процесс Божественного творения4 и одновременно указывает на то, каким образом, как, в соответствии с изначальными смыслами этого мира, должно обустраиваться вхождение в него человека: проникновение в мир сообразуется с его именованием -с "изобретением" имен.
Инвенционные смыслы оказываются особенно востребованными в эпоху Великих географических открытий: именно словом inventio обозначается тогда встреча европейского сознания с новыми, открываемыми, обретаемыми землями.
4 Так, например, Дж. Вазари, восходя к истокам пластических искусств, пишет: "Рисунок <...> уже обладал наивысшим совершенством при возникновении всех остальных вещей, когда всевышний Господь, создав огромное тело мира и
украсив небо яснейшими его светилами, спустился разумом ниже, к прозрачному воздуху и тверди земли, и, сотворив человека, явил вместе с красой изобретенных им вещей также и первоначальную форму скульптуры и живописи (Il disegno <...> fusse perfettissimo in su l'origine di tutte l'altre cose, quando l'altissimo Dio, fatto il gran corpo del mondo et ornato il cielo de' suoi chiarissimi lumi, discese con l'intelletto più giù nella limpidezza dell'aere e nella solidità della terra e, formando l'uomo, scoperse con la vaga invenzione delle cose la prima forma della scoltura e della pittura)" [6, т. 1, с. 157]. Но это лишь один полюс инвенционного дуализма. На другом полюсе inventio (и в средневековом, и в ренессансном восприятии) - феномен в какой-то мере парадоксальный, подчас - сомнительный. Еще в Ветхом Завете было укоренено сущностное различение богоугодного изобретательства Сифа и его потомства и неправедных отрытий-изобретений каинитов. Последующее осмысление истории "изобретений" (в т.ч. в упоминавшихся компендиумах и энциклопедиях) чаще всего уводило в языческий мир - в Египет или в Грецию, и большинство имен легендарных "первооснователей" приходило из языческого мира, а если и из библейского, то, как на грех, вовсе не из сонма праведников. Так, Исидор Севильский, фиксируя историю "инвенций" к самой категории относится с подозрением. «Термин inventio у Исидора имеет несколько отрицательный смысл: "измышлять нечто новое, противоестественное". Этим же термином он обозначает появление зла в мире: Зло не сотворено дьяволом, но изобретено, поэтому зло есть ничто», -писал, комментируя Исидора Севильского, Л.А. Харитонов [7, с. 254]. Демоническая тень будет сопутствовать появлению множества изобретений и в сфере искусств, и в сфере техники (будь то артиллерия, книгопечатание, телескоп), а изобретатель будет и в Средние века, и в эпоху Ренессанса, и позднее постоянно (при необходимости) уличаться в связях с темными силами.
В познании и освоении Нового Света особую роль играл и комбинаторно-аналитический потенциал "искусства" и "теории изоб
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.