ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2014, том 73, № 3, с. 20-32
МИФОЛОГИКА ИМЕНОВАНИЯ: ОПЫТ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ. СТАТЬЯ II. ПУТЬ К СВЕТУ
(ИЗ ИСТОРИИ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ В ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОМ РОМАНЕ)
© 2014 г. М. Ф. Надъярных
В статье исследуются особенности именования персонажей в творчестве латиноамериканских романистов XIX-первой половины ХХвв. Анализируется взаимодействие историко-культурных и этимологических начал в именах собственных, выявляется их функция в формировании символи-ко-аллегорического уровня произведений.
The article addresses the particularities of character naming in the works of the Latin American novelists of the 19th - the first half of the 20th centuries. The interaction of the historical/cultural and etymological dimensions of personal names is scrutinized; their function to build up the symbolical/allegorical stratum of literary works is revealed.
Ключевые слова: литературы Латинской Америки, литературный процесс, аксиология, поэтика именования, инвенция, традиция.
Key words: Latin American literature, literary process, axiology, poetics of naming, invention, tradition.
Первый латиноамериканский роман "Перики-льо Сарньенто" (1816) был написан Х.Х. Фран-сиско де Лисарди (1776-1827) в Мексике в эпоху Войны за независимость. Возобновляя жанровую форму пикарески, используя ее соотнесенность с исповедью, автор романа изначально настаивал на том, что события жизни героя, рассказанные им самим, должны прочитываться не столько как вымысел, сколько как истинное свидетельство о реальности. Таким образом, история злоключений и приключений героя опосредованно вписывалась в главную для колониального Нового Света традицию хроникально-документальной литературы. Объединяющим эту жанровую разноголосицу началом служил иносказательный -сатирико-аллегорический план романа, на уровне которого частности индивидуальной судьбы героя представали как обобщение человеческого пути в мире. В развертывании иносказательных смыслов особую роль играли имена, которыми наделялся главный герой. Крещением ему было дано имя Педро, к которому "прибавлена была, как и принято, фамилия... отца, а именно Сармь-енто" (llevando después, como es uso, al apellido de mi padre, que era Sarmiento [1]). В заглавие книги была вынесена кличка, данная герою в школе из-за яркого костюма и из-за полученной в детстве болезни (Перикильо - попугайчик, Сарньен-то от исп. sarna - чесотка) и созвучная настоящим именам героя (Перикильо напоминает Педрильо, уменьшительное от Педро, - так называл героя
один из его учителей). Семантика и символика настоящих имен героя (личного и родового) специально не разъясняется, но постепенно раскрывается в процессе повествования. А вот смысл, возникновение ложного имени, соответствующего умалению достоинства и погружению в ложную суетную жизнь бродяги, растолковываются героем-повествователем в самом начале книги. Правда, из этого истолкования изымается один существенный момент: связь имени и клички героя, как будто возникшая в романном сюжете, в действительности регулярно осуществляется в неделимой целостности испанского фразеологизма: "ni don Pedro, ni Periquillo" (не лебези и не хами), обозначающего возможные негативные полюса бытования речи [2, с. 506].
Фразеологическая линия в романе заявлена более чем отчетливо, причем в ее развитии неоднократно проявляется один из центральных мотивов романа - мотив умаления человеческого достоинства (ему соответствует фразеологизм: apenas me llamo Pedro - я человек маленький). Личное имя героя, вписанное традицией в череду фразеологизмов и паремий (a Pedro y a Juan -всем и каждому, встречному и поперечному; poco va de Pedro a Pedro - оба хороши, два сапога пара; и проч.), по сути, превращается в имя нарицательное. Насыщенный препятствиями жизненный путь героя, в общем смысле соответствует этимологии его личного имени (исп. Pedro от лат. petrus - камень), а его греховная склонность к заб-
вению благодетелей и к предательству, как и осознание им собственных пороков и способность к покаянию возводятся в романе к судьбе Апостола Петра (покровителя героя), предававшего Спасителя, но раскаявшегося. Злоключения и ошибки героя вовсе не являются специфически индивидуальными: вереницы разворачивающихся в романе событий сводятся к сентенции "Errare humanum est" и воплощают ее возможные итоги (Errare humanum est, stultum est in errore perseverare / Errare humanum est, ignoscere divinum). Преодоление ошибок приводит к очищению, Божественному прощению, новому приобщению к Творцу, возможность которого изначально заявляется в книге родовым именем героя Сармьенто - "побег виноградной лозы" (исп. sarmiento). Символизм "виноградной лозы" и "побегов" ее развивается в 15 главе Евангелия от Иоанна, где Иисус именует себя "виноградной лозой", различая ветви (в испанском тексте Евангелия фигурирует слово sarmiento) плодоносные и неплодные: "1 Я есмь истинная виноградная лоза (la verdadera vid), а Отец Мой - виноградарь (el viñador). 2 Всякую у Меня ветвь (по-испански множественное число: mis sarmientos), не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. 3 Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. 4 Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь (el sarmiento) не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе (en la vid): так и вы, если не будете во Мне. 5 Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне (Yo soy la vid, ustedes los sarmientos), и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. 6 Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь (el sarmiento), и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают" (Иоанн, 15: 1-7)1.
Переосмысляя Евангельскую истину, Лисарди намечает контуры будущего утопического мира, способного очиститься в Просвещении (автору не была чужда и масонская идеология), - в романе особое место отведено проблеме реформирования системы образования как первичному шагу к упорядочению и процветанию всего социума (заметим, что мотив плодоношения, развивающийся в книге и отчетливо соотносящийся с текстом Евангелия, опосредованно соотносится с топикой плодоношения, характерной для хроник освоения Нового Света). В контексте иносказательного обобщения, сконцентрированного на уровне имен собственных, парадоксальным образом воплощающих принципиальную безличность судьбы героя, проявляется функциональная поливалентность заглавия романа. Оно не только
указывает на главное действующее лицо книги, но, привлекая внимание к выдуманному имени, иронически намекает на вторичность создаваемого повествования по отношению к известным образцам. И в то же время заглавие (как и прозвище героя) иносказательно соотносится с мексиканским миром, красочным, но попугайно-вторич-ным, умаленным в его собственном достоинстве, но способном к очищению, просветлению, нуждающемся в просвещении.
Незаинтересованность в проявлении индивидуальных черт героя, программно заявленная у Лисарди, в принципе характеризует ранний латиноамериканский роман, ориентированный на бытописательство. Здесь еще в принципе нет героя-личности: субъект заслонен бытом и скрупулезно определен в нем. Здесь "действующие" лица внутренне статичны, а картины нравов, природы, городских и сельских "пейзажей", праздников, фольклорные включения пронизаны внутренней динамикой, здесь сатирическое воссоздание многоликой городской среды тяготеет к реализму, а в романном освоении природной стихии доминируют символико-мифопоэтиче-ские смыслы. Изменчивость, непредсказуемость мира выступает на первый план, как бы подавляя собой человека, именно в этом внеличностном контексте эволюционирует тема "национального" характера, развивается образ и тема "метиса" -человека смешанной крови. А оформляющаяся художественная модель определения характера -собирания смыслового целого персонажа с помощью устойчивых эпитетов и сравнений - во многом соответствует логике сцепления фрагментов реальности вокруг фигуры героя в пикареске или в авантюрном романе (см. также [3, с. 118-121]).
В этой динамике собирания фрагментов мира особой связующей и обобщающей функцией наделены имена собственные. Системное внимание к семантике имен собственных, интенционально ограничивающих бесконечность определений характера, объединяет этимологический уровень с бытовым и историко-культурным, во взаимодействии которых выстраивается целостность судьбы героев и мира. В раннем латиноамериканском романе системным является преображение личных имен героев в имена нарицательные, аллегорически (или символически) соотносимые со смыслами мира, в т.ч. с их латиноамериканской спецификой. Имена структурируют системы персонажей: ср. ономастическое выделение идеальных героев в романе мексиканца Х. Диаса Ко-варрубиаса (1837-1859) "Хиль Гомес-инсургент" (1858) - Мигель Идальго (> др. евр. mi-ka-el -кто как бог), сподвижник и ученик дона Мигеля
Хиль (> лат. Aegidus - находящийся под эгидой, под щитом Зевса), его возлюбленная Клеменсия (> лат. Clemens - милостивый, снисходительный), причем положительная семантика имен сообразуется с общими ценностными смыслами Войны за независимость. Имена ориентируют повествовательную динамику, подчас весьма прямолинейно ограничивая сюжетные возможности: ср. мотив инцеста и жестокую развязку в романе кубинца С. Вильяверде (1812-1824) "Сесилия Вальдес" (1839, оконч. вар. 1882), предопределенные личным именем героини и обусловленные ее происхождением (Сесилия > из. лат. caecus - слепой, Вальдес - фамилия, дававшаяся на Кубе незаконнорожденным воспитанникам приюта Херонимо Вальдеса), и обрамляющий авантюрный сюжет мотив слепоты, в том числе любовного ослепления, трактовку неведения героями собственных корней как слепоты, критику "общества разврата", как погруженного в слепоту и т.д. Разветвленная семантика имен собственных подчас преображает конкретный сюжет в принципиально открытый, незавершенный, созвучный множеству "интонационно-ценностных" (М.М. Бахтин) контекстов: ср. роман "Рабыня Изаура" (1875) бразильца Б. Гимараинса (1825-1884), где имя, заверш
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.