Мой путь в науНе
^ В.С.Кирпичников
Ш
ервые годы сознательной жизни (1914-1920) у ме-^ ^ X ня совпали с войной, революцией и тяжелой обстановкой в стране в годы военного ^ коммунизма. Первой попыткой ^^«научного» подхода к окружаю-V щему был детский рассказ «Му-У жик и шапка», в котором преломились трудности того времени: «мяса и мороженного нет», трагически писал «мужик» в письме своей «бабе».
Я вырос в среде дореволюционной, передовой русской интеллигенции и должен подчеркнуть, что она была действительно передовой, хотя и далеко не единой. Она была в основном революционно настроенной, интернациональной, я бы сказал, более интеллигентной, чем соответствующие круги в западных странах. Обстановка, окружавшая меня в ранние годы, не могла не повлиять на мое мироощущение, на формирование моих социальных и политических взглядов.
Все, что происходило потом, при становлении моем как ученого, может быть подразделено на несколько периодов.
Школа (1916—1926)
Главное в это время — постепенное приобщение к природе, сначала под влиянием матери (преподавателя биологии), а потом классного руководителя, и руководителя школьного «ест-кружка» [естественного] А.З.Карповой, в течение пяти лет воз-
главлявшей кружок натуралистов, проводившей экскурсии в Подмосковье и организовавшей даже в самые трудные годы поездку в Крым, с пешим переходом по горному Крыму и южному побережью*. К окончанию школы я стал убежденным биологом, любителем природы и путешествий — и стал вместе с тем задумываться о необходимости коренного улучшения человеческого рода.
В стране в это время обстановка была очень сложной. Де-
* Знакомство с будущим генетиком В.П.Эфроимсоном состоялось, видимо, в 1922 г., когда семья Эфроимсона снимала в Крыму дачу. — Прримеч.рред.
мократия сочеталась с террором, часто совершенно необоснованным, особенно страдала интеллигенция. Но, несмотря на преследования «буржуев» и «аристократов» и, иной раз, расстрелы без суда и следствия, революционный взрыв коснулся и захватил всех, и это имело далеко идущие последствия.
Университет (1928—1932)
Детям интеллигентов (отец инженер, мать учительница) было нелегко в это время поступить в университет. Пришлось год побыть вольнослушателем,
Валя Кирпичников, будущий организатор и редактор рукописного журнала, и страничка из журнала с собственным рисунком бабочки.
Доклад на заседании Ученого совета Института цитологии АН СССР, посвященного 80-летию В.С.Кирпичникова, 18 ноября 1988 г.
Большой практикум по экспериментальной зоологии. Москва. 12 мая 1929 г. В первом ряду слева направо: В.В.Эпштейн, Ира Вацадзе, М.М.Камшилов, В.С.Ивлев; во втором ряду: Г.С.Балихина, В.П.Трофимович, С.Л.Фролова, П.И.Живаго, Н.К.Кольцов, В.Н.Шредер, С.Н.Скадовский, Морозова; в третьем ряду: Е.Г.Зиновьева, В.Д.Успенская, И.Н.Верховская, Раиса Садова, Н.В.Холчев, Нина Мануйлова, Вера Минервина, Н.Я.Маркович; в четвертом ряду слева: Б.Л.Астауров, В.Д.Вендровский, В.С.Кирпичников («индус»), Г.Г.Винберг, ???; в четвертом ряду справа: Н.И.Шапиро, В.И.Олифан, Н.О.Зенин; в пятом ряду: Костя Стоянов и Федя Купченко, М.Г.Цубина, Л.В.Ферри, Б.Н.Сидоров.
потом я был зачислен сразу на второй курс*. В университете моими учителями были такие выдающиеся ученые, как С.С.Четвериков (первоклассный лектор) и Н.К.Кольцов. На первый план в моих студенческих мечтах выходит генетика (под влиянием замечательных лекций Четверикова). Большой практикум, организованный в университете Кольцовым, приучает аккуратно и подолгу (не
* Чтобы стать студентом (институт воль-нослушательства отменили), Кирпичников составил письмо, которое подписали студенты и профессора, и отправился к наркому просвещения. Как вспоминал Валентин Сергеевич, тогда попасть к министру было значительно легче, чем теперь. За составление петиции нарком обругал, но разрешение на зачисление дал. — Примеч. _ред.
считаясь со временем) работать. Курсовая работа по определению места гена в хромосоме дрозофилы (руководителем был С.М.Гершензон), первая, еще студенческая научная работа по воздействию холода на мутационный процесс — все это закрепило мое увлечение генетикой. Кем я стану — оставалось, однако, еще загадкой. В кружке по истории и философии естествознания я обучался диалектике по трудам Бухарина. Привлекала и карьера музыканта — певца или пианиста**.
Положение в стране в это время медленно, но неуклонно изменялось в худшую сторону.
** Любовь к музыке привила мать, которая в юности получила серьезное музыкальное образование. — Примеч. ред.
Демократия была не в почете, шли репрессии; в университете они коснулись прежде всего Четверикова и других старых профессоров. Четверикова в 1929 г. выслали из Москвы по ложному доносу, Кольцов лишился в университете кафедры. Арестован Беляев***. Все более формализовалась и обюрокрачивалась Академия наук. Началась и приняла уродливые формы насильственная коллективизация крестьянских хозяйств, коснувшаяся миллионов деревенских жителей и сопровож-
*** Н.К.Беляев — генетик, ученик Кольцова. Работал в Институте экспериментальной биологии (1928—1929), в Среднеазиатском (1929—1932) и Закавказском (1932—1937) институтах шелководства, в 1937 г. расстрелян.
Примерный студент. «В характеристике, составленной студенческим профкомом, значилось: Кирпичников излишне увлекается академизмом и поэтому должен быть направлен на производство. Не желая с этим мириться, я ушел из университета» (из интервью с Э.И.Колчинским).
давшаяся зверствами, гибелью людей во время переселения, а потом и от страшного голода. Все больше закреплялась — сверху донизу — политика диктата и принуждения, устанавливалось сталинское монопольное господство. Усилились гонения на интеллигенцию, на вольнолюбивых студентов. Получив в профкоме университета направление по окончании обучения на производство «в связи с излишним увлечением академизмом», я университет бросил (на 4-м, последнем курсе) и остался без высшего образования.
Кольцовский институт, Институт рыбного хозяйства (1932—1941)
Уйдя из университета (с 4-го курса), я стал на время ихтиологом — сотрудником Центрального научного института рыбного хозяйства.
Обработка материалов по биологии северной корюшки и снетка привела меня к убежде-
нию о возможности закрепления адаптивных модификаций в эволюции путем отбора. Основанием послужило сравнение невской корюшки со снетком Чудского озера и с печорской корюшкой — нагышем, а также широко распространенный в природе параллелизм наследственной и ненаследственной изменчивости. Возникла концепция «косвенного» (позднее «совпадающего») отбора, которой я посвятил много времени и сил.
Увлекшись гипотезой о большом значении адаптивных модификаций в эволюции, я стал параллельно заниматься генетикой рыб. Н.К. Кольцов в 1933 г. рекомендовал меня на должность заведующего первой в СССР (и в мире) лаборатории генетики рыб. В этой лаборатории были развернуты работы по генетике и гибридизации карпа; одновременно я занимался в Кольцовском институте (вначале без зарплаты, позднее в должности научного сотрудника эволюционной бригады) генетикой аквариумных рыб
и эволюционными проблемами. Именно в 30-е годы окончательно сложились два направления моей научной деятельности, которые затем сосуществовали всегда — теоретическое (исследование факторов эволюции и закономерностей видообразования) и прикладное (генетика, а затем и селекция прудовых рыб). Большая заслуга в этом принадлежит моему учителю Н.К.Кольцову. По его рекомендации я был приглашен в ТСХА, а затем (в 1937 г.) в Мосрыбвтуз для чтения лекций по вариационной статистике и генетике — и полюбил (на всю жизнь) лекционную работу.
Диктат в науке, бюрократическое управление ею быстро усиливались; этот процесс усугублялся в связи с появлением лы-сенковщины и все более и более тяжелой обстановкой в стране, расцветом культа Сталина и массовыми репрессиями, коснувшимися во второй половине 30-х годов миллионов ни в чем не повинных людей. Примерно с 1935 г. я активно включился в борьбу против лысенковщины, особенно обострилась эта борьба в 1937—1941 гг.*
Генетика, с легкой руки Лысенко и его последователей и прихлебателей, объявлена была буржуазной лженаукой, бороться с лысенковщиной становилось опасно. В этой борьбе сгорели такие выдающиеся ученые, как Н.И.Вавилов и Г.Д.Кар-печенко. Травля Н.К.Кольцова привела и его к преждевременной смерти. Наука в СССР, и в первую очередь биология, стала ущербной, антидемократической, Президиум Академии наук во главе с ее президентом открыто поддерживал Лысенко и преследовал его противников. Наука — партийна!
* После увольнения из института Кирпичников не сдался. Он сумел добиться не только снятия ложной формулировки увольнения, но и восстановления в институте, где и проработал до начала войны. Затем был снова уволен под предлогом борьбы с совместительством. — Примеч. ред.
Отечественная война (1941—1945)
С ноября 1941 г. по декабрь 1945 г. я был в армии — сначала радистом в войсках Московской зоны обороны, потом врачом-эпидемиологом на Дальнем Востоке. Армейская служба не убила во мне интерес к науке, это были мои лучшие творческие годы. Пользуясь свободным временем, я писал статьи, некоторые из них были напечатаны во время войны в различных научных журналах. Интересовался я по-прежнему и эволюционной теорией и практической селекцией. Особенно плодотворными были полтора года пребывания в армии на Дальнем Востоке, в вирусной лаборатории Дальневосточного фронта. На примере ро-тана (пресноводной рыбки из семейства, близкого к бычкам) и переносчика инфекционного японского энцефалита кровососущего комара Aedes togoi («черного пирата») я изучал проблему приспособительных модификаций «системного» типа, охватывающих по существу весь организм в целом. Особенно поразила меня адаптация личинок комара к изменению солености — изучавшийся мною комар, точнее его личинка, оказался способным жить при солености воды, менявшейся в пределах от 0 до 50%, с перестройкой всего организма при «критической» солености. Возникло убеждение о наличии у живых существ сложных модификационных систем, облегчающих в определе
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.