достаточно условный характер. Например, показатели степени оседлости или уровня урбанизации могут быть существенно уточнены, если учесть, что в период возвышения державы Хун-ну, Первого Тюркского каганата, Западнотюркского каганата и других объединений в их состав входили значительные территории с оседлым населением и городами. Более того, в Уйгурском каганате существовала сеть военных крепостей и торговых городов, поэтому оценивать уровень урбанизации уйгуров на "0" не совсем правильно. Тем не менее общая картина исторического развития, выраженная в баллах, представляется вполне адекватной историческим данным и показывает существенные различия между кочевыми объединениями.
Полученные результаты заставили Н.Н. Крадина вернуться к проблеме типологии кочевых обществ. По мнению ученого, можно говорить о нескольких уровнях культурной сложности: 1) сегментарные акефальные общества скотоводов (менее 10 баллов); 2) вторичные племенные образования (10-13 баллов); 3) вождества и кочевые империи (от 13 до 22 баллов); 4) кочевые империи "даннического" и "завоевательного" типов с разным сектором оседло-городской экономики (от 25 до 35 баллов). Эти выводы можно рассматривать как один из главных результатов кросскультурных сравнительных исследований.
Среди других сюжетов рецензируемой монографии остановлюсь на проблемах этнологии агинских бурят (гл. 16, 17, 18), имеющих важное практическое значение. Эти разделы подготовлены на основе тщательного изучения статистических данных, исследований отечественных историков, этнографов, географов, представителей власти. Но главное - это результат полевых исследований Н.Н. Крадина в агинской степи в течение нескольких сезонов, позволивший автору сравнить свои наблюдения с данными по XIX-XX вв. Ему удалось выявить ряд существенных изменений в обществе агинских бурят на рубеже XX-XXI вв. В частности, "кризисные" 1990-е годы привели к сокращению поголовья скота в 3-4 раза не только из-за сложной социально-экономической обстановки эпохи "демократических реформ", но и в связи с переизбытком овец (количество скота превышало ресурсные возможности пастбищ агинской степи) и кризисом экосистемы. Сама система выпаса скота существенно изменилась в течение XX в. и не может быть названа в полной мере кочевой. Как показывает Н.Н. Крадин, у агинских бурят преобладали небольшие маршруты перекочевок, зимой скот содержался в загонах и т.д. Исследователю удалось зафиксировать возрождение в агинских степях в 1990-е гг. традиционных патронажно-клиентных отношений. Ученый констатирует, что к началу 2000-х гг. дальнейшее падение поголовья скота приостановилось, но рост традиционной скотоводческой экономики не наблюдался.
Подводя итоги, подчеркну, что рецензируемая работа, несомненно, является крупным вкладом в разработку проблем истории кочевников. Особенно выделю последовательную апробацию Н.Н. Крадиным различных современных методологических концепций к истории номадов, комплексный характер исследований, их масштабность. Все это позволяет говорить об огромном значении для современных кочевниковедов данного издания, которое наглядно демонстрирует трансформацию в отечественной историографии методов и подходов к реконструкции исторического прошлого номадов.
Н.Э. МАСАНОВ, Ж.Б. АБЫЛХОЖИН, И.В. ЕРОФЕЕВА. НАУЧНОЕ ЗНАНИЕ И МИФОТВОРЧЕСТВО В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ КАЗАХСТАНА. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. 296 с.
© 2008 Г. Г. КОСАЧ
В Казахстане впервые появилось исследование1, рассматривающее современное историческое мифотворчество применительно к данной стране. Авторы этого исследования проанализировали широкий спектр распространяемых печатных изданий, полуофициальных учебных пособий, научно несостоятельных, если не сказать убогих, публикаций (в числе которых есть и "монографии"), призванных придать иную легитимность казахстанской государственности.
1 Спонсор - Фонд им. Фридриха Эберта.
Работа открывается развернутым введением, в котором рассматриваются составляющие "мифовоспринимающего сознания" и обстоятельства его формирования. Три тематических раздела написаны ведущими казахстанскими учеными, каждый из которых является специалистом по соответствующему отрезку истории казахского этноса. Первый раздел - "Мифологизация проблем этногенеза казахского народа и казахской номадной культуры" - написан крупнейшим специалистом по кочевниковедению Н.Э. Масановым (к сожалению, к моменту выхода книги в свет ушедшим из жизни); второй - "События и люди Казахской степи (эпоха позднего средневековья и нового времени) как объект исторической ремистификации" - известным исследователем той эпохи И.В. Ерофеевой; третий - "Инерция мифотворчества в освещении советской и постсоветской истории Казахстана" - Ж.Б. Абылхожиным (также автор вводной главы). По сути дела, рецензируемая монография представляет собой открытый спор между профессиональными учеными (историками и этнологами), с одной стороны, и теми, кого они называют сторонниками "патриотического подвижничества во имя идеи укрепления духа нации, ее высокостатусного самоутверждения" (с. 6), - с другой. Даже если этот спор еще только начинается и его исход вовсе не предрешен, хотя бы потому что историческое мифотворчество в Казахстане, как и в иных постсоветских государствах, включая Россию, - неотъемлемый элемент политики, в том числе процесса конструирования нации со всеми его издержками и достижениями, авторы монографии продемонстрировали подлинную научную честность, ответив тем, кто в их стране пропагандирует откровенный антиисторизм применительно к основным вехам пути, пройденного народом Казахстана.
Проблемы, связанные с явлением, названным авторами монографии "мифотворчеством", во многом понятны любому историку, занимающемуся процессами, протекающими в пределах суверенных государств на постсоветском пространстве или национально-территориальных образований в составе некоторых из этих государств. Понятны они и широкому кругу специалистов, занимающихся, в частности, историей и этнологией постюгославского пространства или огромного ареала афро-азиатского мира. Конечно, в каждом отдельном "мифотворческом" случае возникает собственная специфика, выражающаяся в датах, названиях гор, долин, рек, именах внешних врагов, которые и сегодня, как считают "патриотические подвижники", угрожают их народам и странам, а также в именах "великих мужей", "национальных спасителей", однажды изменивших ход истории, как и в именах "национальных предателей", отдавших их на "растерзание" внешним "врагам". Феномен мифотворчества - всемирное явление.
В разделе, написанном Н.Э. Масановым, по сути рассматриваются примордиальные представления о "кристаллизации казахского народа", по меньшей мере в эпоху, отстоящую от современности на 2500 лет, о том, что казахи "заложили основу монголоидной расы", распространившись из "Казахской степи" до "островов Тихого океана", о Казахстане как об "эпицентре всемирно-исторического процесса". Существуют вместе с тем и менее "глобальные" детали казахского этногенеза и роли этого этноса в мировой истории - "казахское происхождение" Чингисхана, интерпретация завоевания Мавераннахра Шейбанидами, "городской" характер "казахской цивилизации", распространявшейся "от западных стен Китая до Карпат и от тундры до Ирана", - отрицающие представление о том, что казахи были кочевниками. Приводимый Н.Э. Масановым список "исторических открытий", сделанных претендующими на обладание истиной "учеными" соотечественниками не исчерпывается этими деталями. Он огромен и, как всегда бывает в случаях примордиалистской постановки вопроса, абсурден, хотя пропагандисты деталей "нового взгляда" на историю своего народа и его происхождение не склонны замечать этой абсурдности, оставаясь на позициях веры в собственную правоту.
И.В. Ерофеева в своем разделе рассматривает те сюжеты современного исторического мифотворчества, которые касаются казахско-джунгарских отношений (в основном джунгарской военно-политической экспансии в направлении казахских земель), обстоятельств перехода хана Абулхаира в подданство России, а также постсоветской интерпретации личностей двух казахских правителей - Абулхаира и Абылая. Она также фиксирует внимание на "деталях", обрамляющих и расцвечивающих эти сюжеты. Провоцировала ли Россия джунгарскую экспансию? Сыграл ли хан Абулхаир роль "предателя" казахских "национальных интересов"? Были ли фигуры обоих ханов-чингизидов - низвергаемого сегодня Абулхаира и возвеличиваемого Абылая - антиподами с точки зрения не только исторической ретроспективы, но и их собственных взаимоотношений в качестве реальных действующих лиц внутриполитических про-
цессов в самой Степи и в сфере контактов с окружающими державами, в частности Российской империей? На все эти вопросы "патриоты-подвижники" отвечают положительно.
И здесь создается наиболее полное представление о том, где проходит водораздел между подлинным историком и "историком"-дилетантом, продуцирующим не научное знание, а подменяющий его псевдонаучный миф. В отличие от тех, с кем она спорит, И.В. Ерофеева действительно знает рассматриваемые сюжеты, что позволяет ей с полным основанием проводить грань между репрезентативными источниками (среди которых, в частности, фиксации устного казахского фольклора, а также родословия-шежире) и текстами, используемыми ее оппонентами. Сама она с полным основанием называет эти источники "подложными", "сознательно фальсифицированными" (с. 163), идет ли речь о связанных с некоторыми событиями казахской истории народными песнями или достанами, авторство которых ее оппоненты приписывают тем или иным батырам.
Основываясь на собственных практических, а вовсе не теоретических знаниях региональной археологии Казахстана, его топонимики, местных народных преданий, бытующих в тех или иных регионах страны, И.В. Ерофеева так же скептически рассматривает нынешнюю героизацию казахских ханов - участников казахско-джунгарского противостояния, как и само это противостояние, обычно представляемое в качестве едва ли не единственной причины последующего движения части казахской знати в направлении сближения с Росси
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.