их лишь в качестве реликтов древних времен. Напротив, изучение их истоков и стимулов развития в наши дни необходимо для понимания перспектив современного развития и освобождения нашего сознания от фетишизации экономики и глобализации" (с. 237). Этот вывод представляется убедительным и приложимым ко многим обществам Африки, Азии, островов Индийского и Тихого океанов...
Монографию удачно дополняют приложения, прежде всего подробный историографический очерк и обширная библиография, насчитывающая более 190 названий. Вдумчивому читателю облегчит работу над текстом указатель имен собственных, этнических и географических названий и местных терминов. Несомненно, украшают книгу иллюстрированные вставки, открывающие главы, карты и фото (некоторые впервые публикуются в доступном издании).
Автору удалось сочетать строго научный, фундированный подход с легкостью и доступностью изложения. Это делает монографию одинаково интересной и ценной как для специалистов (африканистов и изучающих иные общества, сохраняющие древние традиционные черты), так и для широких масс любознательных читателей.
H.H. КРАДНН. КОЧЕВНИКИ ЕВРАЗИИ.
Алматы: Дайк-Пресс, 2007. 416 с.
© 2008 С. А. ВАСЮТИН
Рецензируемая монография включает в себя цикл наиболее известных публикаций и докладов на международных конференциях за 2000-2006 гг. известного российского исследователя Н.Н. Крадина. В работе поднимаются теоретические вопросы кочевниковедения (кочевники в свете современных исторических концепций, общественный строй номадов и его динамика, уровень сложности политической организации номадов и др.), уделяется внимание отдельным историографическим сюжетам (особенно отмечу очерки о Н.Н. Козьмине и Э. Геллнере), на примере ряда крупных номадных политий рассматриваются особенности кочевых империй, подробно показана методика палеосоциологических исследований археологических памятников хунну в Забайкалье, согласно антропологическим теориям анализируется функционирование власти при Чингисхане и его потомках в Монгольской империи, даны результаты этнологического изучения скотоводства в агинских степях. Объектами конкретно-исторических исследований Н.Н. Крадина служат хунну, жуань-жуани, кидани, монголы и Монгольская империя, современные агинские буряты и многие другие кочевые общества. Таким образом, хронологические рамки монографии охватывают более двух тысячелетий.
Как указывает в Предисловии сам Н.Н. Крадин, появление данной монографии связано со стремлением обобщить разноплановые исследования по археологии, истории и этнологии кочевников, а также провести ревизию собственных взглядов по сравнению с неомарксисткой концепцией, нашедшей отражение в его известной работе начала 1990-х гг. "Кочевые общества". Исследователь уточняет, что он не отказывается от написанного в этой книге, однако его новая работа подводит итоги изучения в 1990-е - начале 2000-х гг. кочевников через призму иных исторических парадигм. В связи с этим следует обратить внимание на то, что Н.Н. Крадин не ограничивается какой-то определенной методологией. В этой книге лучше всего выражена идея, которую он неоднократно озвучивал в последние годы: история кочевников - это отличный полигон, на котором можно апробировать разные современные концепции. Каждая из них, обладая определенными достоинствами и недостатками, открывает новые стороны жизни номадов. Тем самым совокупное использование теорий дает очень пеструю и неоднозначную картину, отражающую неодномерность и сложность исторического прошлого. Н.Н. Крадин отстаивает строгое и обоснованное использование исторических концепций, аргументацию с опорой на установленные факты, возможность верификации полученных результатов. Для него каждая историческая концепция - это определенный набор понятий и методик, т.е. инструментарий ученого.
Отнюдь не стремится Н.Н. Крадин и к механическому объединению концепций в какую-то синтезную программу исследований. Наоборот, на протяжении всей своей работы он достаточно последовательно апробировал на материалах истории номадов сначала марксистскую
концепцию (в разных ее вариантах), затем неоэволюционистскую, на рубеже 1990-2000-х гг. обратился к мир-системному анализу. В последние годы H.H. Крадин испытывает интерес и к другим историческим школам. В своей монографии он наглядно показал, что, обращаясь к изучению какой-либо стороны жизни номадов, ученый вправе выбирать наиболее адекватный исследовательский метод, комбинировать разные подходы. В материалах рецензируемого издания эта установка особенно хорошо прослеживается на примере изучения антропологии власти Чингисхана (гл. 13, 14).
H.H. Крадин отмечает, что образ власти Чингисхана в историографии нередко рассматривался через призму однополярного взгляда. При этом преобладали либо прагматические (марксистские интерпретации, личная жестокость и коварство и т.д.), либо метафизические (гениальные способности) оценки. По мнению исследователя, более многогранную картину организации власти в Монгольской империи при Чингисхане дает антропологическое направление. H.H. Крадин, в частности, указывает на самые важные компоненты власти вождей и правителей ранних государств: "управленческие и редистрибутивные обязанности...", "контроль над продуктивными ресурсами", обменом и торговлей, ремесленным производством, а также идеология, военные функции и т.д. (с. 264).
Сравнивая власть у кочевников и оседлых народов, H.H. Крадин отметил, что ее экономическая основа у номадов, в отличие от земледельцев, крайне слабая. Если "в земледельческо-городском обществе" экономическая сила власти покоились на "контроле и перераспределении прибавочного продукта", то "прибавочный продукт номадного хозяйства (скот) нельзя эффективно концентрировать и накапливать", так как существовала угроза превышения ресурсных возможностей пастбищ, а значит, их истощения. В связи с этим в кочевых образованиях отсутствовало регулярное налогообложение, а роль кочевого правителя в экономике была невелика. Компенсировать недостаток ресурсов кочевые лидеры могли только за счет внешних источников и поэтому в тех кочевых политиях, чьи лидеры получали более или менее регулярные доходы извне, возникала "стабильная структура власти" (с. 264-265). Все это определяло и основные функции правителей, прежде всего связанные с получением даней, "подарков", военной добычи и ее распределением среди кочевников и элиты. Асимметрия властных полномочий между внешними и внутренними задачами вела к тому, что внутри кочевой империи большинство решений принималось не на уровне центрального "правительства", а племенными и клановыми вождями. Стоявший во главе империи каган (хан) вынужден был согласовывать свою политику с ними и завоевывать их лояльность с помощью раздач. ^ряду с этим правитель обладал сакральностью, магическими свойствами и выполнял функцию посредника между номадами и божественным миром. Однако H.H. Крадин подчеркивает, что значение религиозно-идеологического фактора в степи нельзя переоценивать: «правитель кочевой империи не мог быть только "Сыном Бога", издалека взирающим на копошащихся у его ног подданных», он "должен был обладать реальными талантами военного предводителя или же организатора. чтобы повести за собой номадов к успеху на поле брани и обеспечить затем своих сторонников богатствами оседлых народов" (с. 269).
Применительно к истории возвышения Чингисхана и возникновения обширной монгольской политии данные выводы H.H. Крадина дали возможность пересмотреть факторы и механизмы формирования власти в Монгольской империи, оценить ее характер в период правления Чингисхана, выявить пути становления государственности. Критически оценивая мнение сторонников существования государства у монголов в начале XIII в., автор указал на две главные причины такой аберрации. Во-первых, иллюзию государственной организации у монголов в начале XIII в. создавали китайские хроники, в которых "мир степных кочевников" интерпретировался в понятиях "бюрократического общества" (монгольские чиновники, титулы, налоги и т.д.). Во-вторых, оценка системы управления Монгольской империей во многом зависит от понимания термина "государство". В частности, H.H. Крадин приводит пример его трактовки в политических науках как сочетание четырех признаков: территория, население, правительство, суверенитет. Исходя из этого, государством следует считать не только Монгольскую империю начала XIII в., но и многие менее сложные с точки зрения организации власти сообщества.
Автор призывает пользоваться апробированной лексикой политической антропологии, в рамках которой создана адекватная историческим реалиям понятийная "сетка" и определены базовые модели догосударственных и государственных обществ. В отношении структур власти Монгольской империи H.H. Крадин провел исследование в двух направлениях.
Характеризуя государственность в рамках первого из них, он исходил из функциональной деятельности лиц занятых в управлении. По его мнению, только наличие "специальных функционеров, выполняющих обязанности. в какой-то одной области управления", может служить "универсальным критерием государственного общества". В контексте данного подхода он проанализировал состав и функции представителей окружения Чингисхана, показав крайнюю малочисленность "управленцев" и частое отсутствие у них строгой специализации, что позволило ему сделать вывод об отсутствии государственности у монголов при Чингисхане.
Второе направление исследований политических структур Монгольской империи при Чингисхане было связано с понятием "раннее государство". H.H. Крадин показал, что некоторые признаки раннего государства вполне отчетливо проявляются в управленческой практике Монгольской империи уже в 1206 г. (внеклановая администрация, судьи). Однако он считает, что при Чингисхане не было кодифицированного правового свода (Великая Яса таковой не является), регулярных выплат "функционерам", налогов и гражданской администрации. Тем самым более комплексное, чем в рамках первого направления, исследование также показало отсутствие при Чингисхане большинства институтов даже ранней государственн
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.