ния этой национальной литературы в мировом литературном процессе, показав, что при всей оригинальности она является его неотъемлемой частью. Книга А.Г. Шешкен «Македонская литература XX века: Генезис. Этапы развития. Национальное своеобразие», без сомнений, уникальна, потому что знакомит как славистов, так и широкий круг читателей с таким своеобразным явлением, как молодая, но имеющая глубокие корни, македонская литература, и впервые в отечественной славистике демонстрирует системный взгляд российского ма-
кедониста на основные вопросы развития македонской литературы от истоков до конца XX в.
© 2009 г. М. Проскурнина
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Жечев Т. Судьба народа - судьба литературы. М., 1987.
2. Дмитриев A.C. XIX век - век гуманизма // История зарубежной литературы XIX века / Под ред. H.A. Соловьевой. М., 1991.
Славяноведение,№ 3
Н.В. ШВЕДОВА. Философские мотивы в словацкой поэзии (конец XIX - первая половина XX века). М., 2005. 160 с.
Монография Н.В. Шведовой посвящена анализу философских мотивов в словацкой поэзии последней трети XIX -первой половины XX в. В книге рассматривается творчество и философское осмысление мира через призму поэзии четырех ведущих словацких поэтов, о которых автор говорит, что они «принимают эстафету друг у друга» (с. 8). Это Павол Орсаг-Гвездослав, Иван Краско, Эмиль Болеслав Лукач и Павол Горов.
Открывается книга главой о словацком Прометее - П. Орсаге-Гвездославе, которая получила название «Человек и Космос в творчестве Павла Орсага-Гвездослава». Автор показывает читателю творчество Гвездослава с разных сторон, делая осью своих рассуждений философское осмысление поэтом человеческого бытия. Шведова знакомит нас последовательно с основными вехами в творчестве Гвездослава и с развитием его представлений о центральных вопросах бытия - экзистенциальных вопросах жизни и смерти, одиночества, смысла жизни поэта и с тем, каким образом поэт разрабатывает эти темы в своем творчестве. Главным проводни-
ком в мир идеальных представлений для Гвездослава становится природа, которая оказывается «гносеологическим, этическим и эстетическим критерием поэзии Гвездослава» (с. 26). Именно через ее цикличность, ее образы поэт постигает законы жизни человека на Земле. Это проявляется в тематике стихов, как ранних, так и поздних, в образности (любимые образы поэта, помогающие ему познать мир, - звезда, цветок, дерево).
Рассматривая раннее творчество поэта, автор говорит о том, что Гвездослав продолжает некоторые традиции словацкого романтизма, для которого характерны народно-патриотические мотивы, поэтому поэт часто обращается к мифологическим и библейским образам и сюжетам. Единение с миром, Богом и собой проникнуто оптимизмом, а смерть видится печальной, но естественной и не вызывает у поэта мрачных, трагических мыслей, хотя уже в то время ему пришлось пережить смерть родных. Позднему творчеству Гвездослава в большей степени свойственно глубокое осмысление собственной жизни, творчества, причин неизбежности одиночества, разобщенности людей, звучат мотивы от-
верженности поэта, утраты себя, мотивы безнадежности, предчувствие смерти. Шведова приходит к такому выводу, подробно анализируя циклы стихотворений «Печали», «Последние звуки», «Летние побеги», «Кровавые сонеты». Но, несмотря на то, что в поздней поэзии Гвездослава звучит все больше пессимистичных нот, автор показывает, что он и тут не опускает голову и «упорно доискивается гармонии в окружающей жизни» (с. 47). Гармоническое равновесие, соблюдение высших законов он находил в природе, «вера в Бога не покидала его в самые трудные минуты» (с. 47).
Особенно ценными для российского читателя становятся размышления автора книги о связи творчества Гвездослава с творчеством Тютчева. Словацкий поэт-философ оказывается близким по духу российскому, их обоих интересует «мир в его космических координатах» (с. 36), сходство прослеживается в «трактовке бытия и смысла человеческой жизни» (с. 37). Кроме того, если Тютчева можно назвать одним из предшественников русского символизма, то Гвездослав, как показывает автор, стоял у истоков Словацкой Модерны, хоть и не был ее непосредственным глашатаем.
Следуя хронологии, во второй, самой большой главе - «Словацкая Модерна: поэзия сумерек и озарений» Шведова переходит к рассмотрению философских поисков, характерных для следующей после Гвездослава эпохи словацкой литературы, на примере творчества поэта-символиста И. Краско и его окружения.
Несмотря на активную полемику, как в словацкой, так и в российской критике, Н.В. Шведова считает И. Краско несомненным и ярким представителем словацкого символизма и доказывает это, подробно анализируя его тексты, находя в них немало общего с представителями чешского и русского символизма (О. Бржезина, А. Блок, А. Белый, В. Иванов). Особенно интересна трактовка поэзии Краско на фоне широко представленных в книге теоретических размышлений русских «младших символистов» о сути творчества и смысле символистского искусства. Но на протяже-
нии всей главы автор не упускает из виду и тесную связь творчества Краско и других поэтов Модерны с их великим словацким предшественником Гвездо-славом.
Детальный анализ немногочисленных поэтических сборников Краско дает читателю прочувствовать изменения в мироощущении поэта, развитие его художественной мысли и духовных исканий. Раннему творчеству Краско, печатавшемуся под «говорящим» псевдонимом Янко Цигань, была свойственна балладность, песенность, прослеживалось влияние штуровцев и Гвездослава, но даже тогда его песни были «неизменно грустны» (с. 54). Уже в первых стихах проявляются основные черты и мотивы его творчества: символистская атмосфера таинственности, недосказанность, противоречивость внутреннего мира человека, мотив вины, ощущение непознаваемости мира. В дальнейшем они разовьются, наполнятся более глубоким осмыслением трагизма человеческого существования и неразрешимости вопроса смысла бытия.
Философские категории, как показывает автор книги, проявлены в его творчестве через символы: туман, ночь, ворон, одинокие голые тополя призваны в творчестве Краско показать разобщенность, отчужденность людей, невозможность проникнуть в тайны мироздания. При этом Н.В. Шведова подчеркивает, что в отличие от русских старших символистов это вынужденные состояния, сквозь которые Краско всю жизнь пытается прорваться.
Особенно важную роль в духовных и философских исканиях поэта играет осмысление религиозных постулатов. «Для Краско ... ни Бог, ни религия не были догматичным понятием», - говорит Шведова и описывает красковскую религию как религию собственную, синтез язычества, христианских и буддийских учений. Причина поисков, которые привели поэта к подобному синтезу, заключается в том, что «его (Краско) религиозная вера уже не так крепка, как во времена Гвездослава, поэтому разочарование в жизни и ее загадки гнетут его сильнее» (с. 65). Через анализ стихо-
творений автор показывает метания души поэта, оставшегося без опоры, но все равно верящего в достижимость нового единства с миром и с собой.
Сопоставляя представления о жизни и творческих постулатах двух поэтических эпох, «красковской» и «гвездосла-вавовской», автор книги говорит: «Если поэт поколения Гвездослава ощущал себя глашатаем нации, пророком, учителем, как и в романтизме, то поэт Модерны, Краско, видит себя "маленьким человеком", таким же "рабом", как и остальные. [...] Уже не "человек и Космос" определяют видение поэта, а "человек в XX столетии", "надорванная" личность кризисной эпохи, ошеломленная "хаосом" бытия» (с. 82).
Шведова подытоживает размышления о поэзии И. Краско словами, точно описывающими конечную позитивную точку его творческого пути: «Центром его философских исканий остался человек, а одной из главных ценностей жизни - возвышенная любовь» (с. 89).
В этой же главе с точки зрения философских поисков рассматривается и творчество таких поэтов Словацкой Модерны, как Франтишек Вотруба, Иван Галл, Владимир Рой, которые по мнению автора, «составляют фон поэзии Краско» (с. 89). Каждый из них прошел свой творческий путь, но автор объединяет их: «Опора на национальные литературно-философские традиции, вера в торжество светлых начал жизни, тяга к коллективизму (у русских поэтов - "соборности") помогали противостоять нравственно неоднозначным ценностям декаданса и эстетизма и всегда помнить о "духе, жаждущем света" (Краско)» (с. 106).
Следующая глава - «Меняющийся мир и вечные ценности. Эмиль Болеслав Лукач» посвящена периоду осмысления событий Первой мировой войны и творческим и философским поискам поэзии межвоенного периода. «Вообще философичность в словацкой поэзии межвоенного двадцатилетия была так или иначе связана с символистским началом» (с. 139), - говорит Шведова, поэтому центральной фигурой этого периода автор видит Э.Б. Лукача - священника, ак-
тивного деятеля культуры и политики, переводчика, «поэта-философа, поэта-аналитика, склонного к пессимизму». Лукач - продолжатель красковских традиций и традиций французского символизма, но Шведова прослеживает связи его творчества и с Гвездославом, а в поэзии обнаруживает черты экспрессионизма.
По мнению автора, основные духовно-философские поиски поэта сосредоточены вокруг проблем религиозного осознания катастроф войны и человеческой разобщенности и жестокости. Будучи священником, Лукач пытается разрешить эти вопросы с помощью нахождения источника всеобщей любви, но в начале творческого пути, как показывает Шведова, эти попытки приводят лишь к разрушению иллюзий. Такая важная категория человеческого бытия, как любовь, осмыслена Лукачем через «диалектическое единство противоположностей» (с. 124), болезненный парадокс, в котором любовь одного поддерживается холодностью другого.
Автор показывает, что Лукач, как и его предшественники, пережил глубокий душевный кризис, кульминацией которого стало осознание «жизни как бесконечного пути в тумане, как фатального поиска недостижимого» (с. 126). Выходом из этого кризиса послужило новое восприятие нации и родины, что дало опору и вдохнуло новую жизнь в его поэзию. Отчасти, но не до
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.