© 2009 г. Е. Ю. ЗУБКОВА*
НА «КРАЮ» СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА. МАРГИНАЛЬНЫЕ ГРУППЫ НАСЕЛЕНИЯ И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА. 1940-1960-е годы
«Советский проект» имеет несколько измерений, несколько фокусов изучения. Социальная периферия - один из них. Ответ на вопрос о том, что нового для понимания природы советского общества и советского режима может дать анализ такой проблемы как положение асоциальных, маргинальных групп, казалось бы, очевиден. Ничто не может так много сказать о «норме», как отклонения от нее. Поэтому обращение к социальным аномалиям, безусловно, открывает новые перспективы изучения и советской повседневности, и отношений в системах «государство - индивид», «общество -власть». В конце концов, речь идет о корреляции между предписываемым каноном, с одной стороны, и реальностью, практиками - с другой.
В конце 1980-х и начале 1990-х гг. о маргинальности и маргиналах в России писали много и охотно1. Кризис и распад советской государственности и социального порядка, сопровождавшиеся ростом безработицы, нищеты, криминала - все эти процессы заставляли по-иному взглянуть на историческое прошлое страны. Тогда в числе прочих возник и вопрос о том, что же представляло собой советское общество. К его культивируемому пропагандой образу, сконцентрированному в мифе о «монолитном единстве», всерьез относилась лишь самая доверчивая часть населения, склонная больше доверять пропаганде, чем собственным глазам и жизненному опыту. Но бороться с советскими мифами в годы перестройки было весьма модным занятием - и тогда на смену мифу о «монолитном единстве» пришел другой миф, ровно противоположный -об абсолютном распаде, социальной деградации и, как следствие, отсутствии в Советском Союзе «общества» вообще. Советский социальный порядок стал описываться в рамках концепции маргинализации и даже появились авторы, утверждающие, что советский социум был не чем иным, как обществом маргиналов2. Несмотря на всю умозрительность и публицистический задор подобных заключений, их авторы сделали одно несомненно полезное дело - пробудили интерес к проблеме социальных аномалий в советском обществе.
Историки все больше стали заниматься «теневыми» сторонами советской жизни и обратили свое внимание на такие категории населения, которые традиционно относятся к обитателям социального «дна» - нищих, бродяг, алкоголиков, проституток3. Хронологически первые исторические работы, посвященные изучению социальных аномалий, были сконцентрированы на периоде 1920-1930-х гг.4 Однако изучение проблемы «лишних» и «изгоев» в советском обществе предвоенного времени вышло за границы проблематики отклоняющегося поведения. Появились исследования, посвященные маргиналам как особой социальной группе - внутри советского предвоенного социума и за его пределами5. В этих исследованиях достаточно подробно описаны механизмы целенаправленной маргинализации населения, т.е. маргинализации как государственной политики. Авторы «новосибирского проекта», например, говорят в этой связи о создании «теневой» социальной структуры, или образовании особого маргинального социума6. Социум этот состоял из репрессированных социальных категорий - так называемых «бывших людей» (дворян, духовенства, военнослужащих царской армии, чиновников и др.), нэпманов, крестьян, спецпоселенцев. Таким образом, речь идет о так называемых политических маргиналах, т.е. социальных группах,
* Зубкова Елена Юрьевна, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.
вытесненных новой властью на «обочину» жизни по политическим мотивам - как «классово чуждых» и в силу этого «социально опасных».
Государственная политика по отношению к социальным маргиналам (девиантным группам) в 1920-1930-е гг. нашла отражение в работах Г. Бордюгова, Н. Лебиной, М. Шкаровского, Д. Ширера и др.7 Не могли пройти мимо этого сюжета и историки, занимающиеся советской паспортной системой, поскольку именно маргинальные группы населения чаще других попадали под паспортные ограничения8.
Послевоенному периоду в плане изучения социальных девиаций повезло значительно меньше. О жизни обитателей «дна» в послевоенные годы, как и о них самих, написано совсем немного. Так случилось, что за эту тему первыми всерьез взялись не историки. Самое яркое событие в этом ряду - серия рассказов известного театрального художника Э. Кочергина, посвященная ленинградским нищим, проституткам, уголовникам и прочим персонажам послевоенной поры, оказавшимся на «обочине» жизни9. Эти рассказы - не просто литература, они - настоящий исторический источник, все герои - реальные люди, списанные с натуры, а сам автор знает о нравах изгоев общества из собственного жизненного опыта.
Что касается историографии, то в ней изучение жизни советских «задворок», социальной периферии в послевоенные годы по сути только начинается. Пока в фокус исследования попадали главным образом не обитатели социального «дна», а группы риска, представители которых по своему нормативному статусу или реальному положению приближались к маргиналам: репатрианты, спецпоселенцы, инвалиды, дети-сироты, бывшие заключенные10. Несколько работ посвящено проблеме хулиганства и роли маргиналов в общественных беспорядках11.
Отдельный сюжет - разработка нормативно-правовой базы, регулирующей положение социальных маргиналов и определяющей позицию государства по отношению к ним (законы о «паразитах» 1957-1961 гг.). В данном случае речь идет не только об определении правового статуса маргинальных категорий населения, но и - что особенно важно - о политике государства по конструированию асоциальной идентичности. Этой проблеме посвящена статья Ш. Фицпатрик12. Еще в конце 1950-х и в 1960-е гг. советские законы о «паразитах» заинтересовали западных историков права13. Этот интерес был особенно актуальным, поскольку вскоре по аналогии с советским опытом нормативные акты, регламентирующие положение асоциальных элементов, были изданы и в ряде восточноевропейских стран. Традиция сравнительных исследований нормативной и маркирующей функции власти по отношению к социальным маргиналам в различных системах государственного социализма потом была продолжена (например, в работах Т. Линденбергера, С. Корцилиуса, посвященных положению девиантных групп в ГДР14).
Вместе с тем в истории разработки и практиках применения законодательства о «паразитах» остается еще много неясных вопросов - о механизмах нового нормотворчества, о роли институций и конкретных людей, участвовавших в процессе (например, о взаимоотношениях государственных и партийных структур, общесоюзных и региональных). Вслед за создателями «антипаразитных» законов их исследователи изменили и объект исследования, переключившись с изучения реальных асоциальных групп на категории населения, «антиобщественный» маркер которых являлся лишь политическим ярлыком (т.е. на «квази-асоциальные» группы). Таким образом, те, кто действительно находился на «краю» советского социума в послевоенные годы, долгое время оставались в тени интереса историков.
«Соцаномалики», «антиобщественные элементы», «паразиты», «тунеядцы»: о понятиях и ярлыках
Определить содержательные границы такого понятия, как социальное «дно», применительно к советскому социальному порядку - задача довольно сложная, поскольку не существует четких критериев, позволяющих маркировать асоциальность в ее спе-
цифическом советском варианте. Для советского нормотворчества было характерно размывание границ антиобщественных деяний, расширение сферы отклоняющегося поведения. Эту практику, правда, в более широком социальном контексте, Ш. Фиц-патрик назвала «приписыванием» (ascribing), конструированием идентичности15. В нашем случае речь идет о принудительном формировании (приписывании) асоциальной идентичности, или, по выражению Л. Гудкова, «негативной идентичности»16. Нередко, как считает Н. Лебина, мы имеем дело с аномалиями, сконструированными самой властью, а граница между «нормой» и «аномалией» каждый раз определяется смыслом, который государственная власть в них вкладывает17.
Таким образом, обращаясь к проблеме социальных аномалий, мы не можем игнорировать властный дискурс и его нормирующую функцию. Наша задача -дифференцировать этот дискурс и выделить в нем сегменты, имеющие отношение к так называемым «соцаномаликам»18 - лицам с отклоняющимся поведением, социальным маргиналам.
В данной статье речь пойдет о социальной периферии советского социума, о группах населения, находящихся на низшей ступени социальной иерархии (underclass), окраинных слоях социума. Т. Линденбергер использует в этой связи понятие «негативная среда» (das negative Milieu)19. Речь идет о таких социальных категориях, как нищие, бездомные, бродяги, алкоголики, наркоманы, проститутки, уголовники. Обозначение представителей этих групп как «маргиналов» лексически было бы вполне оправданным (от лат. margo - край, граница, предел), однако само понятие маргинальности является настолько нечетким и эластичным, что требует каждый раз уточнения предмета20. Тем не менее оно используется, в том числе и для обозначения социального статуса и положения различных групп с отклоняющимся поведением. Происходит это, возможно, потому, что в русском языке отсутствует (или пока не нашел широкого распространения) адекватный аналог таким понятиям, как Randgruppen (окраинные, пограничные группы) или Assi (асоциальные группы). Социологи оперируют понятиям «окраинные группы», но в исторических работах это словосочетание встречается редко.
Терминологические проблемы, между тем, имеют не только языковую природу, но и исторические мотивации. Обычно в социологии под окраинными группами понимают тех, кто дистанцирован от так называемого «ядра» - «основного общества» (Kerngesellschaft)21. Однако в той системе социальных отношений, которая сложилась в Советском Союзе, порой весьма непросто отделить ядро общества от его пограничных слоев. Советское общество представляло собой довольно неустойчивую, подвижную структуру - «зыбкое общество», «sandy society» (термин M. Левина). Такое социальное состояние отчасти было связано с объективными процес
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.