ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК, 2009, том 79, № 9, с. 823-830
= ОБОЗРЕНИЕ =
В статье на широком историко-географическом фоне обобщены сведения о воздействии кочевых народов на ландшафты степной зоны Северной Евразии в ХУ111—Х1Х вв. и обоснованы задачи, стоящие перед новой научной дисциплиной — историческим степеведением.
НАСЛЕДИЕ КОЧЕВНИЧЕСКИХ ИМПЕРИЙ В ЛАНДШАФТАХ СТЕПЕЙ
СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ
А. А. Чибилёв, С. В. Богданов
Степная ландшафтная зона, протянувшаяся более чем на 8 тыс. км с востока на запад, в течение многих веков играла важную роль в истории России и в конечном счёте — в развитии Старого Света. Этногенез значительной части народов Северной Евразии связан с историко-географи-ческим пространством степей. Начиная с эпохи раннего металла (V — начало II тыс. до н.э.), степные и лесостепные просторы континента становятся колыбелью кочевого скотоводства. К IV тыс. до н.э. в степях Северной Евразии разводились преимущественно лошади и крупный рогатый скот. Культура же разведения мелкого рогатого скота была привнесена извне, с территории Ближнего Востока. На рубеже IV и III тыс. до н.э. осваивается колесный транспорт, разрабатываются месторождения меди на Северском Донце и в степном Приуралье [1—4]. По геоэкологической шкале все эти масштабные новации в среде степняков относятся к переломному моменту в естественной истории Северной Евразии: в среднем
ЧИБИЛЁВ Александр Александрович — член-корреспондент РАН, директор Института степи Уральского отделения РАН. БОГДАНОВ Сергей Вячеславович — кандидат исторических наук, заведующий лабораторией природного и историко-культурного наследия того же института.
голоцене холодные степи бореального облика повсеместно сменялись степными ландшафтами современного типа. В дальнейшем наблюдались периоды холодной и теплой аридизации. Но глобальных изменений природно-климатических условий не зафиксировано. Переходу к кочевому скотоводству способствовали, во-первых, внутренние процессы, происходившие в среде степных народов, во-вторых, климатические изменения в сторону аридизации, в-третьих, широкое развитие коневодства. Интенсивное кочевое скотоводство давало возможность максимально использовать природные ресурсы степей, что способствовало получению прибавочного продукта, развитию обмена, социальной дифференциации племён и появлению предпосылок государственности.
Переход к кочевому скотоводству и образу жизни резко изменил облик степей. Воздействие племён каменного века на природу носило очаговый характер и охватывало долины рек и берега степных озёр, где в непосредственной близости от рыболовных угодий, водопоев и путей миграций диких копытных были сосредоточены посёлки с наземными и углублёнными в землю жилищами. Биоресурсы степей использовались крайне избирательно. Кочевые народы воздействовали на степь повсеместно. Сам образ кочевой жизни, в противоположность полуоседлому, подразумевает и большую освоенность территории. В зону хозяйственного использования вовлекается вся кочевая территория. В связи с этим у номадов существовала своеобразная классификация частей пространства на предмет пригодности для поселения и хозяйственного освоения [5].
Подвижность кочевых племён, постоянные поиски лучших пастбищ приводили к частым военным столкновениям, которые сопровождались выжиганием степи. Кочевой образ жизни степных народов способствовал расширению их кон-
тактов с оседлыми земледельцами Дальнего Востока, Средней Азии, Кавказа, Центральной Европы и образованию полиэтничных "симбиозов" кочевого и оседлого населения. Начиная с эпохи раннего металла, на протяжении пяти тысячелетий облик степи формировался под влиянием антропогенных факторов, выразившихся в выжигании растительности в военных, охотничьих и сельскохозяйственных целях, в повсеместном истреблении диких копытных животных, в неустойчивом во времени и пространстве выпасе домашнего скота, в прогрессирующей разработке полезных ископаемых.
Подвижность кочевников обусловлена не только господствующим хозяйственно-культурным типом, но и весьма специфическими социальными институтами, сформировавшимися в начале эры металла в V—III тыс. до н.э. и просуществовавшими в тех или иных модификациях до начала Нового времени: кровная месть — "вендетта"; массовая практика "усыновления", являвшаяся формой аманатства (заложничества); традиция побратимства, сплачивавшая молодёжные воинские коллективы; "балцы" (иранск.) — "баранта" (тюркск.), заключавшаяся в грабительских набегах на земли соседних родов с целью угона скота, похищения невест, приобретения иного, ценного, по меркам эпохи, имущества. При этом, если силы участников "балца" и их противников оказывались паритетны, либо насилие по каким-то причинам было нецелесообразно, молодые воины, выступившие в поход, могли наняться пастухами на достаточно длительное время — на год и более, заработав своим трудом то, что не могли отнять силой. По сути дела, главным социальным мотивом было возвращение домой с добычей, а какими средствами это достигалось — не имело особого значения. Именно в этом и заключалось основное этическое отличие норм, принятых в среде кочевников, от этики оседлых земледельцев. Угон скота и иные формы вооружённого разбоя резко осуждаются в земледельческих культурах и цивилизациях, но считаются особой доблестью в среде номадов. В целом очень близкие социокультурные, хозяйственные и иные традиции формировали в степях Евразии достаточно однородные, пластичные и динамичные континуумы кочевников, постоянно находившихся в состоянии транзитивного переформирования. Состояние нестабильности являлось исторически определённой формой существования культурно-исторических общностей номадов.
Перемещение культурно-исторических традиций и населения в Великой степи вместе с тем осуществлялось в строго определённых направлениях: из аридных регионов с экстремальной средой обитания в более благоприятные экологические
ниши с умеренно континентальным климатом или средой, близкой к полусухим средиземноморским субтропикам. Такие подвижки осуществлялись в трёх исторических формах, сосуществовавших на протяжении последних шести тысячелетий: в форме эффузии осуществлялось медленное расселение тех или иных групп номадов, сопровождавшееся продвижением соответствующего языка, локальных традиций материальной и духовной культуры; в виде диффузии осуществлялось распространение локальных традиций в соседние регионы при прямых контактах населения (браки, "баранта"-"балца", "усыновление", меновая торговля и т.п.); трансфузии, как правило, соответствует миграция больших коллективов кочевников, вызванная экологическими, политическими, социальными или иными причинами.
Принято считать, что кочевничество существовало в двух вариантах: сплошное кочевание и кочевание с постоянными зимовищами (оседло-кочевое). Несмотря на то, что круглогодичные кочевники практически ничего не оставили для современной археологии, мы вправе считать, что следы их пребывания могут быть встречены повсеместно. Временные стоянки редко сопровождались формированием выраженного культурного слоя, но способствовали очаговой пастбищной дигрессии травостоя, активизации эрозионных и эоловых процессов, синантропизации растительности, а также прямому истреблению видов животных, опасных или конкурентных по отношению к хозяйственно-культурному типу кочевых скотоводов. Кроме погребальных комплексов, хорошо заметных на местности и нанесённых на топографические карты, многие тысячи рядовых погребений остаются безвестными. Не распознаны до сих пор многие странные формы рельефа, неестественные нагромождения камней — "обо", оградки, кромлехи и многие другие. Множество неопознанных следов жизни кочевников исчезло в результате земледельческого, дорожного и горнопромышленного освоения степей в Новое и Новейшее время.
Ещё большее воздействие на природную среду степи оказывало кочевание с постоянными зимниками, а в ряде районов — летними стоянками. Зимовища и летники с развитием земледелия и ремёсел нередко превращались на определённый срок в постоянные поселения — ставки. В начале раннего железного века (УШ—УП вв. до н.э.) на всей территории степей Северной Евразии от Монголии на востоке до Дуная на западе формируется достаточно однородный континуум ираноязычных скифских племён (в ближневосточных текстах — "ишкуза"). Зыбкое равновесие этой социокультурной системы нарушалось появлением харизматического лидера, способного
НАСЛЕДИЕ КОЧЕВНИЧЕСКИХ ИМПЕРИЙ В ЛАНДШАФТАХ СТЕПЕЙ
825
сплотить вокруг себя несколько "полевых командиров", либо локальными стихийными бедствиями — джутами, эпидемиями и т.п. В конце VII в. до н.э. под руководством одного из таких лидеров — скифского царя Мадия, сына Прото-тия, — крупная группировка ираноязычных кочевников Северной Евразии вторгается в Переднюю Азию и, разгромив Урарту, Мидию, захватывает весь Ближний Восток. Империя Мадия оказалась столь же эфемерной, как и все последующие кочевнические империи: просуществовав 28 лет, она распалась, и скифы, раздробившись на родовые и племенные группировки, возвратились на родину с награбленным имуществом [6]. Подобные эфемерные псевдогосударства в среде номадов Северной Евразии возникали на протяжении всего раннего железного века (VIII в. до н.э. — IVв. н.э.), но история, к сожалению, не сохранила названий и имён правителей этих государств.
По мнению Г.В. Вернадского, открытые ландшафты степей и пустынь, подобно морю, способствовали развитию торговых и культурных отношений между сравнительно обособленными областями оседлой земледельческой культуры Евразии (Китаем, Хорезмом, Средиземноморьем) [7]. Именно кочевники представляли тот подвижный людской элемент, который регулярно вносил изменения в этническое и антропологическое разнообразие населения Внутренней, Центральной, Передней Азии, России и значительной части всей Европы [8—10].
В Новое и Новейшее время территория степной и горно-степной Евразии от Маньчжурии до юго-восточной Европы традиционно рассматри-
валась как отсталая периферия мира оседлых цивилизаций. Начальные этапы формирования этнокультурного пространства степной
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.