ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
< 2
2008
© 2008 г. Ф. Б. УСПЕНСКИЙ
НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ЭТИМОЛОГИЮ ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКОГО НАЗВАНИЯ КИЕВА K0NUGARDR (по поводу статьи Э. Мелин)
Развивая идеи шведской исследовательницы Э. Мелин о том, что первый элемент варяжского названия Киева (Кфп^агдг) восходит к др.-сканд. ктп < и.-е. *genw-/genu- «скула, щека» в значении «склон горы, возвышенность», автор соотносит этот элемент с названием одной из возвышенностей древнего Киева - Щековицей (Щекавицей).
Край небритых гор еще неясен, Мелколесья колется щетина, И свежа, как вымытая басня, До оскомины зеленая долина
О. Мандельштам
Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо
В. Хлебников
Одной из самых интересных и интригующих лингвистических проблем раннего русского Средневековья остается вопрос о том, как варяги и восточные славяне общались друг с другом: насколько велика была компетенция каждой из взаимодействующих сторон в чужом языке, существовал ли некий узус, в котором эти языки смешивались, и какую роль, наконец, в этих межкультурных контактах играл перевод с одного языка на другой.
Как известно, следов этого языкового взаимодействия в нашем распоряжении осталось не так уж много. Волей-неволей мы поставлены в такую ситуацию, когда все наши умозаключения основываются на фрагментарных, точечных свидетельствах, которые, даже складываясь в некую общую картину, зачастую остаются уникальными, обладающими своей индивидуальной историей. Весьма важное место в списке таких свидетельств занимают топонимы, а точнее - то, как именно скандинавы называли различные географические объекты Восточной Европы. Едва ли не самыми знаменитыми из этих слов являются варяжские названия трех городов, лежащих на «пути из варяг в греки»: H6lmgarдr = Новгород, Кфпщагдг (Кжпщагдг, К&пщагдг, Шжп^агдг) = Киев и М1к^агдг = Константинополь.
Разумеется, прежде всего исследователей привлекал формант -garдr, объединяющий все три топонима и древнескандинавское наименование Руси - Garдar или Garдaríki. Судя по всему, славяно-скандинавское языковое взаимодействие отразилось здесь наиболее ярко и зримо, поскольку славянское градъ/городъ и скандинавское garдr/garдar, будучи близки этимологически и фонетически, все же различались семантически. Производные от славянского *gordъ могли означать не только огороженное пространство или загородку, но и собственно город. В древнескандинавских же языках garдr - если речь шла о территории самой Скандинавии и Западной Европы - на протяжении всего Средневековья обозначало только 'хутор, огороженное пространство, двор'. Лишь в восточноевропейской номенклатуре топонимический
формант garдr приобретает некую «урбанистическую» окраску и используется скандинавами для обозначения городов как таковых, фигурируя, в частности, в варяжском названии Константинополя.
Если в отношении элемента -garдr между исследователями достигнуто некоторое согласие (см. об этом подробнее [Томсен 2002: 189; ТЬошзеп 1919: 332; Рыдзевская 1978: 143-150; Мельникова 1977; Джаксон 2001: 49-59]; ср. также [Успенский 2002: 371389]), то не менее важное для проблемы варяго-славянских языковых контактов значение первых основ наших топонимов, М1к1а-, Но1т- и Кфпн- (Кжпы-, Ш&пы-, Кжпы-), по-прежнему возбуждает споры и провоцирует появление новых гипотез. Наиболее прост и очевиден, пожалуй, случай с именованием Константинополя, М1к^а^, где первый элемент представляет попросту прилагательное т1кШ, означавшее 'большой, великий'. Столь же очевидным оказывается и значение этого названия в целом - «Большой город». Дискуссия возникает лишь вокруг различных культурно-языковых ассоциаций, связанных с подобным обозначением. В перспективе скандинаво-русских связей здесь стоит отметить разве что тот факт, что эти северные народы не используют автохтонного греческого названия столицы империи, а конструируют свои собственные. Нет сомнения, что оба эти именования - Miklagarдr и Царъград - призваны подчеркнуть особое положение Константинополя среди прочих городов мира. Показательным образом, в собственно скандинавской традиции первый элемент наименования мог, по-видимому, просто опускаться: в достаточно ранних прозаических текстах византийская столица обозначается как Garдr ([Успенский 2002: 290-291], с указанием литературы), хотя более распространенным в сагах остается, разумеется, двусоставный топоним Miklagarдr.
Гораздо сложнее обстоит дело с топонимом H6lmgarдr, который в древнескандинавских текстах применяется к Новгороду. Если для Miklagarдr можно привести одну-един-ственную и при этом вполне надежную этимологию, то для первого элемента топонима H6lmgarдr на сегодняшний день их существует, по меньшей мере, две1. Формант Н6Ы-, с одной стороны, сближается со славянским хълмъ, а с другой стороны, некоторые исследователи видят в нем собственно скандинавское слово Н6Шг 'остров'2. Таким образом, за древнескандинавским названием Новгорода стоит либо топонимический концепт города на острове, либо некое фонетическое уподобление автохтонному названию, уподобление, в котором, в частности, мог задействоваться славянский топоним Хълмъ, в летописи зафиксированный как обозначение одного из районов Новгорода3.
Парадоксальным образом, вполне приемлемыми как с исторической, так и с лингвистической точки зрения оказываются оба объяснения древнескандинавского Н6Ш-garдr. Дело осложняется еще и тем, что даже если в качестве первоначальной основы древнескандинавского названия выступал славянский топоним *Хълмъ-городъ, очень рано, почти немедленно, он неизбежно был бы втянут в орбиту собственно скандинавской паронимической аттракции, сближающей его со скандинавской лексемой Н6Шг 'остров', тем более что те топографические реалии, с которыми сталкивались варяги, прибывавшие в Новгород, вполне допускали подобную мотивировку названия.
Как бы то ни было, за городом на Волхове достаточно рано закрепилось славянское название Новгород, а в скандинавских источниках он продолжает именоваться H6lmgarдr. Таким образом, два скандинавских топонима на -garдr дают нам весьма наглядные примеры реализации такой культурно-лингвистической модели, когда между начальными элементами местного и чужого названием города нет никакой фонетической близости и тем не менее они продолжают существовать бок о бок в течение не-
1 Обзор истории вопроса см. в работе [Джаксон 2001: 83-90].
2 Отметим попутно, что славянское *хъ!тъ чаще всего рассматривается этимологами как германизм.
3 В свое время В.Л. Янин и М.Х. Алешковский высказали даже гипотезу о том, что *Хъл-мъ-городъ было первоначальным, древнейшим названием одного из тех поселений, из объединения которых предстояло возникнуть Новгороду [Янин, Алешковский 1971: 41].
скольких столетий. В самом деле, Miklagarör, Царьград и Константинополь, Hölmgarör и Новгород - названия, отчасти сходные по словообразовательным принципам, однако не имеющие ничего общего с точки зрения фонетики начальных компонентов.
Особенно же непрозрачным оказывается семантика и происхождение скандинавского названия «матери городов русских», K0nugardr. По своему фонетическому облику и внутренней структуре это скандинавское слово в целом хотя и связывается с древнерусским Кыквъ, но все же довольно отдаленным образом, так что, на первый взгляд, равновероятными кажутся как предположения, объединяющие происхождение этих названий, так и те, где их возникновение рассматривается независимо. Как мы убедились выше, варяги без труда могли давать собственные названия городам, лежащим на Восточном пути, сколь бы ни были часты и долговременны их контакты с обитателями этих земель.
В свое время В. Томсен соотнес первый элемент в слове K0nugardr (Kanugardr) с древнеисландским kana (kóna), обозначавшим определенный вид лодки. K0nugardr (Kanugardr) оказывался, таким образом, для средневековых скандинавов чем-то вроде 'города лодок'4. Впрочем, сам исследователь снабдил это этимологическое допущение знаком вопроса, не считая его ни явным, ни бесспорным. Действительно, в дошедших до нас древнескандинавских текстах слово kana встречается исключительно редко. В сущности, известны два случая его употребления, причем один из них сам по себе является довольно неоднозначным. Слово kana фигурирует в одной из тул (верифицированный перечень поэтических синонимов) «Младшей Эдды», где перечисляются всевозможные поэтические термины для обозначения кораблей [Skj. 1973, Bd. I: 668, z. 3] без указания каких-либо признаков и характеристик для каждого. Таким образом, если бы в нашем распоряжении не было бы второго случая упоминания этого слова, мы бы, скорее всего, назвали kana экзотическим поэтизмом.
Второй случай сам по себе также довольно сложен для интерпретации. Речь идет о прозвище одного знатного норвежца, жившего относительно поздно, во второй половине XII в. В сагах и в стихах Торбьёрна Скальда Кривого он предстает как Фрирек (= Фридрик) krana (например [Skj. 1973, Bd. I: 516]), однако значение его прозвища исследователями трактуется по-разному. Его связывают как с интересующим нас обозначением лодки ([Fritzner 1954, Bd. II: 386]; ср. [Hesselmann 1925: 108]), так и с прилагательным kann 'искусный, умный' [Lind 1920-1921: 232]. По-видимому, значимым аргументом в пользу одной из трактовок прозвища, равно как и для оценки употребительности слова kana в древнескандинавских языках в целом, являются показания современного исландского языка, где слово kana в значении 'маленькая лодка, челнок' фиксируется надежно5.
Из всего изложенного выше очевидно, что гипотеза В. Томсена не предполагает непосредственной этимологической связи между славянским названием Кыквъ и скандинавским K0nugardr.
В другой же этимологической версии топоним K0nugardr связывался с собственно славянским, но достаточно редким былинным словоупотреблением Киянов город6.
4 [Томсен 2002: 189]; ср. [Hesselman 1925]. Критику этой гипотезы см., в частности, в работах [Schramm 1984: 79; Strummski 1996: 121-132].
5 Возможно, что некоторый дальний отголосок этой «лодочной» семантики древнескандинавского наименования Киева мы находим в позднейшей древнерусской эп
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.