Ерошкина Ольга Николаевна Кандидат исторических наук, доцент (г. Санкт-Петербург)
Доцент кафедры истории факультета социальных наук Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена
Нравственные основы и общественная позиция дореволюционной интеллигенции Петрограда-Ленинграда в 1920-е гг.
Делай что должно, и будь что будет - это правило было положено в основу воспитания российского дворянства. А ведь именно из его среды начала формироваться российская интеллигенция. В последующем, в период буржуазной модернизации России, ряды интеллигенции активно пополнялись разночинцами. Тем не менее вся система воспитания и образования, особенно высшего, в России была ориентирована прежде всего на дворянство.
Любовь к Родине и чувство долга перед ней воспитывались у российской интеллигенции с раннего возраста. При этом под долгом понималась необходимость служения Отечеству, а не властям. Патриотизм стал для российской интеллигенции главным компасом в годы революционных потрясений и социальных катаклизмов. Многие из ее числа остались в Советской России, руководствуясь пониманием того, что в час испытаний они должны оставаться со своей страной, своим народом.
Н.П. Анциферов по прошествии многих лет, оглядываясь на октябрьские события 1917 г., вспоминал о том, как разные, знакомые ему представители интеллигенции, повели себя в это историческое, переломное для России время: «С.Ф. Ольденбург принял революцию как новую эпоху. Его друзья каждый по-своему приняли революцию, в основном же они приняли ее как заслуженное возмездие за грехи старого режима»1. И остались в России, добавим мы, чтобы эти ошибки и не решенные в прошлом проблемы устранить.
Ярким подтверждением преданности российской интеллигенции своей Родине в годы исторических испытаний, выпавших на ее долю, служат воспоминания М. Зощенко. В ответ на предложение французского полковника уехать из России Зощенко заявил: «Я не могу и не хочу уезжать из России... Я ничего не ищу в Париже»2.
Так рассуждали многие, прежде всего представители демократически настроенной интеллигенции. Их не испугали даже идеологические разногласия с большевиками, несогласие с радикальными социальными устремлениями новой власти. Была надежда, что совместными усилиями удастся навести в России порядок и превратить ее в прогрессивно развивающееся государство. Но для этого каждый должен делать все, что он может, используя свои знания и практический опыт. М. Зощенко, например, отмечал: «Я не испытывал никакой тоски по прошлому. Напротив, я хотел увидеть новую Россию, не такую печальную, как я знал. Я хотел, чтоб вокруг меня были здоровые, цветущие люди. Никаких так называемых «социальных расхождений» я не испытывал. Я приветст-
вовал новую жизнь, которая сулила лучшее. И понимал, что пользу людям
3
можно принести через литературу .
Подобную позицию занимали многие представители дореволюционной российской интеллигенции. Они с полной отдачей, нередко самоотверженно участвовали в налаживании системы образования и просвещения, научного и музейного дела, культурной жизни в Советской России, с готовностью откликались на любые призывы властей, если считали, что это будет на пользу России. Так, например, известный российский историк-медиевист О.А. Добиаш-Рождественская, активно участвовавшая в создании советской высшей школы, безоговорочно согласилась на просьбу советского правительства об участии в отборе документов, которые Советская Россия должна была передать Польше по условиям советско-польского договора 1921 г. Она тщательно отбирала каждый документ, стремясь максимально сохранить собранную предшественни-
4
ками коллекцию первоисточников по истории средних веков .
Художник С. Бережков после октября 1917 г., как и многие российские интеллигенты, остался в России. Первоначально к политике Советской власти он относился скептически, что нашло отражение в его дневниковых записях. Однако, когда в стране начался переход к нэпу, он заметил в своем дневнике: «Коммунизм, как ни плох был эксперимент, работал для будущего. Сейчас в страстных прениях о свободном товарообмене мне прежде всего бросается в глаза эта будничность и эгоистичность»5. Таким образом, не сущность политики советской власти критиковал Бережков, а методы, которые использовали большевики для решения общественных проблем. И. хотя он имел критическое отношение к политике военного коммунизма, она представлялась ему более честной и целенаправленной с точки зрения социального переустройства России, чем введенный в 1921 г. нэп. Тем не менее, несмотря на происшедшие в стране перемены, Бережков сохранил непоколебимое желание служить Отечеству: «...не работал ни для Николая, для Ленина, для кого бы то ни было; работал и
работаю только для людей, для народа, для человечества. Только так оправдана
6
вся моя жизнь» .
В стремлении помочь возрождению России, добиться ее процветания интеллигенция была готова вынести любые материальные трудности. Да ее и не воспитывали в сибаритском духе. Умение довольствоваться малым, жить скромно, но достойно - это еще одно характерное для нее качество. Многие из ее числа благодаря такому воспитанию, стоически вынесли все невзгоды, выпавшие на их долю в годы Гражданской войны и послевоенной разрухи.
Хорошо известен образ директора петроградской школы, которую посетил Г. Уэллс в тяжелые для России дни 1920 г. Свои впечатления он передал в книге «Россия во мгле». В ней запечатлен внешний облик директора и других представителей интеллигенции, с которыми пришлось встретиться: «. на нем был смокинг, из-под которого выглядывала синяя саржевая жилетка. Несколько крупных ученых и писателей, с которыми я встречался, не имели воротничков и обматывали шею шарфами» .
Несмотря на тяжелое личное материальное положение, когда приходилось донашивать сохранившиеся с дореволюционных времен вещи, петроград-
ская профессура нередко выручала своих студентов, которым приходилось еще сложнее. Советский художник-график В.И. Курдов, учившийся в 1920-е гг. в Академии художеств, оставил замечательные воспоминания об академической профессуре, ее облике, образе жизни, взаимоотношениях со студентами. Вот одно из них: «Как-то раз я пришел к Матюшину ранней весной. Было холодно, как бывает в нашем городе в мае, шел снег. Увидя, что на мне нет пальто, Михаил Васильевич снял с себя свой синий френч и примерил его мне, потребовав, чтобы я его носил»8.
Да и сам Курдов, выросший в семье земского врача, не был приучен к излишествам и роскоши. Он вспоминал: «.врач отец был против частной практики. Он не принимал от больных никаких подношений. И, когда моя сестра окончила медицинский институт, он ее напутствовал такими словами: «Если ты будешь торговать медициной и брать деньги у больных, ты мне не дочь»9. В результате семья Курдовых жила на очень скромные средства. Одежду часто приходилось ремонтировать. Но глава семейства тем не менее своими принципами не поступился и постановил, «.что заплатки на одежде не срамят человека»10.
Подобное же отношение воспитывалось в среде дореволюционной интеллигенции и к труду. Достойной считалась любая честная работа, которая шла на пользу человеку. Так, например, Д.С. Рождественский, замечательный физик, создатель Оптического института в Петрограде, подводя итог своей жизни, создавая ее хронологию и жизни своей жены, О. А. Добиаш-Рождественской, под 1920 г. записал: «Читал Д. одну лекцию в Вологде и получил паек; О. Читала 2 лекции. В Погорелове варил и продавал мыло»11.
Благодаря заложенным с детства в российской дореволюционной интеллигенции трудолюбию, скромности и непритязательности к условиям жизни никакие лишения и трудности не смогли уронить достоинства, с которым она держалась в тяжелое для себя и страны время.
Введение нэпа основная часть дореволюционной интеллигенции, оставшейся в Советской России, встретила с воодушевлением. Ее надежды на возможность использования накопленных знаний, практического опыта и творческих способностей, занятия любимым делом многократно возросли. «Пайковая селедка, дымящаяся печурка, валенки, очередь за молоком для дочурки. - и вдруг счастливо украденное время для заседания в италофильском нашем кружке «Студио Италиано», где холод не мешал возрождать любимые образы. Дорогим визитером приехал А. Блок прочесть свои итальянские стихи за несколько месяцев до смерти», - такие воспоминания о том времени оставил М. Осоргин12.
Еще более ярко свои впечатления о начале 1920-х гг. передала Е. Книпо-вич: «Когда меня спрашивают сейчас, как я, человек, переживший Окт. революцию и двадцатые годы в сознательном возрасте, могу кратко определить свои ощущения, я отвечаю: «Холодные мокрые ноги и восторг». Ноги мокрые от прохудившихся подметок и восторг от того, что впервые в жизни все стало видимо кругом, во всю широту света. Свирепые споры Маяковского с Есениным, молодых «серапионов» между собой, все это знак времени, это знак творческих возможностей тех поднятых революцией сил, которые хотели себя осу-
ществить. И это ощущение полной свободы высказывания мнений, это глубокое доверие друг другу не ложилось чертой между западничеством Каверина и Лунца и русскими традициями Федина, потому что все они стремились к одной
13
цели» .
Прослышав о переменах в Советской России, на Родину стали возвращаться покинувшие ее после Октябрьской революции либо высланные из страны представители интеллигенции.
Преподаватель философии И.А. Боричевский, оказавшийся в начале 20-х гг. по воле судьбы в Швейцарии, узнав о провозглашении советской властью новой экономической политики, записал в своем дневнике: «Россия единственная страна, где я могу научно работать не для одного себя»14.
Экономист Д. А. Лутохин после Октябрьских событий 1917 г. остался в Советской России и советовал своим знакомым не отстраняться от активной жизни, ибо, по его мнению, «бороться с захватившими власть можно только политическими средствами».15Свои советы он подкреплял личным примером. Не скрывая своих политических оппозиционных взглядов, работая в бумажном производстве, «боролся с ком. чванством, ув
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.