Отзыв
О ДИССЕРТАЦИИ НА СОИСКАНИЕ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ КАНДИДАТА ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК Е.С. ХАРИНА «ДРЕВНЕРУССКОЕ МОНАШЕСТВО В Х1-Х111 ВВ.: БЫТ И НРАВЫ»
Последние 20 лет в отечественной науке наблюдается возрастание интереса к истории русской церкви и церковно-государственных отношений. Среди комплекса вопросов, представляющих особую важность для научной корпорации, особое место принадлежит истории религиозной повседневности. К сожалению, эта направление в отечественной исторической науке до сих пор не разработано. Имеющиеся же на сегодняшний день работы в своем большинстве не имеют ни стройной системы, ни осознания эволюционности в изменениях бытовой и нравственной жизни древнерусского общества. К тому же большинство из них либо тесно связаны с деятельностью учебных духовных корпораций, взгляд которых на проблемы церковной истории очень специфичен, либо находятся под сильным впечатлением религиозных стереотипов. Примером этого может служить монография Е. Романенко.
Итак, в отечественной науке уже давно назрела необходимость в написании специальной работы, посвященной повседневной жизни русских обителей. Представленное нашему вниманию исследование Е.С. Харина стремится восполнить уже давно существующую лакуну. Проделанный автором труд, безусловно, имеет принципиальную научную значимость и новизну. Необходимо отдать должное героической смелости автора, взявшегося за непростую и весьма противоречивую тему. Действительно, описание повседневности и жизни такого религиозного института, как монашество, занятие опасное и таит в себе множество противоречий не только исторического, культурологического, но и мировоззренческого, морального характера. Как бы ни стремилась историческая наука к предельной объективности, однако она имеет дело с человеческими судьбами и общественными движениями, деятельность и жизнь которых изначально несет в себе множество противоречий. Радости и невзгоды, честность и жестокая ложь, искренняя вера и порочность порой уживаются не только в деятельности какого-либо одного социального организма, но и в жизни одной конкретной личности. К тому же история по своей природе призвана высказывать суждения и вынуждена давать оценки. Говоря же о церкви, как, впрочем, и о любом другом религиозном институте, мы должны признать, что осознанно или нет, но мы вступаем не только в область исторической объективности, но и морали. В этих условиях суметь соблюсти историческую исследовательскую искренность с возможной объективностью и при этом сохранить уважительное отношение к религиозным чувствам тех, о ком мы пишем, и тех, для кого стараемся, - одна из сложнейших задач. Необходимо сразу же отметить, что Егору Сергеевичу, хоть и не без «погрешения» против исторической истины, удалось справиться с этой непростой проблемой.
Кроме этого, нельзя не признать глубокое знакомство автора с использованными им источниками. Обращение к неопубликованным богослужебным текстам БАН - одна из примечательных сторон диссертации.
Особой оценки требует приложение, отличающееся оригинальностью, предложенного в нем материала. Небезынтересно то, что Егор Сергеевич пробует обосновать церковный взгляд на историю русского монашества, используя научные методы.
Между тем работа содержит целый ряд положений, с которыми согласиться трудно. Обратим на них внимание.
Что смущает?
Во-первых, тема диссертации. Я глубоко убежден, что в данной формулировке тема соответствует докторскому исследованию и уж никак не кандидатскому. Именно это обстоятельство осложнило работу Егора Сергеевича: громадное число проблем, поднимаемых в исследовании, едва ли возможно вместить в «границы» кандидатского сочинения. Автору тесно в узких рамках норм кандидатского исследования. Именно это обстоятельство делает ряд промежуточных выводов автора поверхностными и заставляет его прибегать к неоправданным с исторической точки зрения штампам. Например, во введении автор пишет: «Религиозное сознание средневекового человека концентрировалось в аскетическом идеале эпохи -монашестве» - типичный культурологический и историографический штамп. Некий «усредненный» средневековый человек Х1-Х111 вв. искал идеал в монашестве? Давайте рассмотрим социальную среду монастыря, т.е. проанализируем, выходцы каких социальных групп были представлены в обители. Даже самый поверхностный анализ покажет - перед нами представители высших и средних слоев города, а также люди из княжеского окружения. Более того, нехитрый и безыскусный подсчет возможного числа монашествующих на Руси в этот период времени ясно и недвусмысленно выявит, что никакого массового стремлении к монашеским идеалам на Руси, особенно в Х1-Х11 вв. даже среди горожан мы не встречаем. Например, житие преподобного Феодосия ясно рисует отношение к монастырю и к монашеству матери Феодосия. Сомнительно, чтобы побои, какими награждался будущий игумен от своей любящей матери, были следствием глубокого сердечного благоговения женщины перед многотрудным подвигом иночества, которого так желал ее сын. Помимо этого Киево-Печерский патерик многократно повествует о продолжительной скудной жизни обители преподобных Антония и Феодосия. Подобная ситуация была свойственна и монастырю преподобного Антония Римлянина в Новгороде. А это означает одно: притока паломников и жертвователей в монастыри мы не встречаем. Достаток обители всецело зависел от благодеяний патронов или ктиторов монастыря.
Во-вторых, достойно приветствия стремление Егора Сергеевича избежать модернизма, а особенно то, как он пробовал этого достичь, т.е. посещение им наших обителей и знакомство с их уставами. Однако стоит заметить, что уставы современных монастырей унифицированы. К тому же наши
современные обители не самоуправляемы, да и помимо всего сказанного, несмотря на многовековую историю тех стен, в которых они располагаются, в действительности в большинстве случаев не имеют прямой преемственности с той жизнью, какая в них бурлила или теплилась до известных событий революционного прошлого нашего отечества. Современная монашеская жизнь России регламентируется типовыми уставами, некоторые же незначительные различия, как-то несущественные особенности в ношении монашеской одежды (например, в Киево-Печерской лавре) или сохранение особенных напевов (в той же Киевской лавре или на Валааме) - не имеют принципиального значения для деятельности монастырей и, главное, являются наследием более позднего времени, а именно ХУ-ХУП вв. Современная жизнь русского монашества не знает того обилия форм жизни и управления, обусловленных местными традициями, наследием различных иноческих влияний восточного православия или же западноевропейского иночества. Современное устройство монастырей не предполагает разнообразия способов организации монастырей, проведения в них особых богослужений, какие были бы свойственны именно данному месту, различий и вариантов взаимообусловленностей обителей с властями и епископатом, какие существовали в Древней Руси между монастырями, архиереями, князьями или боярством. Что же касается тех чувств, которые мог вынести автор из посещения обителей, то едва ли кто-нибудь из нас сможет с уверенностью утверждать, что подобные переживания были свойственны современникам Х1-Х111 вв. И последнее, большинство перечисленных монастырей, какие посетил Егор Сергеевич (например, Троице-Сергиева лавра, московские монастыри и т.д.) были созданы намного позже того времени, какое он описывает, и едва ли могут рассматриваться в качестве носителей более ранних традиций, каким посвящена диссертация. Однако я должен сказать, что само стремление автора преодолеть «модернизм» и то, как он этого пробовал достичь, - пример научной смелости и, что особенно ценно, искренности.
В-третьих, необходимо признать, что, несмотря на то, что в современной науке темы, связанные с историей церкви, уже давно перестали быть чем-то необычным, религиозная терминология до сих пор не разработана. И этот недостаток очень хорошо прослеживается в исследовании Егора Сергеевича. Так, например, автор сообщает, что среди монашества наблюдались «сребролюбие», «гордость» и т.д. Но что стоит за этими «грехами», что под ними следовало бы видеть? «Сребролюбие» - это любовь к деньгам, а не простое стяжание. Откуда у безмездников деньги? Если учесть что на Руси деньги - роскошь, доступная лишь для высших слоев или страт, то возникает масса вопросов о социальном происхождении иноков, о мотивах стяжания ими денег и об источниках откладывавшегося богатства. Это обыкновенная клептомания? Душевное расстройство? Или же мы имеем дело с чувством нестабильности, какое посещало насельников обители, испытывавших необходимость отложить деньги «на черный день»? Что за этим стоит? К тому же что стоит за претензией монастыря к таким запасливым и
бережливым братьям: скудость обители, нуждавшейся в средствах, или же зависть к достатку тех, кому доставалось серебро, или же неутомимая жажда спасти погибающую душу стяжателя, или же нечто иное? Весьма любопытно, что автор поднимает тему девиантности поведения. Это очень интересная проблема. Но тогда возникает вопрос: что считать девиантностью для Х1-Х111 вв. - стремление к святости или же проявления греховности?
В-четвертых, Очень трудно согласиться с автором в квалификации научных школ. Думаю, что монастырями, их жизнью, каноническими нормами, какими регулировалась монашеская жизнь, в церковной интеллектуальной среде интересовались не одни историки-иерархи. Как быть со специальными главами Голубинского, Знаменского, Павлова, Доброклонского, Тальберга и многих других? Да и сам автор называет громадное число имен, не имевших отношения к сану. К тому же стоит признать, что тон в церковной исторической науке уже во второй половине Х1Х в. задавали не одни иерархи, а прежде всего «пиджачники». И самое интересное - действительно, можно ли историков-иерархов, о которых пишет Егор Сергеевич, объединить в «научную школу»? Пока что утверждение уважаемого диссертанта мне видится по меньшей мере дискуссионным. Одновременно с этим мы должны признать, что саму попытку Егора Сергеевича сформулировать некоторые
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.