АЛЕКСАНДР САМОЙЛОВИЧ АХИЕЗЕР
доктор философских наук (Москва),
ведущий научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования
РАН
О ПОДХОДЕ К ИЗУЧЕНИЮ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ
ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Обсуждение проблемы сущности, функций российской интеллигенции, ее роли в судьбе страны является, видимо, таким же вечным предметом споров, обсуждения, как проблема специфики России. Эта связь не может быть случайностью. Две эти проблемы органически связаны друг с другом, что может объясняться тем, что специфика российского общества, российской цивилизации какой-то своей стороной связана с существованием такого специфического явления, как российская интеллигенция. Поэтому вопреки мнению тех, кто считает, что российская интеллигенция уже исчезла, споры о ней будут продолжаться, пока существует некоторая специфика России.
Интеллигенция, как и любой сложный объект исследования, может рассматриваться с бесконечного количества точек зрения. Ее выбор зависит от поставленной задачи, от методологических пристрастий исследователя, от сложившегося багажа методологии, накопленного пласта знаний. Необходим анализ связи российской интеллигенции со спецификой российского общества. Этот подход требует некоторой концепции специфики российского общества, которая позитивно расценивается конкретным исследователем. Предлагаемая в данном случае концепция целостности российского общества, которая может служить основой для анализа интеллигенции, содержит представление о существовании социокультурного раскола общества1.
Представление о социокультурном расколе методологически опирается на представление, что каждое отношение между людьми, субъектами, сообществами-субъектами может быть понято, исследовано через дуальную оппозицию: взаимопроникновение (прежде всего в форме диалога) - взаимоотталкивание (в форме бесконечного разнообразия конфликтов). В рамках этого подхода любое отношение между
этими субъектами может быть описано через множество состояний между этим полюсами, через поиск меры этого состояния между полюсами, через динамику этой меры. На этом методологическом основании очевидна возможность раскола, т. е. максимального приближения субъекта к полюсу взаимоотталкивания, что одновременно означает максимальное отталкивание от полюса взаимопроникновения. Это явление может иметь место в любом обществе, в частности при возникновении государства. Однако в последующем развитии раскол может принять локальный характер, ослабевать, практически исчезнуть, но он может принять и устойчивый характер, охватить все общество, приобрести многообразные формы, подняться до общецивилизационного масштаба. Раскол имеет место прежде всего между обществом и государством. Раскол -это минимизация способности субъекта к внешнему диалогу, высокая вероятность конфронтации с различными непредсказуемыми последствиями, прежде всего повышение уровня дезорганизации, рост которой может принять необратимый характер, т. е. сползти к национальной катастрофе, включающей исчезновение государства, распад общества. В истории страны имело место четыре имманентных (определяемых внутренними причинами, а не, например, агрессией соседей) национальных катастрофы: гибель Киевской Руси, Смута, начавшаяся в конце XVI в., и две в XX в., т. е. в 1917 и 1991 гг.
Страна решала проблему раскола между обществом и государством в значительной степени через монологизацию управления, т. е. через концентрацию значимых решений в бюрократическом аппарате, прежде всего на его высшем уровне, через минимизацию культурной и институциональной диалогизации общества. Интуитивно предполагалось, что господство административного монолога парализует все опасные для существующего порядка, для целостности замыслы, действия противоположной стороны. Однако чем сложнее и динамичнее становилось общество, тем в большей степени выявлялись негативные, подчас разрушительные аспекты монологизации. И общество стихийно искало иные пути. Особенно их необходимость стала ощущаться в результате попыток модернизации, т. е. тогда, когда возникла повседневная проблема функционального согласия не по поводу сохранения ранее сложившегося статичного состояния, что характерно для традиционализма, но по поводу интерпретации проекта перемен, реформ, по поводу их сотрудничества в формировании, функционировании их организационных форм. Монологическое управление не выработало в себе способность эффективно решать эту все более жизненно важную проблему, да и не могло выработать, соответствующие попытки на основе монологизма вплоть до массового террора лишь усиливали раскол.
Общество ориентировалось прежде всего на механизм адаптации к своему
расколотому состоянию, которое мыслилось как его преодоление. Интеллигенция возникла как особая социокультурная реакция на это состояние, как реакция на неудовлетворенность этими попытками адаптации на основе бюрократического монологизма. Интеллигенцию следует рассматривать прежде всего как субъект особой субкультуры общества, возникшей как культурная реакция на нарастающую напряженность раскола. Изучение интеллигенции - это прежде всего изучение этой субкультуры. Изучение ее как особой социологической группы без этого неэффективно, так как границы ее размыты, недостаточно определенны, и сама интеллигенция постоянно раскалывалась на противоположные группы в рамках общей субкультуры, создавая тем самым субкультуры второго порядка. В непонимании этого первостепенной важности обстоятельства заключается, возможно, главное препятствие понимания сути интеллигенции.
Суть этой субкультуры интеллигенции, возможной лишь в расколотом обществе, заключалась в том, что она была нацелена на отрицание раскола в том смысле, что абсолютизировало как истинную, имеющую право на существование лишь народную культуру при отрицании субкультур как правящей, так и духовной элит. На этой почве интеллигенция формировала различные социальные антигосударственные утопии. Интеллигенция стремилась перевести крестьянскую утопическую догосударственную культуру на язык современной науки, вернее того, что понималось этими людьми под наукой. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что фактически речь шла о попытке выразить архаичные ценности через мышление, основы которого представляли собой наследие осевого времени. Это требовало перехода с языка эмоционального мышления на язык понятий, требовало способности осваивать и воспроизводить абстрактное мышление. Тем самым происходили попытки выразить крестьянские утопии в форме концепций, теорий с вкраплением элементов западной мысли.
Содержательно это означало, по крайней мере в начале пути интеллигенции, отказ от абстракции государства, формирование общества на основе идеи крестьянского социализма, т. е. горизонтального общества бесчисленного множества крестьянских общин, общества «низшего класса» (Э.А.Орлова). Это фактически была попытка создать идеологию смуты, ведущей к национальной катастрофе, которая опиралась на веру, что «мудрость народа», избавившегося от порочной власти, сама создаст царство высшей справедливости. Эта вера, опиралась на языческое, с христианской точки зрения, еретическое убеждение, что «глас народа - глас Божий».
Интеллигенция, т. е. люди в разной степени тяготевшие к такого рода культуре, не была едина, она постоянно сама раскалывалась, что создавало еще одну форму раскола,
возможно много форм. Часть интеллигенции согласилась на необходимость государства, но лишь как средства уничтожения всякого государства. Эта версия интеллигентской субкультуры была зеркальным, инверсионным отображением предшествующей. Теперь высшая власть была «гласом Божьим». В этом, кстати говоря, присутствует скрытый переход на позиции монологизма, бюрократического монологизма, что и было фактором раскола среди интеллигенции. Эти люди нацеливались на политическую жизнь с тем чтобы захватить государственную власть, полагая, что именно они истинные выразители воли, потребностей народа. В конечном счете на волне новой смуты одна из экстремистских групп интеллигенции получила реальную власть в стране. Эта власть распространила гражданскую войну, террор и на все другие группы интеллигенции, т.е. гражданская война началась и между группами интеллигенции. Это признается исследователями, но из этого не делаются соответствующие выводы. Прежде всего, для понимание сути интеллигенции требуется признание ее реальной и потенциальной расколотости и одновременно определенной культурной общности. Это требование должно быть методологически положено в основу изучения интеллигенции.
Одновременно часть интеллигенции пошла по пути интеллектуализации, по пути превращения в духовную элиту, носителей высшего разума общества. Люди этой группы частично становились на сторону власти, пытаясь улучшить ее, стимулировать реформы как власти, так и общества. Ярким представителем этой группы был С.С.Сперанский, чьи заслуги перед страной еще недостаточно оценены. Группа, вставшая на путь интеллектуализации, была инверсионной противоположностью группы, нацеленной на архаизацию. Все такого рода расколы интеллигенции наращивали многообразие расколов общества.
Интеллигентская культура могла не зависеть от места человека в социальной структуре и носила прежде всего характер культурной ориентации, что и должно быть предметом исследования. Это хорошо осознается, например, в работе Д.А.Ольшанского, где на первое место ставится изучение интеллигенции как носителя определенной этики и морали . Очевидно, что интеллигентская культуры - это прежде всего нравственность. Здесь исследование сталкивается с определенной сложностью. Культура добольшевистской интеллигенции - это прежде всего культура утилитаризма3, которая открывала путь для манипуляции с идеологическими целями и другими формами культуры, что до совершенства было доведено в практике большевизма. Эта исторически сложившаяся утилитарность интеллигенции обычно недостаточно учитывается в большинстве публикаций о ней. Эта утилитарность выступала в разных формах, прежде всего в форме идеи «народной пользы», что затем превратилось в пользу революции, партии, института
во
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.