ОБСУЖДАЕМ ПРОБЛЕМУ
О ПОРЯДКЕ ПРИМЕНЕНИЯ МЕР ПРЕСЕЧЕНИЯ В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ: ПРОБЛЕМЫ И ПУТИ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ (ПО УПК РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН)
Б.Х. Толеубекова, доктор юридических наук, профессор
В Республике Казахстан 4 июля 2014 года принят новый Уголовно-процессуальный кодекс, который вошел в силу с 1 января 2015 года. В течение двух лет разработки проекта данного Кодекса юридическая общественность страны прилагала немало усилий для оказания содействия рабочей группе в деле выдерживания единой концепции правил судопроизводства. Однако ряд несогласованностей, откровенных противоречий, имевших место в проекте, оставлены без надлежащих корректировок. Одной из болевых точек являются правила применения мер пресечения.
В настоящей работе предпринята попытка проведения анализа и оценки отдельных спорных моментов в регулировании соответствующих отношений и сформулированы предложения по усовершенствованию действующего УПК в рассматриваемой части.
Ключевые слова: меры процессуального принуждения, меры процессуального пресечения, права и свободы человека и гражданина.
Как известно, меры пресечения, являясь одной из форм процессуального принуждения, имеют своим назначением создание надлежащих условий для достижения целей правосудия, обеспечения установленного порядка уголовного судопроизводства и исполнения приговора. Меры процессуального принуждения (пресечения) применяются лишь при действительном или реально возможном появлении препятствий для движения дела [1, с. 337: 2, с. 329]. О противоречивости
законодательной политики в вопросах о мерах принуждения (пресечения) говорят высказывания процессуалистов различных исторически значимых периодов развития права вообще и процессуального - в частности.
Так, исследуя Устав благочиния от 8 апреля 1782 года, введенного в действие императрицей Екатериной II, М.Н. Гер-нет писал «Закон считается не с теми или иными обстоятельствами данного преступления, а исключительно с его родом» [3, с. 131]. Комментируя назван-
ный правовой акт, М.И. Сизиков, уже с современных позиций, пишет: «Для несостоятельных людей арест мог быть бессрочным...
Практически безграничное право полиции содержать арестованных под стражей не могло не привести к злоупотреблениям. Предостережение, сделанное (вслед за Беккариа) Екатериной II, - осмотрительно пользоваться арестом как способом пресечения уклонения виновного от суда и наказания не нашло отражения в Уставе благочиния, по которому лица, подозревавшиеся в совершении преступления, за редким исключением, подлежали аресту. При этом не делалось каких-либо исключений, учитывающих возможность такого уклонения» [4, с. 413].
Подтверждением сказанному является Жалованная грамота дворянству, принятая и введенная в силу Екатериной II 24 апреля 1785 года, в которой в ст. 56 прямо указывается; «Дворянство не брать под стражу. Собрание дворянства ни в каком случае не подлежит страже» [5, с. 22-53].
В рассматриваемом аспекте интерес представляет Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, введенное в действие 15 августа 1845 года императором Николаем I. Вне зависимости от того, что это источник уголовного, а не процессуального права, в нем достаточно ясно просматривается общегосударственная политика, направленная на создание более благоприятных условий для представителей высших сословий. Например, В.М. Клеандро-ва отмечает: «Уложение устанавливало ... льготы для высших сословий». Так, ст. 60 давала возможность замены для
дворян и чиновников кратковременного ареста в тюрьме домашним арестом или арестом в помещении ведомства, где он служит» [6, с. 165-166].
Для советского периода развития уголовно-процессуального права характерен подход, при котором меры пресечения ограничивают личную свободу обвиняемого (подозреваемого) не только для обеспечения производства по уголовному делу, но и в целях воспитания граждан СССР в духе приверженности сначала революционной законности, а затем социалистической идеологии и законности [7, с. 205-207; 8, с. 3-9].
Для первых лет постперестроечного периода и укрепления результатов суверенизации ранее союзных республик характерно резкое отмежевание от правовых ценностей социализма, где главенствующая роль отводилась интересам государства и во вторую очередь-человека. Наиболее ярким представителем этого периода развития уголовно-процессуального права является Р.Х. Якупов, который писал: «Меры пресечения как особая группа уголовно-процессуального принуждения обладают всеми чертами последнего (принудительность, превентивность, факультативность и временной характер). В отличие от других мер процессуального принуждения они являются самыми строгими мерами, ограничивающими личную свободу гражданина» [9, с. 192-193].
Современное понимание мер уголовного пресечения отличается стремлением сохранения баланса между правами и свободами личности, охраняемыми на конституционном уровне, и
интересами государства. Во взаимосвязи с изложенным полагаем уместным сослаться на мнение А.В. Смирнова и К.Б. Калиновского о том, «что меры процессуального принуждения (пресечения) являются индикатором соотношения публичных и частных интересов в уголовном процессе и существенно различаются по типам» [10, с. 929].
Признание процессуального принуждения (пресечения) в качестве «индикатора» соотношения публичных и частных интересов предполагает конструирование процедур, составляющих порядок применения мер пресечения, с особой тщательностью и вниманием с тем, чтобы избежать определенных противоречий, одно присутствие которых значительно снижает социальную ценность известных правовых предписаний. И в этом смысле нельзя не согласиться с мнением В.Ю. Панченко и К.С. Шушпанова, которые выдвигают тезис о том, что границы основных прав и свобод являются важнейшим элементом конституционно-правового статуса личности, поскольку представляют собой непременный атрибут основных прав человека [11, с. 69]. При этом названные авторы обосновывают идею о том, что «конституционное закрепление не является обязательным признаком имманентных пределов прав человека» [11, с. 72].
Изложенное представляется важным в связи с тем, что Конституция Республики Казахстан, обладая силой прямого действия, содержит предписания исключительно процессуально-правового, отраслевого характера, имеющие отношение к регламентации мер принуждения (пресечения). В част-
ности, в ст. 16 Основного закона страны указывается: «Арест и содержание под стражей допускаются только в предусмотренных законом случаях и лишь с санкции суда с представлением арестованному права обжалования. Без санкции суда лицо может быть подвергнуто задержанию на срок не более семидесяти двух часов». Это конституционное положение развито и конкретизировано в ст. 146 (Домашний арест) и ст. 147 (Содержание под стражей) УПК РК, который принят 4 июля 2014 года и введен в действие с 1-го января 2015 года.
Закрепление в Конституции положений об аресте и содержании под стражей, а также задержании объяснимо с точки зрения создания эффективных гарантий соблюдения законности в достаточно тонкой и значимой сфере отношений, затрагивающих имманентные права человека на свободу и личную неприкосновенность. Вместе с тем, широкая возможность выбора в системе мер пресечения в каждом конкретном случае как раз и есть тот случай, когда правоприменитель лишен возможности опираться непосредственно (прямо) на Конституцию РК. И здесь важно для законодателя выбрать такую конструкцию отраслевого предписания, которая ни прямо, ни косвенно не войдет в состояние противоречия с духом, смыслом Основного закона, а также с иными предписаниями собственно отраслевого закона, в нашем случае - УПК РК.
Наши замечания по вопросам регламентации мер пресечения в УПК РК сводятся к следующему.
1. В соответствии со ст. 140 УПК уполномоченное лицо вправе возложить на подозреваемого, обвиняемого,
подсудимого одну или несколько обязанностей. В числе таких обязанностей законодатель усматривает прохождение курса лечения от наркотической или алкогольной зависимости. Условием для возложения такой обязанности является применение меры пресечения, не связанной с содержанием под стражей.
В качестве уполномоченных лиц выступают органы уголовного преследования в лице прокурора, следователя, органа дознания, дознавателя, а также суд (судья).
Противоречие, допущенное законодателем в данной части, состоит в следующем:
• в качестве одного из оснований для применения принудительных мер медицинского характера выступает совершение уголовного правонарушения лицом, признанным нуждающимся в лечении от алкоголизма, наркомании или токсикомании (п. 4 ч. 1 ст. 91 УК);
• принудительные меры медицинского характера, связанные с лечением от наркотической или алкогольной зависимости, могут быть приняты только и исключительно судом (ч. 2 ст. 93 УК, ст. 219 УПК).
Установление факта наркотической или алкогольной зависимости входит в круг специальных научных знаний судебного эксперта, однако заключение эксперта не является процессуальным основанием для возложения на подозреваемого, обвиняемого органом уголовного преследования обязательства пройти курс лечения от упомянутой зависимости в порядке предписаний ст. 140 УПК.
Изложенное означает, что возложение органом уголовного преследования
на подозреваемого, обвиняемого обязательства пройти курс лечения от наркотической или алкогольной зависимости при применении мер пресечения является неправомерным.
2. Одной из мер пресечения является подписка о невыезде и надлежащем поведении (п. 1 ч. 1 ст. 137 УПК). Она состоит «в отобрании от подозреваемого, обвиняемого органом, ведущим уголовный процесс, письменного обязательства не покидать постоянное или временное место жительства (населенный пункт) без разрешения дознавателя, следователя или суда, не препятствовать расследованию и разбирательству дела в суде, в назначенный срок являться по вызовам органа, ведущего уголовный процесс» (ст. 141 УПК).
Наряду с этим, при применении меры пресечения, не связанной с содержанием под стражей, на подозреваемого, обвиняемого, подсудимого могут быть дополнит
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.