СООБЩЕНИЯ
Славяноведение, № 4
© 2004 г. Р. ФЕРСТЛ
ОБРАЗ ГУСИТОВ И ГУСИЗМА В ТРУДАХ ЧЕШСКИХ ИСТОРИКОВ ЭПОХИ БАРОККО ПОСЛЕ БОГУСЛАВА БАЛЬБИНА
"Ну что на это скажете, вы, многие чашники, зараженные, пропитанные гусиным салом и ересью Гуса, и любыми способами стремящиеся гуситские добродетели облечь в белые перья. О чем я говорю? О том, что вас до настоящего времени в Чехии осталось много, хотя и скрытых, тайных, о чем никто и не догадывается, и правда, что среди этих гусей и гусынь, то есть среди мужчин и женщин, находятся испившие гуситский яд и зараженные им, в чем мы почти ежедневно убеждаемся на опыте" (цит. по: [1. 8. 238]). Так, еще в первой половине XVIII в., А. Франтишек де Вальдт (1683-1752) отметил определенную устойчивость гуситских традиций в Южной Чехии. К сожалению, в эпоху "темного времени" интеллектуалы "послебальбиновского" поколения1 не изучали гусизм комплексно, а, выделяли, прежде всего, его религиозный аспект и личность Яна Гуса как внушающий страх источник поклонения всех еретиков. Гус был воплощением скверны, ведь все остальные заражались именно его ересью. По представлениям католиков, и сам Гус был порождением ереси, ибо он расстраивал планы Господни, и потому нередко отождествлялся с аналогичными библейскими персонажами, о чем свидетельствует рассказ о сне Олдржиха из Рожемберка: "Или, когда пан Олдржих из Рожемберка, самый могущественный и влиятельный из сословия панского в Чехии, коварно обманутый гуситами, лета 1417 начал отходить от католической веры, привиделся ему Христос, проколотый до крови острыми спицами во всем теле, сказавший: "Так меня прокололи причащающиеся хлебом и вином таборитские священники, которые хотят отделить кровь от моей божественной сущности". Поведав это, он исчез. И тотчас в этом сне привиделся ему Ян Гус (которого он видел вживую только один раз), стоящий над каким-то озером и держащий в руках зажженный факел,
Ферстл Роман - д-р философии, научный сотрудник Исследовательского центра по истории науки АН ЧР.
1 Термин "поколение, пришедшее после Бальбина" взят из статьи В.Черного [2. 8. 261354], где он обозначает "третье поколение историков эпохи барокко" (1680-1710). Необходимо заметить, что ряд сочинений этих авторов выходит за рамки 1710 г. и относится к выделенному В.Черным "четвертому поколению историков эпохи барокко" (1710-1740).
которого с этим факелом сожрал некий пес" [3. 8. 131-132] (ср.: [4. № 1. 8. 14-24, № 2-3. 105-116]). Строптивого Гуса сожрал "некий пес", следовательно, Гус представлялся идолопоклонником, еретиком, который был наказан за отход от Бога. Таким же способом покарали и прислужницу Ваала Иезавель (2 Книга Царств 9:31-37). Замысел Господень был очевиден: персонаж отдан на растерзание псам в знак страшного поругания, тем самым он осуждался и приговаривался к забвению.
Однозначная черно-белая характеристика и приговор к забвению, проявившиеся в работах историков "послебальбиновского" поколения, не касались всей сложной гуситской проблематики: в то время как Гус однозначно осуждался, образцовое гуситское военное искусство и победы Жижки неприкрыто восхвалялись. Это встречается почти повсеместно, о чем свидетельствует один абзац из небольшого труда Я.Ф. Хаммершмидта, названного по старой поговорке "В Праге счастлив тот, кто богат", где мы читаем, что "в Праге сумасбродствовали! Когда лета 1420 император Сигизмунд с войском в 150 тыс. человек осаждал Прагу, пражане, показывая свою отвагу и силу, в течение всего времени осады, днем и ночью не закрывали городские ворота" [5. 8. 9]. Это небольшое сочинение, выражающее интересы шляхты, в котором в хронологическом порядке перечислялись сведения из более ранних авторов о благосостоянии Праги, касается гуситской тематики только в этом месте. Сведения о дальнейших судьбах пражских городов (районов. - пер.) в первой половине XV в., принимая во внимание общую направленность сочинения, отсутствуют. Хаммершмидт преувеличивает боевитость гуситской Праги путем гиперболизации силы войска Сигизмунда, подчеркивая тем самым непобедимость чехов. Гордость за военные успехи своего народа Хаммершмидт демонстрирует неоднократно. Так, в сочинении, посвященном истории города Кла-това (1699 г.), ясно указывается, что чешский народ прославился тогда именно своим военным искусством: "Так же, как имя чехов подвергалось упрекам и унижениям у других народов из-за отступления от святой католической веры, так, наоборот, и даже более, за искушенность и смелость в боях оно прославлялось и за непобедимую силу в сражениях почиталось". Для подтверждения своих слов, стремясь заставить замолчать скептиков, он продолжает, верифицируя свое суждение: "Пусть читают, веря или не веря, но Сильвий, Авентин, Теобальд, Коэглий, Фабриций и другие немецкие, саксонские, австрийские, венгерские, польские, силезские и другие писатели находят, что неприятельские войска почти всегда побеждались чешским народом" [6. 8. 131].
Символом непобедимости гуситов в глазах историков, пришедших на смену Бальбину, стал, прежде всего, Ян Жижка из Троцнова, так как он "сражался с неприятелем, превосходившим его в 13 раз, другие пишут в 30 раз, и всегда побеждал" [7. 8. 719-720]. Точно также непобедимость Жижки доказывал Я.Ф. Бецковский, который не ограничивался одной только констатацией, а стремился найти и представить читателям источник побед Жижки. По его мнению, он заключался в гениальности полководца, его тактической искушенности и способности к импровизации: "Когда Жижка встречался с неприятелем, он всегда использовал какую-либо хитрость; иногда он приказывал раскладывать на полях одежды табориток, путаясь в которых лошади неприятеля ломали себе ноги и теряли способность к битве, и тем более к быстрой езде; иногда бросал на дорогу трехгранные "кошки", которые калечили ноги вражеских лошадей. Он применил также новый военный метод,
ибо возы, которых у него всегда бывало несколько тысяч, весьма остроумно составлялись по типу букв или удивительных сигналов, хорошо знакомых крестьянам (как, например, лемех, мотыга, грабли), и когда они слышали название этого сигнала, тотчас так их и ставили, он приучил свой народ организовать в возах проходы, которые были хорошо ему знакомы, но неизвестны врагам. ... Эти возы, когда его воины выступали против неприятеля и иногда были вынуждены отступать вспять, тотчас превращались в лабиринт, если же порой неприятель хотел вклиниться между этими возами, возы собирались вместе, и, защитники, которые в них были, сопротивлялись неприятелю до тех пор, пока воины Жижки вновь не становились в строй и не выбегали из проходов, громя как пехоту, так и конницу" [7. S. 718]. Таким образом, Бецковский сознавал, что успешная тактика гуситских войск была обусловлена, прежде всего, их социальным составом, ибо войско состояло преимущественно из простого населения (крестьян-середняков). Однако он не принимал во внимание значительную диспропорцию между пехотой и конницей, а пехота превосходила последнюю по численности в 10 раз. Поэтому он не объяснил, а только констатировал, что такое количество пехоты было необходимо для действенной обороны против тяжелой и средней конницы не только в сражении, но и в трудных походах. Таким образом, Бецковский, не делая окончательного вывода, суммировал, что основой тактики гуситских войск стали боевые возы, которые на подходящей местности составлялись в укрепления, предназначение которых он объяснил недостаточно точно. Однако то, что он не сообщил об изобретении боевых возов именно Жижкой, с другой стороны, свидетельствует о явной героизации гуситского военачальника, иногда перераставшей в демонизацию полководца, так как Жижка, по мнению историков эпохи барокко, был самым могущественным человеком в королевстве. "Его имя тогда по всей стране почиталось как самое прославленное, его личность внушала страх и ужас" [6. S. 129]. Исключительность Жижки подтверждалась также моравским историком Я.И. Стршедовским, опиравшимся в своих работах на "земский патриотизм" Т. Пешина, для которого знаменитый полководец был "Bo-hemorum Taboritarum Dux" ("Князем богемских табритов") [8. Р. 146] (о личности Я.И. Стршедовского см. [9. S. 115-126]). Хотя термин "dux" можно рассматривать как титул правителя, но, принимая во внимание военную тематику соответствующих глав, мы остановимся на интерпретации военного звания, находя здесь объяснение, которое представляет Жижку предводителем, полководцем или, точнее, главнокомандующим. Чтобы быть до конца понятым, сравним, как Стршедовский называет других известных личностей. Титул "dux" ("Dux") этот историк использовал лишь в тех случаях, когда речь шла о князьях. Титул распространялся, прежде всего, на славянских князей, следовательно, и на правителей из рода Пржемысловцев (Borivog Dux (князь Борживой), Boleslaus Dux (князь Болеслав) и т.п.). С этой точки зрения, Жижка является единственной персоной некоролевской крови, которой в сочинении Стршедовского было предоставлено право именоваться титулом "dux". Таким образом, из вышеизложенного вытекает, что хотя мы и переводим титул "dux" в применении к Яну Жижке произвольно, но гуситский полководец будет представляться нам лицом исключительно высокого положения.
Своими действиями Жижка поражал историков эпохи барокко, которые почти отождествляли с ним начальный период гуситских войн. Поэтому основу повествования этих историков о данном времени составляла в основ-
ном судьба Жижки. В массе фактов и событий они, естественно, не могли забыть и об ослеплении полководца, которое, в конце концов, стало хрестоматийным фактом. По мнению Бецковского, Жижка не мог взять замок Раби, "так как при этом он не только потерял много своих бойцов, но также сам в здоровый глаз (так как в то время он уже был слеп на один глаз) 29 марта (1421 г. - пер.) был опасно ранен стрелой, из-за чего вскоре ослеп. На башне этого замка (Раби) просматривается фреска: слева Жижка - на коне, облаченный в железные доспехи, в руке у него железный цеп, за ним - несколько вооруженных пехотинцев. На правой стороне этой фрески на башне замка видна фигура некоего пана Прш
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.