ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2014, том 73, № 5, с. 63-69
= ДИСКУССИЯ ==
ОТВЕТ РЕЦЕНЗЕНТУ
В своей рецензии на книгу: Фитч У.Т. "Эволюция языка" С.А. Бурлак отвела моей скромной персоне более трети текста. Помимо прочего, она дала развернутую оценку моих научных взглядов и способностей к работе переводчика. Автор рецензии приходит к выводу, что осуществив перевод книги, «Панов, в целом, оказал издательству "Языки славянской культуры" колоссальную медвежью услугу».
Коль скоро мне было отведено так много внимания, я начну с аргументации С.А. Бурлак в пользу этого ее тезиса. И лишь затем перейду к той теме, которая, казалось бы, должна была бы занять доминирующее место в тексте рецензии, а именно: какова оценка ее автора содержательной стороны книги У.Т. Фитча.
С.А. Бурлак провела тщательнейшее расследование, целью которого стало сделать как можно более длинным перечень допущенных мной оплошностей. На 525 страницах основного текста книги мультидисциплинарного содержания (теория эволюции; генетика; палеонтология и палеоантропология; морфология речевого аппарата и мозговых структур, ею управляющих; лингвистика во всех ее ипостасях: фонология, синтаксис, грамматика, семантика, прагматика; теория автоматов в ее отношении к лингвистике; компьютерное моделирование процессов ее трансформаций; основы зоологии; этология; и многое другое) ей удалось выявить девять терминологических неточностей, два случая неверного написания имен авторов (отличного от принятого в лингвистическом сообществе) и три - транскрибирований названий местности, также отличных от традиционных. Прочие несколько замечаний (общим счетом восемь) выглядят примерно следующим образом:
«.. ."девочка-маугли", найденная в пригороде Лос-Анджелеса - Джини, а не "Гени" (в результате такого перевода читатель может не понять, что Фитч имел в виду тот же самый случай, что и Пинкер)»;
«...в пассаже о категориальном восприятии употреблён глагол "распознавать ' вместо "различать', что приводит к полной невразумительности всего фрагмента» (курсив мой. - Е.П.). И так далее, в том же духе.
Еще одна претензия состоит в том, что перевод получился "слишком вольным". Я стремился к тому, чтобы текст можно было читать по-русски. Поэтому если в абзаце одна и та же несложная мысль была подана Фитчем три или четыре раза подряд в разных словесных комбинациях (что вообще характерно для стиля этого автора), я объединял их таким образом, чтобы с большей ясностью и меньшим количеством "воды" передать основное содержание фрагмента. Этим качественный перевод отличается от подстрочника, что мне известно по опыту перевода еще трех книг с английского (в том числе за авторством классиков - К. Лоренца и Н. Тинбергена [1, 2, 3]), а также собственноручного - на английский двух моих довольно объемистых книг [4, 5], в которых речь идет, в частности, об эволюции сигнального поведения в конкретных подразделениях класса Птиц.
Покончив с составлением перечня ошибок, Бурлак приступила к общей оценке моих научных взглядов. Цитирую: "Увы, идеи самого Панова имеют к реальности ещё меньшее отношение. Фитч аккуратен в аналогиях, он всё время подчёркивает: то, что мы видим у животных, - это не в точности то, что мы видим у человека, сходство наблюдается лишь в отдельных аспектах - но именно эти аспекты наиболее интересны в контексте происхождения языка. Панов же, напротив, пытается донести до читателя мысль, что сходства никакого нет, даже в отдельных аспектах, и, соответственно, коммуникация животных не может пролить ни малейшего света на происхождение человеческого языка. Впадая в данную крайность, Панов загоняет себя в тупик единственной возможности: возникновение языка имело скачкообразный характер, язык возник вдруг, на пустом месте и сразу целиком. Но если посмотреть на эволюцию, то так не бывает".
Здесь С.А. Бурлак имеет в виду, по-видимому, мое послесловие [6]. В нем я говорю вот о чем. Центр мировоззрения Фитча, аргументируемого им в его книге, - это идея преемственности между сигнальными системами животных и языком. Как верно заметила Бурлак в этой цитате, вся аргументация построена на аналогиях. Характер этих аналогий таков, что на память приходит следующее высказывание классика: «Существует еще один вид неправильной аргументации по
аналогии, в более точном смысле заслуживающий названия "ошибки": а именно когда на основании сходства предметов в одной черте заключают о сходстве их в другой, причем не только не доказана причинная связь между этими двумя чертами, но, напротив, положительно известно, что такой связи нет» [7]. Ряд примеров такого рода умозаключений Фитча приведены в послесловии. Здесь приведу лишь один: "Открытие австралопитека с низко расположенной гортанью не может быть доказательством владения им речью, коль скоро известно, что ею обладают лев и коала" (курсив мой. - Е.П.).
С.А. Бурлак, при ее повышенном интересе к моему творчеству, следовало бы понимать, что я никогда не ставил своей целью объяснить происхождение языка. Это скорее в ее компетенции, и я желаю ей успеха на этом поприще. Я лишь присоединяюсь к точке зрения выдающегося лингвиста Д. Бикертона. В мою задачу как профессионального этолога входит только показать, что сигнализация животных и язык человека - это две принципиально разные материи и что поиски преемственности между ними - заведомо тупиковый путь. Мои соображения на этот счет изложены в конспективной форме в статье "Что может дать изучение коммуникации животных для проблемы происхождения языка?" [8], а в развернутом виде - в книге "Парадокс непрерывности: языковой рубикон" [9]. В этой книге, в частности, подробно рассмотрены на основе новейших данных коммуникативные системы всех видов человекообразных обезьян и приведены самые последние результаты попыток обучить языку членов лабораторной группировки бонобо, с оценками результатов этого эксперимента.
Возьмем далее последнюю фразу цитированного выше отрывка из рецензии С.А. Бурлак: "Но если посмотреть на эволюцию, то так не бывает" (оставлю без комментариев стилистику этого высказывания). Автору, с высоты его лингвистического образования, разумеется, хорошо известно, что бывает и чего не бывает в эволюции органического мира вообще и коммуникации в частности. Бурлак продолжает: "Между тем такое - даже с чисто логической точки зрения - невозможно, поскольку если виды развиваются, то их коммуникативная система может изменяться, а если коммуникативная система может изменяться, то можно исследовать направления таких изменений, условия, которые вызывают переход из одного состояния в другое" (курсив мой. - Е.П). На это следует возразить, сказав, что в природе не действует обыденная логика, которой следует автор рецензии, и что ход эволюционных процессов
ей не подчиняется. Вопрос о том, как идет эволюция этих систем в реальности, рассмотрен в другой моей книге "Эволюция диалога..." [10].
В частности, существует такое явление, как ароморфоз, суть которого в скачкообразном (не одномоментно, а в масштабе эволюционного времени) становлении сложных морфо-функцио-нальных систем (см. об этом [11]). О том, как эти представления могут трактоваться в отношении языка, говорится в главе 10 другой моей упомянутой выше книге [9]. Вопрос рассматривается там на основе анализа поразительного прогресса в орудийной деятельности шимпанзе.
Один из ключевых моментов в проблеме становления языка лежит в сфере закономерностей эволюции поведения. Здесь автор рецензии смело вторгается в тему, очевидным образом весьма далекую от области ее профессиональной подготовки. Наивность представлений С.А. Бурлак об этой материи хорошо иллюстрирует следующая цитата из текста рецензии: "В природе задача, по-видимому, ставится иначе: выжить среди себе подобных. Эта задача актуальна для тех видов, которые практикуют половое размножение, -попытка выжить без других представителей своего вида (неважно, удалившись от них или победив их в конкурентной борьбе) крайне осложняла бы нахождение подходящего полового партнёра (то есть не просто особь противоположного пола, а именно такую, которая даст максимально жизнеспособное потомство с выбирающим). Для того, чтобы минимизировать негативные эффекты от сосуществования с другими, имеет смысл замечать, что они намереваются проявить агрессию, готовы к спариванию, заметили еду или приближающегося хищника и т.п. Этим, кстати, и объясняется честность подобной коммуникации". Вот так раскрывается суть приведенной выше ремарки С.А. Бурлак, в которой она предлагает следовать в понимании природных процессов с "чисто логической точки зрения".
Для меня, посвятившего 50 лет этологическим исследованиям в природе, этот пассаж выглядит как отрывок из сочинения студента-выпускника, который непоколебимо убежден, что упрощенные схемы реальности, полученные им из вторых или третьих рук, и есть истина в последней инстанции. В такой же мере автор рецензии далек от понимания истинной сложности и внутренней противоречивости процессов органической эволюции вообще и поведения животных в частности. Трактовать эволюцию в терминах целе-полагания, как делает С.А. Бурлак, это значит расписаться в своем биологическом невежестве:
ни о какой задаче, которая "ставится в природе", не может быть и речи. Эволюция - далеко не всегда оптимизация, повышение приспособленности и целесообразности в обыденном ее понимании. Эволюция - это в первую очередь изменение. Поэтому эволюционисты уже на протяжении нескольких десятилетий избегают понятий "прогрессивный", "худший" и тому подобных.
О степени компетентности С.А. Бурлак в вопросах биологии можно судить и по ее критике в адрес следующего моего замечания в одной из сносок в книге Фитча. Это звучит так: «Панов заявляет, что ДНК "определяет все без исключения свойства организма, которому принадлежит"». Чтобы опровергнуть сказанное мной, она пишет, что ".значительная часть структуры мозга (а это очень важно для языка) определяется прижизненным опытом индивида, не будучи закодирована в ДНК". На самом деле речь идет о так называемых эпигенетических процессах, в ходе которых врожденные свой
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.