ш
АНАЛИЗ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
Е. А. ПАНОВА
Москва
Память или забвение?
(Анализ стихотворения А. С. Пушкина «Люблю ваш сумрак неизвестный...»)
В статье, посвященной анализу стихотворения А. С. Пушкина, речь идет о поэтическом воплощении лирического переживания автора, которое связано с вечными темами смерти и бессмертия, тайной жизни, верой и безверием, любовью и забвением.
Ключевые слова: фрагменты текста; поэтический модус; словообразовательный повтор; лирический субъект.
юблю ваш сумрак неизвестный...» («раздумчивая пьеса», по определению С. В. Шервинского [Шервинский 1961: 107]) входит в ряд пушкинских стихотворений, в которых поэт размышляет о тайнах бытия, о смерти и бессмертии души, о памяти и забвении, о поэзии, любви и их месте в жизни человека. Его обычно упоминают, когда рассматриваются религиозные взгляды Пушкина. Например, С. Л. Франк отнес эту элегию к «доселе недостаточно известным и оцененным перлам религиозной поэзии» [Франк 2000: 105]. Однако стихотворение интересно не только в аспекте веры или безверия его автора. Прежде всего, оно привлекает внимание «движением» выраженного в нем лирического переживания и его поэтическим воплощением. Как справедливо заметил С. Я. Сендерович, «Пушкин особенно сложен и таинствен, потому что на поверхности он ясен и уравновешен. <...> Его поэтическое высказывание, казалось бы, отчетливо формули-
Панова Елена Алексеевна, кандидат филол. наук, доцент МПГУ. E-mail: eapanova@mail.ru
рует мысль, но если мы хотим понять ее по существу, то внимательный взгляд способен обнаружить немало сложностей» [Сендерович 2012: 163].
Люблю ваш сумрак неизвестный И ваши тайные цветы, О вы, поэзии прелестной Благословенные мечты! Вы нас уверили, поэты, Что тени легкою толпой От берегов холодной Леты Слетаются на брег земной И невидимо навещают Места, где было все милей, И в сновиденьях утешают Сердца покинутых друзей; Они, бессмертие вкушая, Их поджидают в Элизей, Как ждет на пир семья родная Своих замедливших гостей... Но, может быть, мечты пустые — Быть может, с ризой гробовой Все чувства брошу я земные, И чужд мне будет мир земной; Быть может, там, где все блистает Нетленной славой и красой, Где чистый пламень пожирает Несовершенство бытия, Минутных жизни впечатлений Не сохранит душа моя, Не буду ведать сожалений, Тоску любви забуду я?..
68
Среди пушкинистов нет единого мнения о датировке стихотворения. Так, в десятитомном издании АН СССР [Пушкин 1977: 262] стихотворение отнесено к 1825 г., но в большинстве других изданий, в том числе и в прижизненном 1829 г., временем написания указывается 1822 г. Объясняется это расхождение тем, что стихотворение имеет несколько авторских редакций. Первоначальный замысел действительно относится к 1822 г., так как элегия представляет собой переработку центральной части незаконченного стихотворения «Таврида» («Ты, сердцу непонятный мрак...»), написанного в апреле 1822 г. Но в 1825 г. в Михайловском Пушкин переделал текст при его подготовке к публикации в «Московском телеграфе» (1826. — № 1). Редакция, увидевшая свет, хотя и состоит почти исключительно из стихов «Тавриды», существенно отличается от нее: в окончательном виде стихотворение заметно сокращено, в нем произошла композиционная перестановка текстовых фрагментов, изменившая расстановку акцентов, эмоционально открытая тональность сменилась более сдержанной, а замена первоначального ужели (Ужели с ризой гробовой / Все чувства брошу я земные..) на может быть / быть может изменила поэтический модус на противоположный (жажда сохранения воспоминаний о пережитой любви и после смерти сменяется мыслями о забвении). Как отмечает Б. В. Томашевский, «переработав эти стихи, Пушкин придал им новый смысл, характерный для его настроения 1825, а не 1822 г.» [Пушкин 1977: 381]. «Отпала тема ужаса перед смертью, сохранен лишь миф об Элизии. Но вместо темы всепобеждающей любви введена тема мирного забвения жизненных впечатлений, видимо потому, что "тоска любви" для самого Пушкина ушла в прошлое вместе с другими романтическими настроениями» [Томашевский 1990: 114]. Трудно полностью согласиться с этим мнением, но нельзя не признать, что редакции действительно различны и последняя представляет собой менее однозначный (свободный от «неглубокого оптимизма»1, утверж-
1 Выражение С. А. Кибальника [Кибальник 1998: 158].
дающего победу любви над смертью) и потому более интересный вариант решения темы.
Впервые стихотворение было опубликовано с названием «Элегия», обозначавшим его жанровую принадлежность, но впоследствии название было снято. Это связано, видимо, с тем, что в середине 1820-х гг. элегия для Пушкина значила уже не столько жанр как систему определенных признаков и правил, сколько «устойчивый эмоциональный настрой, который этим жанром был некогда задан» [Коровин 2005: 156]. В анализируемом стихотворении выражены глубокие и сложные чувства лирического субъекта, описанные в их неоднозначности и внутренней противоречивости, что характерно для медитативной элегии.
Остановимся сначала на композиции и общей тематической организации текста. Стихотворение графически разделено на две неравные части (16+12 строк), которые находятся между собой в отношениях противопоставления, что выражено с помощью противительного союза но. Первая часть, в свою очередь, синтаксически распадается на два фрагмента (4 + 12), и противопоставленными друг другу, строго говоря, являются два двенадцатистрочных отрезка. Причем они противоположны сразу по нескольким признакам: в них по-разному выражен лирический субъект (множественное число мы (нас) — единственное число я); противоположны доминирующие образы (память — забвение); неодинаков интонационный рисунок (спокойно-констатирующий — напряженно-вопросительный); разное субъективно-модальное сопровождение (показатель неуверенности в заключительной части может быть / быть может — его отсутствие в первой). Эти два фрагмента текста выражают две разные точки зрения на ситуацию и воспринимаются как реплики диалога, в котором первая (чужая, принадлежащая «поэтам») представляет собой некое «слово утешения», а вторая (принадлежащая лирическому «я») — ответ-возражение на него.
При этом начальное четверостишие благодаря повторам (поэзии — поэты, (благословенные) мечты —мечты (пустые), люблю — любви) связано с обо-
ими двенадцатистишиями, а отдельные образы и мотивы в них находятся между собой в отношениях не только контраста, но и сходства, что нейтрализует прямолинейную противопоставленность двух композиционных частей и создает более сложный и менее однозначный семантический рисунок.
Сразу обращает на себя внимание словообразовательный повтор люблю — любви, который связывает начальную и заключительную строки. Кроме того, эти строки сходны и одинаковым выражением лирического субъекта (1-м лицом ед. числа: люблю — забуду я), а также параллелизмом (хотя и с обратным порядком слов) синтаксического строения. В результате образуется своего рода рамочная конструкция. Но в соотношении первой и последней строк стихотворения наряду с моментами сходства есть и очевидные различия, связанные прежде всего с мотивом «любви» (что обусловлено разными значениями глагола любить и существительного любовь). Все, что находится между этими фразами (Люблю ваш сумрак неизвестный — Тоску любви забуду я), представляет собой уточнение-разъяснение первой и подготовку последней — развертывание смысла, отражающее логику развития лирического сюжета.
Первое четверостишие представляет собой синтаксически законченное построение — эмоционально окрашенное (восклицательное) предложение, осложненное риторическим обращением. Начальная строка (особенно начальное слово) поэтического текста, тем более текста без заглавия, — это всегда сильная позиция: она, как правило, задает тональность и ракурс восприятия, а часто и формулирует (прямо или косвенно) тему стихотворения.
Глагол люблю, употребленный в форме 1-го лица ед. числа, вводит лирического героя и как будто настраивает на ожидание любовной темы, так как входит в семантическую группу глаголов эмоционального отношения. Но поскольку адресатом и предметом чувства лирического «я» являются неодушевленные объекты (мечты поэзии, сумрак неизвестный, тайные цветы), становится очевидным, что в контексте четверостишия у глагола лю-
бить реализуется значение 'испытывать чувство удовольствия от чего-либо' и «любовный» мотив развивается в иной смысловой плоскости — связанной с темой поэтического творчества. Причем тема поэзии сначала выражена косвенно, с помощью перифрастических обозначений, и только в конце четверостишия получает прямое наименование (поэзии прелестной).
Значение слова сумрак в первой строке еще не совсем ясно и поначалу воспринимается как прямое ('полумрак, неполная темнота') и относящееся к какому-то природному объекту, что поддерживается и прямым значением слова цветы во втором стихе (возникает, хотя, может быть, и не вполне отчетливый, образ сада в такое время, когда смутность очертаний трансформируется в таинственность). Однако следующие строки переводят значение слов в метафорический план. И сумрак, и цветы благодаря притяжательному местоимению ваш связываются с мечтами поэзии как их атрибут. К тому же цветы — это иносказательное обозначение стихов (созданий творческой фантазии), довольно распространенное в поэзии конца XVIII — начала XIX в., в том числе и у Пушкина2:
Для вас одних я ныне трон Морфея / Поэзии цветами обовью. («Сон», 1816); О вы, которые любили / Парнаса тайные цветы. («О вы, которые любили...», 1821).
Мечты в атрибутивном словосочетании мечты поэзии напрямую связаны с поэтическим творчеством. Таким образом, становится понятным, что в этом контексте сумрак — явная метафора и тоже входит в тематическую группу «поэзия» в значении, которое можно сформулировать как 'поэтические грезы'.
Каждая из субстантивных номинаций сопровождается эпитетом, причем все эпитеты объединяются попарно либо по семантике, либо формально. Так, являются синонимами, с одной стороны, неизвестный и тайный (общая сема 'скрытый, неявный'); с другой — прелестной и б
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.