ИЗВЕСТИЯ РАИ. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2008, том 67, № 6, с. 46-53
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
ПЕРЕВОДЫ "ФЕНОМЕНОЛОГИИ ДУХА" ГЕГЕЛЯ И ЯЗЫК РУССКИХ ФИЛОСОФСКИХ ТЕКСТОВ XX ВЕКА
© 2008 г. Н. М. Азарова
Переводы "Феноменологии духа" Гегеля способствовали формированию русской философской терминологии. Аналогами многих гегелевских терминов выступают дефисные образования, рассмотрение которых позволяет провести сопоставительный анализ переводов Г. Шпета и А. Кожева и выявить особенности интерпретации этими философами семантической, концептуальной и поэтической составляющей гегелевских терминов. Расширение круга дефисных образований рассматривается как закономерное явление в современном русском философском тексте.
Russian translations of Hegel's "Phänomenologie des Geistes" ("Phenomenology of Mind") have helped establish the Russian philosophical terminology. To embody Hegelian ideas in Russian language, translators used hyphenated compounds. Focusing on which, I compare Gustav Shpet's and Alexsandre Kojeve's translations from Hegel and specifically discuss how the semantic, conceptual, and poetical dimensions of Hegel's terminology open up in both renderings. The increasing use of hyphenated compounds in contemporary Russian philosophical texts appears to be in keeping with tradition.
XX век стал не только периодом активного формирования основных течений русской философской мысли, но и временем становления языка русских философских текстов. В этой связи особое внимание привлекает семантика и структура философских терминов, представляющих собой специфическое языковое явление - "дефисные образования".
Дефисные образования, на первый взгляд, кажущиеся простым графическим приемом, на самом деле отражают синкретизм философского и языкового мышления. Поэтому они являются своеобразным терминологическим контрапунктом, позволяющим провести сопоставительный анализ перевода гегелевской "Феноменологии духа" Густавом Шпетом на русский язык [1] и перевода и трактовки на французском языке (возможно, с потенциальной проекцией на русский язык) основных гегелевских терминов и понятий в лекциях о Гегеле ("Введение в чтение Гегеля") Александра Кожева [2].
Очень важно иметь в виду, что тексты Шпета и Кожева создавались близко по времени, но независимо друг от друга (Шпет - конец 20-х годов, Кожев - 1933-1939 годы). Оба автора сталкивались с проблемой отсутствия в русском и французском языке моделей словообразования так называемых "длинных слов", позволяющих Гегелю свободно превращать развернутые предложные и предикатные конструкции в слитные термины. В ряде случаев Шпет не только не прибегает к де-фисным конструкциям, но значительно сокращает длину слова (буквально в 3 раза), пренебрегая ритмом "длинного слова" как выразительным
средством: Zusammengeschlossensein переводится как сомкнутость [1, с. 78]. С другой стороны, французский язык обладал некоторым первоначальным преимуществом, благодаря наличию развитой системы дефисных образований, позволявшей, например, подобные трактовки: «"Das absolute Wissen" - это Человек-обладаю-щий-абсолютным-Знанием (VHomme-poss4dant-le-Savoir-absolu), так же как "Selbstbewußtsein" -это Человек-себя-сознающий (lHomme-Con-scient-de-soi)» [2, с. 401; 3, p. 321].
Важно, что в русском языке дефис изначально служил для обозначения предельного-непредельного, в частности - во временном аспекте. Сочетания предлогов с разными частями речи в обстоятельственном значении писались через дефис: "съ-этихъ-поръ", "въ-самомъ-деле", "въ-послед-ствии" и проч. Философские тексты XX века значительно чаще используют те дефисные образования, которые язык уже перестал осмыслять как нормативные. Однако благодаря распространенности этих образований в философских текстах они начинают осознаваться говорящими как нормативные именно для философского дискурса. Так, модель с дефисным написанием не уже в начале XX века воспринималась как нормативная для философских текстов. Поэтому Шпет свободно ею пользуется, например, переводя слитное nichtersheienden как не-являющемся, а также: неморальное, момент не-покоя. Однако сложные отрицательные термины не подвергаются дефис-ной обработке: "не результат ее действования (ihr Nichtgetanhaben)" [1, с. 87, 328, 378, 165] - а не "не-результат-ее-действования".
Количественно у Кожева дефисных терминов на порядок больше, чем в шпетовском переводе. Требование точности и нормативности в научно-философском тексте, а также ориентация на существующий перевод Эрнста Радлова 1913 года [4] заставляет Шпета производить строгий отбор по признаку "дефисный/недефисный". В этом отборе Шпет прежде всего ориентируется на свое определение "понятия" (Begriff), которое он противопоставляет "концепту".
Экстраполируем шпетовское отношение к "концепту" на перевод Кожева. Представляется возможным утверждать, что выбор дефиса в переводах терминов "das Ansichsein" как "l'Etre-en-soi" ("в-себе-Бытие" у Кожева) и "в-себе-бытие" у Шпета и, соответственно, его отсутствие в случае "die Sichselbstgleitigkeit" как "Г egalite-avec-soi-meme" ("равенство-самому-себе") [2, с. 10, 11] и "равенство самому себе" у Шпета позволяет представить экспликативные термины Кожева как наращивающие семантический объем и реализующие максимально возможное количество валентностей, то есть именно то, что Шпет подразумевал под "концептом".
Говоря о соотношении концепта и понятия у Шпета (это различие очень трудно передать по-французски), о его любви к понятию и нелюбви к концепту, обратим внимание на словоупотребление самого слова понятие. Действительно, переводя Гегеля, он говорит, что абсолютный дух -"самое возвышенное понятие", т.е. понятие это нечто такое, что, не переставая быть научным, может, тем не менее, быть возвышенным. Это можно сравнить с поэтическим высказыванием Геннадия Айги «чудо понятия "падает лист"», в котором понятие объявляется чудом. Совершенно ясно, что слово концепт в русском языке не может вступать в подобные отношения, т.е. мы не можем сказать "чудо концепта", но мы не можем и сказать "возвышенный концепт". С точки зрения динамики понятия, Кожев стремится при помощи дефиса ликвидировать оппозицию статики и динамики, динамизировать концепт внутри самого развернутого дефисного термина: "как Человек-в-Мире" [2, с. 402] (" quHomme-dans-le-Monde" [3, p. 322]) или "Творческим-становлени-ем-посредством-негации" ("Devenir-crSateur-qui-procede-par-negation" [3, p. 328; 2, с. 410].
Для Шпета внутри понятия нет "после" и "сейчас", понятие обретает динамику только в системе (понятие "понимаемое" у Шпета "живет и движется" [5, с. 304]), но дефис позволяет соотнести единичные понятия друг с другом, образуя своеобразную дефисную подсистему внутри общей гегелевской терминологической системы. Таким образом, дефис у Шпета является не только словообразовательным, но динамическим (синтакси-
ческим) средством, хотя характер динамики существенно иной, чем у Кожева.
Шпет ставит перед собой задачу уточняющего перевода. Такой перевод в ряде случаев требует и комментариев переводчика. Если сопоставлять разные подходы к переводу поэтического и философского текстов, несмотря на их типологическую близость и непротиворечивость, то можно отметить, что перевод поэтического текста в начале-середине XX века стремится быть конгениальным оригиналу; аналогично философский комментарий Кожева оказывается по стратегии перевода ближе к поэтическому, в то время как классические переводы философских текстов тяготеют к превращению в метатекст по отношению к языку оригинала. Переводчик испытывает определенный страх перед возможностью произвола, поэтому избегает в огромном большинстве случаев поиска эквивалентов гегелевской этимологизации и поэтизмов во имя идеи создания строгого научного термина.
В комментариях мы видим оценочные выражения Шпета "игра слов", "произвольная этимология"; Шпет в идиостиле Гегеля почти не одобряет, считает необязательной этимологизацию. Оценку Шпета "произвольная" [этимологизация] можно воспринимать как оппозицию "научной", в то время, как гегелевскому понятию науки не противоречит поэтическая этимологизация. Шпет не идет на поводу у напрашивающихся из контекста окказиональных образований. Так, Гегель прямо выводит Eigensinn из der eigene Sinn, что могло быть по-русски буквально передано окказиональным "собственносмыслие" или более современным и не ломающим языковые нормы дефисным "собственно-смысл", однако Шпет предпочитает не связанные, но нормативные слова - "собственный смысл" и "своенравие" [1, с. 106]. Шпетовское отношение к поэтической этимологизации распространяется и на парони-мию. Шпет в основном не стремится переводить паронимию, она в лучшем случае дается по-немецки в скобках: "я замечаю (ich werde gewahr)" [1, с. 65].
Примеров, когда Шпет не следует принципу выводимости одного слова из другого, очень много. Zweifel и Verzweiflung как "сомнение" и "отчаяние , vielfache - einfache как "многообразное" и "простое"; то же с отказом от дефиса - GewissenSichselbstwissen как "совесть" - "чистое знание себя самого" [1, с. 44, 108, 351]. Подобный отказ от поэтической выводимости одного термина из другого во имя мыслимой адекватности отдельного слова (отказ от связанности во имя строгой раздельности) может ликвидировать движение мысли в слове: "оно, так сказать, только устремляется к мышлению (geht... an das Denken hin) и есть благоговение (Andacht)" [1, с. 116]. У
Гегеля движение к мышлению, подчеркнутое троекратным предлогом "an", приводит к результату "Andacht' (благоговение как сосредоточен-ность-в-мышлении), а у Шпета оно приводит однозначно к "благоговению".
Возможно, обращение Шпета к переводу именно "Феноменологии духа" связано с притягательностью заглавия самого произведения. Слово "феноменология" в тексте произведения Гегеля, как отмечает Мотрошилова [6], практически не появляется. Но для Шпета благодаря именно гуссерлевской трактовке "Феноменологии духа" это слово так или иначе имплицируется при переводе любого термина, любого понятия.
Для Шпета характерно стремление писать нормативным литературным языком, не при
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.