ПОЭТИКА ПОВЕСТВОВАНИЯ Л. ПЕТРУШЕВСКОЙ*
© Т. Н. МАРКОВА, кандидат филологических наук
Решительное обновление форм художественной речи в прозе Пет-рушевской, в первую очередь, связано с расширением сферы несобственно-авторского повествования. Оно колеблется между экспрессивными разговорными конструкциями и развернутыми книжными построениями.
Например: "Взрослые подруги матери совались в это безобразное гнездо, привозили продукты, в основном Валентина, но на такую прорву не напасешься; чтобы поела Викочка, есть должны все, братство, равенство, свобода всем находящимся ... То есть это лежбище живо напоминало или землянку в тайге, где жарко натопили, или последний день Помпеи, только без какой бы то ни было трагедии, без этих масок страдания, без героических попыток кого-то вынести вон и спасти. Наоборот, все старались, чтобы их отсюда не вынесли" ("К прекрасному городу").
Соотношения между разными формами речи "не закреплены", и Петрушевская использует смешанные построения различной степени
* Окончание. См.: Русская речь. 2003. № 2.
сложности. Например, схема построения следующего фрагмента с точки зрения форм речи будет такая: объективное повествование от 3-го лица - несобственно-авторское повествование - несобственно-прямая речь персонажа - речь повествователя от 3-го лица:
"У Алексея Петровича, коменданта, свои заботы, ремонт, начало мая, но вахтерша на стреме: ей кажется (и справедливо), что Алексей Петрович мылится устроить старшее пугало (Анастасию Гербертов-ну) на должность ее, вахтерши, ибо вахтерша подала заявление об уходе. Копейки платят, целый день сиди не меняясь. Ничего себе девушка, волосы как у утопленницы, отдельно висят, черепушка блестит, глаза ввалились. Молодые все на морду ничего, работать же не могут. Так, возможно, размышляет вахтерша". С точки зрения лексического аспекта, можно говорить о коллаже нейтральной, экспрессивной, канцелярской, разговорной, сниженно-просторечной и книжной лексики.
В результате объединения разных способов передачи чужой речи возникают гибридные, нестандартные образования, например, несобственно-прямой диалог, приобретающий достаточно развернутый характер: "Вахтерша... потом расспрашивала Алексея Петровича, кто эти девочки, мать и дочь, надо же. Алексей Петрович им кем? Знакомые, то есть Алексей Петрович долго не стал объяснять, дети знакомой, которая умерла. Умерла! Знать, была молодая? Тридцать восемь лет. Молодая! - со вкусом сказала вахтерша и отпустила".
В несобственно-прямой форме передаются и "односторонние" диалоги, в которых второй голос выражен скрыто, имплицитно, но отраженно присутствует в репликах персонажа. Так передаются разговоры по телефону. Это не просто одна из форм речи, а концептуально важный для Петрушевской прием, демонстрирующий парадоксальное сочетание открытости/ закрытости в отношениях ее персонажей с миром. Это, по сути, антидиалог, симуляция общения, знак некоммуникабельности, одиночества, в нем столько же потребности выговориться, открыться, сколько остаться непроницаемым, невидимым: ни глаз, ни жеста, только голос в эфире. Голос по телефону - чаще всего мольба о помощи, жалоба, крик отчаяния и очень редко - радости: "Очередной гром раздался спустя пять лет, когда Настя позвонила Валентине откуда-то и вяло сказала, что тот знакомый, которого тетя Валя прислала к ней пожить месяц за сто долларов, убежал, не заплатив, да еще и наговорил с Петропавловском-Камчатским на миллион!
.дяде Леше еще позвонила сама Настя и торжественно сказала, что теперь живет около тети Вали в поселке, у них с Викочкой двухкомнатная квартира, и куплена мебель и одежда для Вики, у дочки своя комната, и сама Настя собирается работать (Молодец! - воскликнул дядя Леша), и Викочка идет в школу (с запозданием на год, подумал Алексей Петрович).
Дядя Леша был приятно удивлен и обзвонил всех участников сбора денег, все были рады, но уже через некоторое время Настя опять позвонила и торжественно, голосом девятилетнего ребенка, сообщила, что села на иглу.
Дальнейшие события не заставили себя долго ждать. Настенька опять позвонила и сказала, что они с Викочкой голодают, тетя Валя не открывает свою дверь, деньги кончились".
Восемь лет жизни спрессованы в телефонных разговорах. Нам предъявлен свернутый до телефонограммы роман. В двух симметричных, кольцом замыкающих повествование фрагментах (мать и дочь в буфете едят холодные макароны), повторяется один и тот же мотив: обе живые, полусонная, еще живая семья. В кольцо обреченности, вялой, покорной, безвольной, полусонной, заключена незатейливая, в телефонных звонках, история о том, как жизнь не вмещает в себя человека.
Важным способом обновления форм художественной речи представляется скрытый диалог между оценками персонажей. В рамках одного текста сосуществуют перемежающиеся точки зрения разных персонажей, предоставляющие возможность вариативного толкования действия или мотива. В прозе Петрушевской точка зрения автора -одна из многих, отличающаяся от других амбивалентностью, нетенденциозностью. Для примера выстроим ряд точек зрения на героиню рассказа "К прекрасному городу". Взгляд повествователя: "Мать выглядела бледно, слабо, двадцать три года, дочери семь, внимание". Взгляд Алексея Петровича: "сияющая, худая Настя в обрамлении сухих светлых волос, которые подчеркивали костлявость лба". Взгляд вахтерши: "Ничего себе девушка, волосы, как у утопленницы, отдельно висят, черепушка блестит, глаза ввалились. Молодые все на морду ничего, работать же не могут".
Множественность точек зрения на происходящее в рассказах писательницы отражается в диалоге, коллективной косвенной и несобственно-прямой речи (говорили, рассказывали) и речи других персонажей: «... в райжилотдел уже ходили жильцы Настиного дома и убеждали инспектора не давать комнату Насте, а дать им, очередникам, поскольку она гулящая и так далее. На что Валентина возразила, что если бы Настя была, как они выразились на букву "б", то деньги бы у нее были, да еще какие. Что она взрослый ребенок, который никому не может отказать, добрая душа». И завершает этот скрытый косвенный диалог комментарий автора-повествователя, который, однако, не проясняет, а, напротив, подчеркивает противоречивость оценки персонажа: "Валентина спела дифирамб, который тем охотнее поется, чем страшнее мысли на этот счет у автора". Так возникают перекрестные, парадоксальные, объемные характеристики персонажей, но не окончательные, и сами персонажи от приговора как бы ускользают.
Героиня рассказа "Донна Анна, печной горшок" вообще не произносит ни одной фразы, ни звука. Ее образ конструируется на основании мнений и взглядов со стороны ("за ней все время неустанно наблюдают многие, выдававшие себя как-то особенно вывороченными белками глаз, выедая взорами ее пламенеющее желтым печным загаром лицо. и всю ее фигурку"), из коллективных слухов - догадок -сплетен (о детях Анны, например: "четверо вроде Леопольдовы, четверо точно от других"), из обиды и недоумения свекрови ("несчастная высланная бабушка, жалея внучков, засылала в дом якобы нянь, свою агентуру. так и не смогла понять смысла этого брака"). В эпилоге рассказа мы слышим несобственно-прямой диалог друзей, приоткрывающий тайну героини, и авторский (предположительный, вероятностный) комментарий: "Друзья говорили, правда, что все эти годы Леопольд жил с одной женщиной вполне открыто. а вся безобразная жизнь донны Анны, бывшей красавицы, протекала на этом позорном фоне. Чуть ли она не пила ли с горя, но пьют, всегда находя повод, говорили другие, причем сама Анна никогда ни звука не проронила насчет мужа, терпела свой позор как могла, ни слова обвинения, улыбка треснутого горшка. И не ее вина, что она, как ни торопилась, не поспела первая и осталась вдовой, донна Анна". Причина якобы прояснилась, но авторский приговор отсутствует.
Речевая стихия в прозе Петрушевской выражает не событие в жизни героя, а созерцание этого события окружающими - хором, как в античной драме. На реакцию откликается читатель. Сам же автор словно растворяется в тексте, словно "читая" незавершенный сюжет судьбы. Рефлексия автора оказывается принципиально незавершенной, предъявление события - многомерным и вариативным, через оценку его неким безличным окружением, причем эта оценка нередко предвосхищает, опережает и даже замещает само событие.
Вот, к примеру, начало рассказа "Грипп": "Всему виной, очевидно, все-таки был грипп, хотя некоторые придерживаются иной точки зрения и говорят, что дело именно и обстояло так просто, как оно выглядело на первый взгляд после первого рассказа жены, и никаких глубин, подспудных причин, смещения разных обстоятельств в этом случае не следует доискиваться; тем более смешно выставлять причиной грипп - эту странную болезнь, которая у всех протекает настолько по-разному, что здесь можно даже говорить не о конкретной болезни, а каком-то всеобщем предрасположении к болезни, к разным болезням, о всеобщей ослабленности, возникающей в одно и то же время, во время холодов".
О событии (самоубийстве мужа) мы узнаем ближе к концу рассказа, но уже с начальных его строк словно участвуем в расследовании, которое невольно ведется многими людьми - сослуживцами, знакомыми, соседями, друзьями. Возникает специальная лексика: вменяет-
ся в вину, косвенное обвинение, смягчающие обстоятельства, подстрекательство и пр. На суммарность коллективного мнения (хора) указывает отсутствие собственных имен, употребление описательных оборотов и местоимений: те женщины; те, кто работал, и т.п.
В отсутствие собственно диалога (формально маркированного) мы имеем дело с диалогизацией текста, эффектом многоголосия в объективно-авторском повествовании от 3-го лица. В обобщенно-личной и безличной форме (можно говорить о...; смешно выставлять причиной) здесь обсуждаются возможные события, отклоняются гипотезы и предположения. Амбивалентность в интерпретации происшедшего явления и на психологическом, и на лексическом уровне: не обвиняли - обсуждали, заслуженно - незаслуженно, не притворялась - притворялась: "И вот что, во-первых, вменяется ей в вину сейчас: вместо
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.