МИР. ЭТНОС. НАЦИЯ
А.Л.Чернышев
Политизация этничности в эпоху глобализации: опыт Латинской Америки
В статье анализируется феномен политизации этничности в Латинской Америке в последней четверти XX в. на фоне процессов глобализации. Несмотря на культурную интеграцию и распространение либеральной демократии, этничность, раса, национализм заняли во всем мире прочное место в политическом дискурсе как на государственном, так и на субгосударственном уровнях. В Латинской Америке с начала 1970-х годов индейская идентичность была осознана как мощный ресурс политической борьбы, выражавшейся в росте протестной активности, формировании индейских политических партий и их участии в электоральных процессах, требованиях автономии и вооруженном сопротивлении.
Ключевые слова: глобализация, неолиберализм, политизация этничности, индейские организации, культурный плюрализм.
В последние несколько десятилетий XX в., несмотря на кажущееся торжество глобализации, а вместе с ней культурной и религиозной интеграции, заявлений о неизбежности повсеместного распространения «общечеловеческих ценностей» и либеральной демократии, оборотной стороной этих процессов стали рост по всему миру межэтнической напряженности и проявления политизации этничности. Этничность, национализм и схожие формы самосознания на протяжении XX в. играли все более значимую роль как во внутренних делах государств, так и в глобальных политических процессах, и этот тренд признается многочисленными авторитетными авторами. Исследования показывают, что количество этнических войн устойчиво росло с 1946 г., а пик его внезапного увеличения приходится на начало 1990-х годов1. К счастью, среди иллюстраций этого тренда — не только кровавые вооруженные конфликты2, но и рост легальной политической активности этнических организаций, ставшей возможной в результате демократизации и институциональных реформ во многих странах мира.
Алексей Львович Чернышев — сотрудник редакции журнала «Латинская Америка» (chemyshev.latam@gmail.com).
Хотя в Латинской Америке этнические конфликты случались значительно реже, нежели в других уголках мира3, эта общемировая тенденция не обошла стороной регион, где с начала 1970-х годов индейская идентичность стала мощным ресурсом политической борьбы. Это выражалось в росте протестной активности, формировании индейских политических партий и участии в электоральных процессах, требованиях автономии и даже вооруженном сопротивлении. Здесь и индейско-крестьянское движение 1970—1980-х годов в Мексике, начавшее, по выражению аргентинского политолога Андреса Сербина, «проецировать этничность в политическую плоскость»4, и мобилизация чилийских мапуче в 1971 г., в ходе которой ими были захвачены 300 тыс. га «исконных земель»5, и мятеж эквадорских кечуа 1990 г., вошедший в историю под названием Инти-Райми (Inti Raymi — «праздник Солнца» на языке кечуа), и вооруженное восстание мексиканских майя в 1994 г. под руководством Сапатистской армии национального освобождения (Ejército Zapatista de Liberación Nacional, EZLN), и формирование индейско-рабоче-крестьянского блока Движение к социализму (Movimiento al Socialismo, MAS) в Боливии, в 2006 г. пришедшего к власти в стране.
Анализ этого интереснейшего, но малоизученного в нашей стране явления, позволившего говорить об «индейском ренессансе» в Латинской Америке, полезен для понимания причин взрыва этничности как глобальной тенденции.
ВЗРЫВ ЭТНИЧНОСТИ — ПРОДУКТ ГЛОБАЛИЗАЦИИ?
Интересным является тот факт, что рост межэтнической напряженности по всему миру оказался довольно неожиданными явлением. Действительно, по мнению ряда ученых, такие «первобытные явления», как этничность и национализм, должны были отойти на второй план, а затем и вовсе раствориться под воздействием модернизации, индустриализации и распространения индивидуализма. Американский антрополог Джон Комарофф констатирует ошибочность евро-американской теории национального государства: «Взрывная живучесть этнического и национального сознания опрокинула все самонадеянные исторические предсказания, делавшиеся слева, справа и из центра, об отмирании культурного плюрализма в конце XX в. Нам говорили, что всем «исконным» культурным привязанностям придется окончательно исчезнуть под влиянием «современности», возмужания национального государства и глобализации индустриального капитализма»6.
Как видим, ничего подобного, однако, не произошло. Такие понятия, как этничность, раса, национализм, не отошли на второй план, а, напротив, заняли прочное место в политическом дискурсе как на государственном, так и на субгосударственном уровнях. Следует признать, что определение этничности остается одним из самых сложных вопросов в общественных науках, причина чего во многом кроется в субъективном характере этнического самосознания. Отечественный этнолог Валерий Александрович Тишков писал, что этничность — это форма социальной идентичности, имеющая субъективную природу и являющаяся «коллективным чувством
социальной принадлежности и высшей формой лояльности, связанной с родством и верой в общее происхождение»7.
Анализ этничности осложняется также и тем, что национальные и этнические чувства чрезвычайно размыты и переменчивы, и, как справедливо отмечает профессор Лондонской школы экономики Джон Бройи, историки избирают их в качестве объекта для изучения только тогда, когда эти чувства мобилизуются под влиянием политического движения8. Кроме того, в зависимости от ситуации понятие нации может выполнять различные и даже противоположные функции: оказавшись в руках доминирующих групп, оно поддерживает застой и реставрацию, а в руках угнетенных групп — это оружие перемен и революции9.
Мы исходим из предположения о том, что взрыв этничности в конце XX в. является не только оборотной стороной процессов глобализации, но и в значительной степени спровоцирован ими. Дж.Комарофф так объясняет эту ситуацию: «Страны становятся частями обширной и интегрированной общепланетарной мастерской, и по мере того, как это происходит, их граждане восстают против неизбежной утраты своего неповторимого лица и национальной суверенности. На всем пространстве от бывшего СССР до Боснии и Канады люди требуют права на выражение своего собственного этнического самосознания»10.
Признавая важность права на культурную самобытность, мы все же считаем, что взрыв этнического самосознания нуждается в более рациональном объяснении. Вряд ли «размытые» этнические чувства столь самоценны, чтобы спровоцировать целые сообщества на коллективное сопротивление глобализации, нередко приобретающее насильственные формы. Кроме того, утрата самобытности под воздействием глобализации происходит не в одночасье, этот процесс зачастую неуловим, поэтому объяснением может послужить некий переломный момент, носящий более «концентрированный» и болезненный для данного сообщества характер, что в свою очередь обеспечивает легитимность интеллектуальным конструктам о необходимости сопротивления и сохранения самобытности.
Более прагматичной представляется социально-экономическая подоплека взрыва этничности. В.А.Тишков выделяет в качестве одной из причин этой тенденции «стремление устранить исторические, социально-политические несправедливости, накопившиеся за долгие годы существования колониальных империй и неоколониалистской политики в отношении многих народов, дискриминации расовых или этнорелигиозных групп населения многонациональных государств»11.
Процессы глобализации не только создают дополнительные возможности социально-экономического прогресса, но и порождают новые риски для государств (в первую очередь экономически «слабых») и уязвимых групп населения, в частности, создается угроза углубления диспропорций в развитии различных регионов мира, неравенство воспроизводится на глобальном уровне и усугубляется в рамках каждого отдельного государства. Одно из последствий глобализации, по словам американской исследовательницы Саскии Сассен, заключается в том, что некоторые госинституты, формально оставаясь национальными, более не ставят перед собой классические кейнсианские задачи по укреплению национальной экономики и увеличению национальной потребительной способности12. Сворачивание
государственных программ угрожает наиболее уязвимым социальным группам, из-за отмены протекционистских мер под ударом оказываются малые производители. Под воздействием этих факторов и общество как таковое перестает быть социальным проектом, а государство сводится к территории и рынку, определенным извне13. При этом угроза утраты своей этнонациональной идентичности при ослаблении защитных сил государства заставляет каждый этнос укреплять собственные «границы»14.
Получается, что вопреки распространенному мнению о том, что глобализация разрушает культурные идентичности, она фактически способствует обострению этнических чувств. Английский социолог Джон Томлинсон высказывает мысль о том, что идентичность — не хрупкий цветок, который глобализация вот-вот растопчет, а растущая мощь локальной культуры, оказывающая, пусть и в обилии форм, подчас неорганизованно и политически реакционно, сопротивление центробежным силам капиталистической глобализации15. То есть по сути консолидированная, усилившаяся культурная идентичность — скорее продукт глобализации, нежели ее жертва. Примерно ту же мысль высказывает известный испанский социолог Мануэль Кастельс: «Главным противодействием силам глобализации являются повсеместные мощные проявления коллективной идентичности, бросающие вызов глобализации»16.
ОПЫТ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
Латинская Америка — регион, где неолиберальная глобализация встретила, пожалуй, самое серьезное в мире сопротивление, причем как на уровне государств, так и на уровне локальных культур. На государственном уровне неолиберальной глобализации противостоит растущее стремление отдельных стран защитить экономический суверенитет. В Латинской Америке такую политику проводят страны так называемого «социализма XXI века»: Куба при Фиделе (1959—2008) и Рауле Кастро (2008 — н/в), Венесуэла при Уго Чавесе (1999—2013), а затем Николасе Мадуро (2013 — н/в), Боливия при
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.