© 2015 г.
В.Л. МАЛЬКОВ
ПОСЛЕДНИЙ САММИТ ПРЕЗИДЕНТА ФРАНКЛИНА РУЗВЕЛЬТА. Краткие заметки и архивные материалы
Генри Киссинджер, никогда не симпатизировавший Рузвельту, в последней большой работе "Мировой порядок" достаточно громко подтвердил свое расположение к "сильной внешней политике" президента-реформатора1. Сегодня ему представляется вполне исторически оправданным, что к финальной стадии войны Рузвельт пришел с "мастер-планом", цель которого состояла в том, чтобы отстоять и "сохранить прочный и справедливый мир". А этот мир не должен был воспроизводить пороки старого порядка, т.е. держаться на балансе сил, блоковой политике и реставрации старых империй, исповедующих право избранных народов и сохраняющих в неприкосновенности систему колониальной зависимости. Вопреки мнению многих, не могло быть и речи о восстановлении послеверсальской конфигурации мира - с непризнанием Советского Союза и идеологически близких к нему стран. В новом порядке должны были найти место страны с различным социально-экономическим устройством и снят идеологический конфликт.
«Его публично провозглашенная программа, - дает Киссинджер свое пояснение к "мастер-плану" Рузвельта, - призывала к мирному разрешению споров и к параллельным действиям великих держав антигитлеровской коалиции, объединенных понятием "четыре полицейских": Соединенных Штатов, Советского Союза, Великобритании и Китая". Далее Киссинджер весьма категорично высказывает следующую мысль о полномочиях США и СССР действовать с быстротой и решительностью для поддержания мира, если это необходимо: "Предполагалось, что Соединенные Штаты и Советский Союз возьмут на себя руководящую роль в предотвращении нарушений мира»2. Фактически речь, конечно, идет о том, что в общих контурах сложилось в Ялте и получило затем название Ялтинско-Потсдамской системы, хотя Киссинджер нигде не упоминает ни о Ялте, ни о самом термине, считая, очевидно, как это водится, его продуктом советской пропаганды, легализующим произвол победителей и судьбу побежденных. В нашу задачу не входит погружение в трактовку Киссинджером эволюции миропорядка в эпоху противостояния ядерных держав. Значительно больший интерес представляет та работающая модель восстановления и сохранения мира на базе системы коллективной безопасности, которая естественным образом в специфической обстановке конца Второй мировой войны сложилась у Рузвельта - одной из ведущих фигур стихийно возникшего альянса антифашистских держав, Большой тройки, в промежутке от Атлантической хартии (сентябрь 1941 г.) до Ялтинской (Крымской) конференции февраля 1945 г.
Мальков Виктор Леонидович - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, Заслуженный деятель науки.
1 Kissinger H. World Order. New York, 2014, p. 274, 308.
2 Ibid., p. 273, 274. Эта важная тема весьма подробно разработана в книге: Робертис А.Дж. де. Администрация Рузвельта и коллективная безопасность. Проблема enforcement в 1942-1945. Пер. с итал. СПб., 2003.
Ввиду устойчивых разногласий в западной историко-дипломатической мысли по поводу внешней политики и дипломатии Рузвельта особенно важно то, что Киссинджер фактически опровергает расхожую молву о неподготовленности Рузвельта к решающему саммиту в Ялте, призванному определить контуры послевоенного мира. О дипломатии Ялты, построенной якобы сплошь на импровизациях и по мере разрастания "холодной войны" объявленной предательством Запада3, пишут многие маститые историки. А между тем за удивлявшим критиков обычаем Рузвельта в одно и то же время быть открытым и непроницаемым следует видеть различные грани постоянно менявшейся мировой политики, а также вполне определившееся в ходе общения между союзниками рамочное отношение к ключевым проблемам мирного урегулирования. И еще. Киссинджер выделяет дар Рузвельта убеждать несогласных и его веру в возможность достигнуть взаимопонимания со странами, отношения с которыми никогда не были близкими. Добиться сближения и конвергенции взглядов - так определял для себя свою сверхзадачу Рузвельт в переговорах со Сталиным, с ближневосточными монархами и английскими тори, аристократами и колониальными вельможами.
Следуя этой логике, Киссинджер находит необычайно выразительное место в речи Рузвельта по случаю его четвертой инаугурации, состоявшейся в Белом доме 20 января 1945 г., после очередной победы на президентских выборах. Чтобы передать суть его мировидения Киссинджер цитирует Рузвельта, сказавшего тогда: «Мы постигли простую истину, выраженную в словах Эмерсона: "Единственный способ иметь друга - самому им быть". Мы не сможем обеспечить мир, если будем идти к нему с подозрительностью, недоверием и страхом»4. Геополитический вызов 1941-1945 гг., который был выражен в дилемме нахождения среднего пути между реакцией и революцией, утверждает Киссинджер, подтолкнул Рузвельта, слегка отклонившись от Атлантической хартии, но не порывая с нею, с уважением отнестись к исторически непреходящим интересам СССР, далеко не всегда совпадавшим с идеалами классической либеральной демократии и настоящей, согласно понятиям западных союзников, "политической и социальной справедливости". Между тем в реальной жизни отклонение от принципов Атлантической хартии, как верно отмечает У. Кимболл, допускали все члены Большой тройки: СССР - в Польше, Румынии, Венгрии и Чехословакии, Англия - в Греции, в колониях Британской империи, на Ближнем Востоке, США - в Северной Атлантике, в Латинской Америке и Италии.
О разношерстном в идеологическом плане союзе и особой миссии США и СССР, стран с прямо противоположной системой ценностей, Рузвельт говорил в беседах с журналистом А. Свитцером и В.М. Молотовым еще в конце мая - начале июня 1942 г., во время визита советского деятеля в Вашингтон, а также с английским министром иностранных дел А. Иденом в марте 1943 г.5 На Крымской конференции формула "четыре полицейских" преобразовалась в более благозвучную - Большая тройка. Суть дела оставалась прежней, но акцент на определяющую роль в войне и в послевоенном мире трех главных держав антигитлеровской коалиции, включая две классические страны капитализма и социалистический СССР, плюс полуколониальный Китай и, возможно, Франция сохранялся. Как известно, на самой Крымской конференции мнение Рузвельта и Сталина о статусе Франции и Китая фактически совпало. Обе эти страны, считал Рузвельт, не сразу, но обязательно займут свое место в числе великих
3 Краткая, но обоснованная критика версии о дипломатическом экспромте Рузвельта в Ялте дана в статье У.Ф. Кимболла "Версаль и Ялта: провокация или предупреждение? Американский взгляд". - Первая мировая война ХХ века. Отв. ред. В.Л. Мальков. М., 1999, с. 213, 214.
4 Kissinger H. Op. cit., p. 270.
5 См. Dallek R. Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy, 1932-1945. New York, 1979, p. 342, 389-390; Мальков В.Л. Россия и США в ХХ веке. Очерки истории международных отношений и дипломатии в социокультурном контексте. М., 2009, с. 304-323.
держав с решающим голосом. Таким путем будет сформировано ядро будущей структуры мира, возникшей на развалинах "жизненного пространства" стран "оси".
В итоге международно-правовое оформление такой структуры нашло выражение в проекте учреждения единой для всего мира Организации Объединенных Наций и сформированных одновременно с нею дочерних организаций, в определении структуры Совета Безопасности и процедуры голосования в нем, а также включении Франции и Китая в число стран, совместно с США, СССР и Великобританией участвующих в приглашении других государств на конференцию в Сан-Франциско для подготовки Устава ООН 25 апреля 1945 г. Добавим, что ООН оказалась самым долговечным продуктом Ялты, оставшимся практически неизменным и работающим механизмом, способным в отличие от Лиги наций навязать соблюдение мира даже с помощью силы.
В ближайшем окружении Рузвельта знали, а чаще догадывались, что среди важнейших побудительных мотивов во что бы то ни стало добиться созыва саммита в Ялте были желание президента заручиться окончательным согласием Сталина на решение об учреждении ООН, обеспечение твердой договоренности об участии СССР в войне против Японии и польский вопрос. Время не позволяло медлить. А между тем финальная стадия войны в сфере дипломатии была осложнена, как писал Г. Гопкинс У. Черчиллю, "замешательством" общественности в связи со всякого рода негативными прогнозами западных политиков и журналистов6. Возникли серьезные сомнения в отношении позиции советского лидера, которую Сталин и сам не скрывал. Сказались комплекс подозрительности Кремля к западным союзникам после истории с открытием Второго фронта и недоверие к международным организациям, в прошлом подвергавшим Советский Союз дипломатическому карантину по самым разным поводам.
Серьезные опасения насчет советских намерений имелись и у западных союзников. Но высказывать их Рузвельту решительно не хотелось. Для него саммит в Ялте потерял бы смысл и обернулся полным фиаско, если бы верх взяли дурные предчувствия Сталина, его старые обиды или просто желание показать, на чьей стороне военное и моральное превосходство. Менее чем за месяц до отъезда в Ялту Рузвельт был предупрежден об этом очень близким и преданным ему человеком, чутью и знаниям которого он полностью доверял, бывшим послом США в Москве Дж. Е. Дэвисом, в ходе продолжительного разговора "с глазу на глаз" в Белом доме 10 января 1945 г.7
Этот долгий разговор нашел отражение в дневниковой записи Дэвиса, как обычно, сделанной с учетом будущих просмотров заинтересованными людьми. Главной темой были Советский Союз, конференция в Ялте и предстоящая дискуссия об ООН. "Мы также говорили о Китае, Гонконге, трудностях, возникающих в переговорах с Черчиллем, и абсолютной необходимости иметь твердую позицию по вопросу о Международной организации безопасности", - отмечал Дэвис. Рузвельт вскользь остановился на ряде других острых вопросов, в частности о наказании военных преступников - "без фанфар и фотографов", чтобы не создавать из их казни спектакля и не давать пищу для будущих реваншистов в Герма
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.