Славяноведение, № 6
Категории жизни и смерти участвуют в строительстве картины мира и образа человека. Попадая в культурный контекст, они утрачивают непосредственные биологические значения, хотя и они могут эстетизироваться, что происходит отнюдь не во все историко-культурные эпохи. Наделение этих категорий эстетической значимостью совершенно необязательно совпадает во времени. Отношения их чрезвычайно устойчивы, они не существуют одна без другой и всегда находятся в напряженном противоречии. Категории жизни и смерти так близко подходят друг к другу, что их значения пересекаются и даже меняются местами: жизнь объявляется смертью, а смерть - жизнью. Между ними происходят постоянные колебания, по-разному распределяются положительные и отрицательные коннотации, разные историко-культурные эпохи различно реагируют на каждую из категорий, сосредоточиваясь то на жизни, то на смерти; их всегда сопровождает множество концептов и устойчивых мотивов.
Подборка статей представляет собой расширенный вариант докладов, прозвучавших на конференции "Оппозиция жизнь/смерть в славянских культурах" (май 2007 г.). Работы выполнены в рамках коллективного проекта "Ценностные категории славянской культуры в типологическом аспекте" (грант ОИФН РАН "Русская культура в мировой истории") и гранта РФФИ "Когнитивный анализ концептов жизни и смерти в славянских культурах" (№ 07-06-00091).
© 2008 г. Л. А. СОФРОНОВА
ПРЕДПОЧТЕНИЯ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫХ эпох
Имея в виду неразрывность пары ценностных категорий жизнь/смерть, можно предположить, что одна из них перевешивает другую в культурном сознании и стремится занять доминирующее положение. Это происходит не только в отдельных текстах или жанрах, целые эпохи могут быть охарактеризованы с точки зрения отношений данных категорий между собой. Отношения их во многом определяют своеобразие тематических комплексов, пространственно-временных характеристик текста, они оказывают влияние на типы героя, без них не обходится формирование модальности эпох. В опоре на оппозицию жизнь/смерть возможно также рассмотреть особенности последовательности историко-культурных эпох; оказывается, что они различаются по признаку предпочтения одной из ценностных категорий. Эти предпочтения последовательно чередуются,
Софронова Людмила Александровна - д-р филол. наук, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.
подтверждая принцип колебания между первичными и вторичными эпохами (по Д.С. Лихачеву). Вторичные эпохи - это Средние века, барокко, романтизм, символизм, модернизм. Первичные - ренессанс, классицизм, реализм, социалистический реализм. Первый ряд активизирует категорию смерти, наделяет ее множеством коннотаций, записывает ее смыслы в аллегориях и символах, распространяет ее семантическое поле рядом устойчивых мотивов. При этом категория смерти не отрывается от категории жизни, их устойчивое противостояние всегда подразумевается. Второй ряд эпох разрабатывает прежде всего тему жизни, и она главенствует над темой смерти, которая также никуда не исчезает, но тема жизни решительно над ней доминирует.
Следовательно, противоречивое единство значений оппозиции жизнь/смерть раскрывается, когда обе категории находятся в равном положении, одинаково выступают объектом внимания культуры. То же происходит, когда авторы сосредоточиваются на одной из двух категорий. Их единство существует, даже когда одна из категорий почти полностью подавляется противопоставленной ей -это ни в коей мере не снимает противопоставленности их смыслов. Значит, очертания оппозиции жизнь/смерть постоянно колеблются, меняются, но ее смысловое ядро остается неизменным, что возможно показать на материале драматических жанров Средних веков, барокко и классицизма.
Средние века, как и барокко, концентрируются на теме смерти, срастающейся с темой жизни и одновременно противоборствующей с ней. Именно в те эпохи данные категории открыто ведут свой вечный спор. Между ними наблюдается, если так можно выразиться, "гармоническое" соотношение, естественно, не в семантическом плане. Они формально выступают на равных и проявляют значительную самостоятельность. Проекция их значений на судьбу человека только домысливается, они не отпечатываются в слове и не воплощаются в сюжетных линиях. Ценностные категории, отдалившись от событийного ряда и такого персонажа, как человек, получают аллегорическое воплощение, и сами становятся драматическими персонажами, организуя сюжет. Человек лишь наблюдает взаимодействие Жизни и Смерти, почти всегда превращающееся в сражение, но чаще аллегории обходятся без его немого участия, хотя и не утрачивают своей с ним связи.
Отношения Жизни и Смерти реализуются на вербальном уровне в "Прениях живота и смерти" и в "Спорах души с телом". В "Спорах души с телом", однородных по смыслу с "Прениями", противостояние жизни и смерти подменяется состязанием Души и Тела: Душа явным образом знаменует Жизнь, а Тело -Смерть. Диалогическая форма этих малых жанров способствовала их перенесению на русскую и украинскую сцену в эпоху барокко, где они насыщались символическими аксессуарами, театральными жестами. Читались они на фоне скупых декораций.
В украинском диалоге "Спор Души с Телом" Душа обвиняет Тело в неправедной жизни, оно же укоряет Душу, что та мало молилась. Предчувствуя конец, они вместе льют слезы: "Душа плачетъ, стогнетъ Тело, Тужать обще, - то их дело" [1. С. 242]. Так на взаимоотношения этой пары аллегорических фигур проецируется антитеза жизнь/смерть. "Спор Души с Телом" входит в мистерии и моралите на правах отдельного эпизода. Во втором действе "Успенской драмы" Димитрия Ростовского на сцену выходят, правда, не Тело и Душа, а Грешник и Совесть, выполняющие функции этих аллегорических фигур. "Человек грешний", замещающий Тело, находится на той черте, которая разделяет рай и
ад, но не жизнь и смерть. Грешник уже погиб "с телом", но пока не "с душой", от него, по словам Совести, отошел ангел-хранитель, потому "пропасти безденной" ему не миновать. Он печалится о своей погибели, но не желает слушать Совесть, которая его увещевает: "Что всуе глаголеши, его же не чаю? / Не хощу тя слушати - уши затикаю" [2. С. 203]. При появлении Гнева Божия Грешник умоляет подождать хотя бы пару часов и, оказавшись в темнице, раскаивается, во всем соглашаясь со своей Совестью, играющей в этом эпизоде роль Души. Совесть неразрывно связана с Грешником ("Послушай мя, слезныя Совести твоея" [2. С. 203], т.е. Телом: она дает ему советы, обвиняет, утешает, напоминает: "Не глаголах ли тебе: покайся, покайся, / Покайся, человече, Бога не отчайся" [2. С. 208]. Так "очеловечиваются" их отношения.
"Прение живота и смерти" - основа самостоятельного эпизода антипролога "Рождественской драмы" Димитрия Ростовского. Здесь Смерть и Жизнь, выступая среди множества других аллегорических фигур, спорят за человека, образ которого воплощен в аллегорической фигуре Натуры Людской. Этот персонаж с трепетом ожидает своей кончины: "Горе! - В житии моем всего окаянства: / Ничто истиннейшаго, паче смерти, чаю, / Жду гроба, а красоты венец мой слагаю, / Иду окруженная печальми и беды" [2. С. 224]. После того как Натура Людская произносит слова о преходящести жизни и неумолимости смерти, Жизнь и Смерть, вооруженная косой, которой всех "предпинает", "як цветы польныя з росою" [2. С. 225], появляются перед ней. Увидев, что Натура сошла с трона и сняла венец, Смерть стремится занять ее место, чтобы все увидели "Смерти безсмертную славу" [2. С. 225]. Таким оксюморонным оборотом заканчивается выступление этой аллегории, против которой немедленно выступает Жизнь; это она вправе решать, кому жить, а кому умирать, и потому изгоняет Смерть. Эти две категории появляются еще раз, в финале пьесы, в семнадцатом явлении, где Жизнь подтверждает свою окончательную победу над Смертью: "Смерти же тя никогда не имам предати; / Но по малой жизни в жизнь вечну хощу взяти" [2. С. 271]. Так в противостоянии этих двух категорий транспонируется тема Рождества Христова, раскрываются его священные смыслы.
Внешне именно теме смерти уделяется в пьесе Димитрия Ростовского наибольшее внимание, но утверждается здесь тема жизни - благодаря "нарожденному" Христу она охватывает весь мир во времени и пространстве. Тема смерти также сопрягается не только с образом человека, ее значения распространяются на нижний ярус мира, ад, о котором в своем заключительном монологе говорит Ирод. Жизнь с рождением Христа перестает быть "маловременной" и становится вечной для праведника, смерть грешника также вписывается в вечность. О глубинных различиях жизни вечной и временной, смерти духовной и плотской постоянно рассуждают категории Жизни и Смерти, поучая человека. Они разведены как божественное и человеческое, как божественное и дьявольское, на этих антитезах построена вся "Рождественская драма", в которой, как и в "Успенской драме", внешние проявления смерти выписаны достаточно тщательно, как и полагалось в Средневековье и барокко.
Лекарь так говорит о состоянии Ирода, призывая других взглянуть на него: "Смотрете: по всему теле множится огница, Всю утробу повреди лютая чреви-ца; / Се уды сорвенный все весма согниша, / Нозри ощущение свое заградиша, / Увесь в болезнех смертных, и жити не може" [2. С. 266]. Как ад наделяется ощутимым запахом серы (сравни "геена серчиста"), так и смерть Ирода описывается через код запаха: "Друзи! Аз неслыханный смрад в нем ощущаю; / Не живу-
ща, но смертна весьма его чаю" [2. С. 266]. Запах, как и невозможность его ощутить, - знаменательный признак умирания и смерти, ему всегда сопутствуют гниение и разложение. Умирающий Ирод жалуется на дряхлеющее тело и страшится смерти. Умирая, Грешник в "Успенской драме" так повествует о своей смерти: "Дух ми сказует, яко близ моя кончина, / Уже тело слабеет, яко паучи-на, / Вся кости и вся уды вже изнемогают, / Уже к темъному граду конечни зближают" [2. С. 213]. Разложением плоти Димитрий Ростовский по традиции пугает зрителей (слушателей). Эту же функцию выполняли "пляски смерти", известные со Средних веков и дожившие в европейской культуре до
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.