ЭТНОС И КУЛЬТУРА
© ЭО, 2004 г., № 2 П.С. Куприянов
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О НАРОДАХ У РОССИЙСКИХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ НАЧАЛА XIX В.
В начале XIX в. за пределами России побывало довольно большое количество россиян. Среди них были и праздные молодые люди, отправлявшиеся в Европу для ознакомления с природой и искусствами, и студенты, намеревавшиеся продолжить образование в Германии, и дипломаты, и морские офицеры, оказавшиеся за границей по долгу службы.
В то время заметно расширяется география русских путешествий. Если раньше пребывание россиянина за пределами страны чаще всего ограничивалось посещением ряда городов Европы, то теперь русские путешественники волею судеб оказались в самых отдаленных уголках мира. В 1803-1806 гг. состоялась первая российская кругосветная экспедиция, участники которой побывали в Дании, Англии, Бразилии, на Маркизских и Гавайских островах, на Камчатке, Сахалине, на Алеутских островах, в Японии, в Китае. Это путешествие нашло отражение не только в записках капитанов кораблей И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского, но и в сочинениях других участников плавания. Одним из них является дневник лейтенанта "Надежды" Е.Е. Левенштерна1.
Записки В.Б. Броневского, Н.М. Клемента, П.П. Свиньина, Г.М. Мельникова, П.И. Панафидина, Н. Коростовца2 посвящены другому морскому "путешествию" -пребыванию эскадры Д.Н. Сенявина в Средиземном море в 1805-1812 гг. Основная миссия эскадры заключалась в укреплении обороны базы русского флота на Ионических островах. На обратном пути россияне побывали в Португалии, Италии, некоторые команды возвращались в Россию сухопутным путем через Каринтию, Крайну, Венгрию, Польшу и Западную Украину. Так их глазам предстали те уголки Европы, которые прежде оставались в стороне от традиционных европейских маршрутов россиян и потому были мало известны. Порой такие новые пути избирались сознательно: русские студенты в Геттингене А.И. Тургенев и А.С. Кайсаров в 1804 г., заинтересовавшись славянской историей и культурой, специально отправились в поездку по землям, населенным славянскими народами, и помимо Саксонии, Австрии и Италии побывали еще в Венгрии, Воеводине, Словении, Хорватии и даже совершили "вылазку" в Белград, находившийся тогда под властью турок. Более традиционным было путешествие Ф.П. Лубя-новского в 1800-1802 гг., хотя и в его сочинении содержатся описания таких малознакомых частей Австрийской империи, как Чехия, Штирия, Каринтия и Словения3.
Все это были очень разные люди, побывавшие в разных странах с самыми разными целями. Объединял же их не только сам факт заграничной поездки, но и то, что она воспринималась ими как некий "текст", как нечто, требующее последующего описания, рассказа. Эта потребность реализовывалась в самых разных формах: кто-то вел подробный дневник, кто-то писал пространные письма родственникам и друзьям (реальным или воображаемым), кто-то составлял объемные записки и мемуары. Описания путешествий находили широкий отклик среди российских читателей, и в печати появлялось немало такого рода сочинений. Наибольший интерес читающей публики вызывали рассказы об иных странах и народах. В отличие от "сентиментального путешествия", в центре которого - переживания героя по поводу на-
блюдаемой действительности, теперь в "путешествиях" все больше места занимают описания иноземных "нравов и обычаев".
Последнее обстоятельство уже давно привлекает к упомянутым материалам внимание этнографов, которые используют их как этнографический источник4. Причем работа этнографов с материалами путешествий имеет некоторые особенности.
В современной этнологии процесс этнографического описания рассматривается как диалог, взаимодействие двух культур - субъекта и объекта исследования. Соответственно, появляющийся в результате этого описания текст может служить источником для изучения обеих сторон - участников диалога5. Применительно к рассматриваемым материалам это означает, что они содержат информацию как об описываемых народах, так и о самих путешественниках. Между тем в работах этнографов эти тексты традиционно рассматриваются лишь в одном качестве: как источник по этнографии тех или иных народов6. Ценность "путешествий" для этнографа заключается в первую очередь в том, что описывает путешественник, в тех фактах, которые он сообщает, в том этнографическом материале, который он приводит. С.А. Токарев, рассматривая эти источники в "Истории русской этнографии", сосредоточивается на том, "что они дали этнографической науке"7, имея в виду прежде всего эмпирический материал. Что же касается интерпретации путешественниками собранных ими данных, то она оценивается обычно по единственному критерию - степени соответствия "объективной действительности", а значит может быть лишь "верной" или "ошибочной". Так, Б.А. Липшиц отмечает, что Ф.П. Литке "впервые правильно (здесь и далее в цитатах курсив мой. - ПК.) оценил значение вождей (юросов) у юалайцев"8, но при описании эскимосов допустил "ошибку в лингвистических наблюдениях... Правильно отметив сходство коряцкого языка с языком оленных чукчей, он неверно определил язык береговых чукчей как эскимосский"9.
Таким образом, чаще всего анализ представлений путешественников ограничивается определением их "правильности" или "ошибочности". (В первом случае обычно говорится о "существенном вкладе" автора или о том, что он "предвосхитил современное научное решение" проблемы10, а во втором - как правило, лишь констатируется ошибочность рассматриваемой интерпретации.) "Ю.Ф. Лисянскому, - пишет Липшиц, - принадлежит заслуга установления наличия парного брака на Нукагиве", однако, интерпретация этого ценного факта отвергается как неверная: «Описывая эти факты (распространение парного брака, пережитки полиандрии и группового брака. - П К.), русские моряки, не учитывая своеобразия взаимоотношений между полами среди первобытных народов, определяли их как "прелюбодеяние", "неуважение супружеского союза" и пр.»11. И.Ф. Крузенштерн, - отмечает тот же автор, -дал описание антропологического типа айнов, что, несомненно, должно оцениваться как важный вклад, и он же допустил ошибку, приняв гиляков за татар12.
Несмотря на то что записки путешественников рассматриваются этнографами как источник, в работах, посвященных этим материалам, источниковедческий анализ оказывается довольно поверхностным. Вопрос о достоверности сообщаемых сведений (казалось бы, закономерный и необходимый в данной ситуации) или не ставится вообще или решается упрощенно13. В результате факты источника, по сути, приравниваются к фактам действительности. Примером может служить эпизод из монографии М.М. Керимовой, посвященной формированию знаний и представлений о югославянских народах в России первой половины XIX в. Рассматривая данные по этническому самосознанию населения Далмации в материалах русских путешественников, автор обращается, в частности, к сочинениям В.Б. Броневского, побывавшего в Боке Которской в 1806-1807 гг. и оставившего подробные описания местного населения. По словам исследовательницы, путешественник "отмечал существование множества этнических групп, самоназвания которых соответствовали наименованию тех селений, в которых они проживали"14. Действительно, в записках В.Б. Броневского рисаноты, добротцы, перастцы, пастровчане фигурируют как локальные группы местного населения. И он действительно отмечает их различия в
религии, обычаях, одежде. Однако на основе этих фактов можно лишь констатировать "существование" упомянутых этнических групп в сознании путешественника, но не в "реальности". Для В.Б. Броневского очевидно, что население Боки Котор-ской подразделялось на упомянутые самобытные общности, однако насколько такое подразделение было актуально для самих местных жителей, остается вопросом. Действительно ли это были этнические группы (обладавшие собственным самосознанием и самоназванием), которые имеет в виду исследователь, являются ли риса-ноты, перастцы и другие самоназваниями, или это имена, данные внешним наблюдателем, - для ответов на все эти вопросы информации, содержащейся в записках В.Б. Броневского, явно недостаточно.
Подобная экстраполяция представлений наблюдателя на объект наблюдения, по-видимому, основана на допущении, что сознание путешественника в принципе адекватно отражает реальность. В этом случае текст "путешествия" рассматривается лишь как вместилище более или менее ценных этнографических фактов, как средство передачи информации, которое никак не влияет на саму информацию и потому не является помехой в процессе познания ученым этнографической действительности. Ввиду того, что представления путешественника не рассматриваются как существенный фактор в производстве научного знания, процесс формирования и функционирования этих представлений не становится актуальной задачей исследования и эпистемологическая ситуация путешествия не проблематизируется.
Между тем проблема взаимодействия сознания наблюдателя и наблюдаемой им реальности - одна из центральных в этнологии, поскольку имеет непосредственное отношение к ее методу и эпистемологии. Основной метод работы этнографа - наблюдение и описание - уже на протяжении нескольких десятилетий является предметом пристального внимания и критики как в западной, так и в отечественной науке15. В результате были сформулированы некоторые положения, которые в современной науке стали уже общим местом и разделяются большинством ученых, независимо от теоретических пристрастий. В частности, сегодня очевидно, что этнографическое описание - отнюдь не фотографическое отображение реальности, что ее восприятие этнографом искажается многочисленными "помехами и шумами"16 или, если использовать оптическую метафору, - линзами и фильтрами, что "не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не может быть чистого языка наблюдения, так как все языки пропитаны теориями и мифами"17. В работах по данной проблематике выделяются и исследуются упомянутые выше "помехи и шумы", т.е. факторы, детерминирующие восприятие и описание в процессе этнографического наблюдения18.
Почему же все эти положения никак не учитываются при исп
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.