«Про вечность и любовь...»
Мотивы ранней лирики М.Ю. Лермонтова
© Т.А. КОШЕМЧУК, доктор филологических наук
В статье рассматриваются основные темы и мотивы ранней лирики М.Ю. Лермонтова: жизнь души после смерти, неуничтожимость земного страдания, дилемма земного и небесного, поиски в любви «отрады бытия», «гармонии вселенной», мысли о вечности.
Ключевые слова: М.Ю. Лермонтов, ранняя лирика, индивидуализм, мотивы смерти, души, страдания, прощения, сна, вечности, чудесного.
В.С. Соловьев утверждал: «Первая и основная особенность лермонтовского гения - страшная и напряженная сосредоточенность мысли на себе, на своем "Я", страшная сила личного чувства»; «Всю его недолгую жизнь его занимали, собственно говоря, две темы, те, которые конденсированы в "Ангеле" и в "Сне": тема смерти и тема "другого мира"», -писал П.М. Бицилли [1. С. 335, 835].
В ряде стихотворений юного Лермонтова - в лирике видений, фантазий, снов, размышлений - мотив смерти развивается подробно, многословно, и всегда - это путь души, странствия в мирах сверхземных, никогда - смерть как уничтожение. Мотив перешел и во второй творческий период и явно бросается в глаза: в центре внимания - возможность для души, покинувшей земную жизнь, воздействовать на живых людей, проникать в их жизнь, возможность являться, например, к возлюбленной («Мой дух всегда готов к тебе лететь...»), созерцать ее жизнь, порой лишая ее беспечной радости жизни, омрачая ее с оттенком мстительного возмездия за причиненные страдания. При этом чуткая душа возлюбленной чувствует присутствие нездешнего как нечто смущающее, беспокоящее лишь через неясные и темные душевные реакции, например, в «Письме» (1829): «Узнай в тот миг, что это я из гроба / На тайное свиданье прилетел.» [2. С. 32].
Иной аспект для мысли поэта - первые впечатления души, вырвавшейся из тела («Ночь 1», сон о смерти), - это сброшенные оковы, полет. В этом странствии внешний мир не привлекает: «Душа, не слыша на себе оков / Телесных, рассмотреть могла б яснее / Весь мир - но было ей не до того.» [С. 83], она стремится ввысь, и полет - в пространстве без теней, без света - своего рода лимб описывается здесь, и характерный мотив этого полета - страх погружения в прошедшее земное: «... Страх / Припомнить жизни гнусные деянья / Иль о добре свершенном возгордиться / Мешал мне мыслить; и летел, летел я.» [Там же. Курсив здесь и далее наш. - Т.К.].
Сам же полет, без проживания прошедшего, все же не достигает цели, лимб не пройден, полет приостановлен: остановка наступает при встрече с ангелом, который назначает наказание - возвращает на землю, душа оказывается вблизи погибшего тела, где ей назначено быть до прихода Спасителя:
«Сын праха - ты грешил - и наказанье Должно тебя постигнуть, как других: Спустись на землю - где твой труп Зарыт; ступай и там живи, и жди, Пока придет Спаситель - и молись...
Молись - страдай... и выстрадай прощенье...» [С. 83-84].
Возвращение к оставленной телесности есть именно наказание, и созерцание ее описано поэтом как чрезвычайно мучительное. Существует целая традиция описаний посмертия - в античности, в христианскую эпоху, у подвижников, в антропософии Р. Штейнера и в фантазиях культурной традиции. В русле этой линии передается этот момент - прикованность оторванной от тела души к собственному трупу как одно из первых переживаний; у Лермонтова оно вынужденно и есть именно наказание,
почти непереносимое. Пробуждение от этого созерцания наступает при страшной, искусительной, «адской» мысли, что обещанный Спаситель не придет, что душа обречена остаться в земной сфере: «Что, если время совершит свой круг / И погрузится в вечность невозвратно, / И ничего меня не успокоит, / И не придут сюда простить меня?..» [С. 85].
Этот сон в стихотворении Лермонтова, и второй его сон - о встрече с персонифицированной смертью - окрашены в тона книги Иова, с созерцанием всего мира в одном видении, в итоге с проклятиями жизни, земле, своему рождению, с ропотом на Творца из невыносимости этого переживания - необратимой гибели прежней живой плоти.
Презрительный взгляд обращен на ничтожность земного и на человеческие пороки в прозрении «Отрывка»: свет «не для людей был сотворен» [С. 116]! Из-за своих пороков человек не стоит сотворенной земли, и рок, неизбежная участь людей - исчезнуть вовсе из этого мира: «Наш дух вселенной вихрь умчит / К безбрежным мрачным сторонам, / Наш прах лишь землю умягчит / Другим, чистейшим существам» [Там же]. Отвергнутый Богом и миром человек увидит мир этих более высоких существ, в котором нет человеческого зла и которые сродни ангелам. И видеть эту гармонию, знать о своей выброшенности из мироздания -самое страшное наказание, казнь нам [С. 117] на всю вечность за века людских злодейств. Здесь мысль поэта обращается к самой страшной возможности - к созерцанию «нами» из «бездны тьмы» тех существ, которые окажутся достойными сотворенного мира. Такова изумительная картина возмездия в душе пятнадцатилетнего мыслителя, пронзенного злом мира и человеческой греховностью. Именно отсюда стоит нам воспринимать все мысли поэта о ничтожности жизни. Не как романтическое отрицание общества или мира, но как глубочайшее религиозное переживание недостоинства человека.
Подобные «тяжкие мечтанья» «во тьме ночей» [С. 27] «осветляются» обращением к образу возлюбленной - с ней связаны небесные просторы: «Ты ж, чистый житель тех неизмеримых стран, / Где стелется эфир, как вечный океан.» - в стихотворении «К гению», содержащем одно из ранних описаний горнего мира. Связь с вечностью отмечали не раз пишущие о поэте, ярче всех, быть может, Д.С. Мережковский: «Так же просто, как другие люди говорят: моя жизнь, - Лермонтов говорит: моя вечность» [1. С. 359] - это его комментарий к строкам поэта: «И я счет своих лет потерял / И крылья забвенья ловлю. / Как я сердце унесть бы им дал, / Как бы вечность им бросил мою!» [С. 367].
Но миру вечности противостоит в сознании поэта мир земной, в ранних стихах часто осмысляется это противопоставление: земное - небесное. И нередко предпочтение отдается земному, пусть все в нем зло, все ничтожно, но лишь в нем возможна любовь и в нем возможно страдание, в нем возможно и творчество: «Я не пленен небесной красотой, / Но
я ищу земного упоенья»; «порыв дум живых» влечет к небесному, «но мне милей страдания земные» [С. 59], «Люблю мучения земли» [С. 135]. В «Молитве» поэт обращается к Богу: не карай, что «мрак земли могильный / С ее страстями я люблю», и здесь земное сопряжено именно со «страшным даром песнопенья» [С. 74]. Зрелое пушкинское «я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», изначально дано Лермонтову, для него образ земных страданий пребывает после смерти, там, «.где обещал мне дать / Ты место к вечному покою. / Но чувствую: покоя нет - / И там, и там его не будет; / Тех длинных, тех жестоких лет / Страдалец вечно не забудет!» [С. 135]. Неуничтожимость земного страдания - этот мотив переходит из одного стихотворения в другое, обусловленный идеей бессмертия личного бытия, индивидуальности, и вне этой идеи Лермонтов просто не может мыслить будущую жизнь, когда «дух утонет в бездне бесконечной!» [С. 179].
Важнейшая составляющая будущей жизни, вне которой она просто немыслима, - любовь, бывшая на земле и не утраченная в посмертии. Так, в стихотворении, обращенном к умершему отцу, он, думая о его жизни в вечности, спрашивает его, переживая мысль о сохранении и продолжении земных чувств у мертвых: «Ужель теперь меня совсем не любишь ты?» - и отвечает, отвергая возможность предположения: «О если так, то небо не сравняю / Я с этою землей, где жизнь влачу мою; / Пускай на ней блаженства я не знаю, / По крайней мере, я люблю!» [С. 244].
Темы - вечность и любовь - неразрывны у Лермонтова. В вечернем просторе, «.когда туман встает, и тень / Скрывает все вдали, / Тогда я мыслю в тишине / Про вечность и любовь.», и земная любовь проверяется вечностью, не меркнет перед ней и даже предпочитается ей: «...твой взгляд / Дороже будет до конца / Небесных всех наград» [С. 318].
«Я видел тень блаженства.» - в этом стихотворении открывается еще одна грань души поэта: его связь с миром мертвых - его желание проследить их пути, путь одной души - «.найти Твой гордый дух, бродящий в небесах» - и обрести этот путь в мир усопшего возможно, но. страшно: «В твой мир ведут столь разные пути, / Что избирать мешает тайный страх» [С. 235]. К отцу обращен взгляд в вечность - в строках, описывающих в другом стихотворении («Ужасная судьба отца и сына.») картину его посмертия, бытия, жизни после «желанной кончины»: «Ты счастливей меня; перед тобой / Как море жизни - вечность роковая / Неизмеримою открылась глубиной» [С. 243].
Снова и снова возвращается поэт к мысли о смерти и к представлению ее:
Всё было мне так ясно и понятно, И ни о чем себя не вопрошал я, Как будто бы вернулся я туда,
Где долго жил, где всё известно мне, И лишь едва чувствительная тягость В моем полете мне напоминала Мое земное краткое изгнанье [С. 302].
Уникально это описание смерти, которая есть полет, возвращение на близкую и любимую родину, со столь точно бьющими подробностями, как эта «едва чувствительная тяжесть» пережитого на земле. Далее снова повторяется уже пройденный ранее ход мысли - необходимость возвращения на землю, созерцание разлагающегося тела и прикованность к этому созерцанию. Но здесь и новые мысли: осознан жребий, что нужно вновь спускаться на землю, - зачем? - вопрошает мысль и восстает против предположения: «Чтоб увидать ряды тех зол, которым / Причиной были детские ошибки?» [С. 303].
Для все понимающей теперь души наказанием является созерцание цепи горестных последствий совершенных в жизни ошибок, эти неизбежные в судьбе человека ряды вытекающих как следствия зол. И вторая мука для всезнания смерти: «Увижу я страдания людей. / И к счастию людей увижу средства, / И невозможно будет научить их».
Мотив, не раз прозвучавший у юного Лермонтова: с вечностью связывается колокольный звон в вечерний час, рождающий в душе поэта потоки мыслей - о себе, о мире, о людях, людях посредственных и обычных, котор
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.